одной из первых.
Впрочем, несмотря на все стимулирующие усилия жидомасонерии, насаждаемый ею позитивизм устраивал далеко не всех. Как следствие, «отказ от объяснения физического механизма в пользу математического описания являлся сильнейшим потрясением даже для выдающихся учёных»78.
Однако, как бы то ни было, финансовому интернационалу вновь удалось добиться поставленных ранее перед собой целей. И уже в середине XX в. в официальной науке общепринятым стало мнение, что «необходимость наглядного представления или физического объяснения – не более чем пережиток классической физики»79.
Во мраке невежества. Впрочем, не всё шло гладко, и со временем выяснилось, что «величайшие научно-фантастические сюжеты скрываются за респектабельным фасадом физической науки»80. Как следствие, «классически понимаемая объективная реальность элементарных частиц теряется не в тумане какой-то новой плохо определённой или ещё не нашедшей своего объяснения концепции реальности, а в прозрачности математических выкладок, описывающих не поведение элементарных частиц, а наше представление о нём»81.
Аналогично обстоят дела почти всюду, например, «с гравитационным взаимодействием и электромагнитным излучением»82, ибо и тут «мы наблюдаем не их, а лишь производимые ими эффекты»83. И здесь вновь поднимается вопрос о том, «какова физическая реальность, лежащая за пределами математики?»84, и «сколь реальна сама математика?»85, и вообще, «реально ли физически то, что она утверждает относительно реального мира?»86.
В результате, если не обращаться к древнеарийской философии, «мы можем утверждать, что не располагаем никаким физическим объяснением действия электрического и магнитного полей, равно как и физическим знанием электромагнитных волн как волн»87. И потому комична ситуация, когда «математики и физики-теоретики говорят о полях»88, понимая, что «все эти поля не более чем фикции»89, ибо «их физическая природа нам неизвестна»90.
Из всего сказанного, разумеется, логически следует вывод о том, что «современная физика имеет дело с призраком материи»91. Идя дальше, неизбежно следует признать «фиктивный характер современной науки»92, осознание которого породило среди её представителей знаковую по своему содержанию шутку93.
«Что такое материя? – Не нашего ума дело. Что такое ум? – Не наша это материя»
Положение стало просто критическим с появлением современной квантовой физики, ибо уже с самого начала было ясно, что «понятия и выводы квантовой механики ниспровергают привычные основы»94. Прискорбно, но «они ставят наш «здравый смысл» перед неразрешимыми проблемами, отрицают его или, по крайней мере, бросают ему вызов»95.
Позиция страуса. Закономерным результатом наличия и постоянного появления подобных проблем стало последовательное усиление позиций позитивизма. С целью закрепления получаемого эффекта глобальной синагогой в своё время под позитивизм заранее была подведена философская база «агностицизма» – философского течения, постулирующего принципиальную невозможность познания окружающего мира.
Основателем агностицизма был английский философ Юм, по имени, разумеется, Давид. При поддержке финансового интернационала, его детище, несмотря на свою явную несостоятельность, получило самое широкое распространение.
Дело в том, что, утверждая принципиальную невозможность познания Мироздания, сами себя агносты умудряются понимать. Собственно говоря, уже одного такого факта достаточно для доказательства ложности агностицизма, ибо лучше всего ложь опровергается в самой себе, а не потому, что верно обратное.
Иначе говоря, получается, что Мироздание существует объективно и принципиально познаваемо, и подобное доказать можно даже без привлечения древнеарийской философии. Надо лишь всем тем, кто считает иначе, порекомендовав пожить исключительно без еды и воды несколько лет, и все возражения моментально отпадут.
Кому же и этого окажется недостаточно, предлагается спрыгнуть с крыши высокоэтажного небоскрёба. Вряд ли кто-то из агностов, даже отстаивая принципиальную невозможность познания Мироздания, пойдёт на такой шаг.
Согласно древнеарийской философии, объективная реальность конкретна в каждой конкретной ситуации. Очень наглядно данный постулат проявляется в разбираемом примере, ибо о явной форме закона гравитации можно и не знать, но представлять себе то, что он существует, и как примерно действует, и к каким последствиям может привести, вовсе нелишне.
Раскол в науке. Несмотря на массовое воздействие со стороны финансового интернационала, далеко не все учёные приняли навязываемую им точку зрения. Кое-кто решил разобраться в ситуации досконально.
Однако, их энтузиазм вовсе не беспокоил мировое еврейство. Оно знало, что, лишив человечество знаний древнеарийской философии, оно неминуемо направит таких энтузиастов только на путь чистой науки, занимающейся исключительно внутренними проблемами математики без учёта их связи с внешним миром.
Одно только было не под силу жидомасонерии – она оказалась не в состоянии изгнать из жизни здравый смысл, хотя бы потому, что жизнь без него невозможна. Как следствие, у приверженцев чистой математики сразу же нашлись оппоненты, и неудивительно, что «защитники и критики чистой математики по вполне понятным причинам находятся в довольно натянутых отношениях друг с другом»96.
Сторонников чистой математики постоянно обвиняют в бесплодности их научной работы. Адекватно ответить на такие упрёки, в принципе, нечем, и, под давлением обстоятельств они начинают утверждать, «что в один прекрасный день другие найдут применение их ныне бесцельным работам»97.
И, всё же, «их действия противоречат всему ходу истории»98, а «их уверенность… не подкрепляется ничем, кроме их же собственного голословного утверждения»99. Конечно же, «сторонники чистой математики могут выдвигать (и действительно выдвигают) и другие аргументы в защиту ценности своей работы, ссылаясь на внутреннюю красоту таких исследований и интеллектуальный вызов, который они бросают учёному»100.
Спору нет, и «в существовании подобных ценностей вряд ли кто-нибудь сомневается»101. И, учитывая, что «красота и интеллектуальность – атрибуты математики ради математики»102, всё же «позволительно усомниться в том, что они могут служить достаточным основанием для огромного числа работ по чистой математике»103.
Дело в том, что «эти ценности не вносят никакого вклада в то, что придаёт математике наибольшую значимость – в изучение природы»104. И потому «позволительно усомниться в том, что они могут служить достаточным основанием для огромного количества работ по чистой математике»105.
В принципе, прикладных математиков не очень заботит строгость их доказательств – им важно соответствие теорий практике. Их оппоненты могут находить неточности в проведённых прикладными математиками доказательствах, но «никому из чистых математиков не приходит в голову задуматься над тем, для чего же нужна их наука»106.
В результате, «физикам и представителям других наук не остаётся ничего другого, как оплакивать то горестное положение, в котором они оказались»107. А ведь, в полном соответствии с рекомендациями древнеарийской философии «математикам неоднократно предоставлялась возможность внести свой вклад в решение физических проблем первостепенной важности, но математики неизменно упускали свой шанс»108.
Правда, в конце концов, «некоторые из этих проблем полностью или частично каким-то образом всё же проникли в математику, но математикам не известно ни их происхождение, ни физическая значимость»109. Что тут скажешь, положение действительно печальное, и его причина заключается в том, что математикам и не на что опереться.
Действительно, согласно древнеарийской философии, чрезмерная абстракция, которой грешит сейчас математика, не может не привести к осложнениям. Попытки же их разрешить приводят к тому, катастрофически не хватает времени на фундаментальные исследования, и руки не доходят до каких-то приложений, ибо завтра столь тщательно построенное, но держащееся исключительно на честном слове здание современной математики может рухнуть.
В результате, математика замыкается в себе, и «в наше время нередко приходится слышать и читать заявления математиков о том, что их наука не зависит от естественных наук»110. И, как ни печально такое положение дел, особенно с точки зрения древнеарийской философии, но «математики теперь, не колеблясь, открыто признают, что их интересы сосредоточены на чистой математике, а физика им безразлична»111.
И потому вовсе не оспариваемая древнеарийской философией «разумная потребность в изучении целого класса проблем с целью более глубокого понимания частных случаев и в абстракции с целью выявления сущности проблемы стала не более чем предлогом для обобщений ради обобщений и абстракции ради абстракций»112. Как такое не похоже на прошлые времена, когда «математические теории дали человечеству возможность обнаружить порядок и план всюду в природе, где только их можно было найти»113.
В своё время «они помогли нам частично или полностью овладеть обширными областями знания»114. Но, невзирая на столь явные и продуктивные уроки прежних свершений, «большинство математиков предало забвению древние традиции и наследие её прошлого»115.
В результате, и, чем дальше, тем больше «наполненные глубоким содержанием сигналы, которые посылает нам природа, достигают лишь закрытых глаз и нечутко прислушивающихся ушей»116. А «математики продолжают жить на проценты от репутации, заработанной их предшественниками, и жаждут при этом шумного одобрения и такой же поддержки, какую математика имела в прошлом»117.
Впрочем, кое-где, «чистые математики пошли ещё дальше – они изгнали прикладных математиков из своего братства в надежде, что им одним достанется вся слава, которую снискали их предшественники»118. Но, на самом деле, согласно древнеарийской философии «они выбросили за борт богатейший источник идей и беспечно транжирят накопленное ранее богатство»119, ибо «в погоне за блуждающим огоньком они покинули пределы реального мира»120.
Время от времени в своё оправдание «некоторые чистые математики… продолжают твердить о потенциальной ценности своих математических работ для естественных наук»121 и «утверждают, что создают модели для теоретического естествознания»122. Но, чтобы они не говорили в своё оправдание, и на какие бы аргументы не опирались, «в действительности подобная цель их нисколько не занимает»123.
Дело в том, что, «большинство математиков абсолютно не сведущи в естественных науках»124, и «они просто не в состоянии создавать такие модели»125. Как следствие, «судя по опыту прошлого, маловероятно, что многие из современных математических исследований внесут какой-нибудь вклад в развитие естественных наук»126.
И так неминуемо произойдёт, несмотря на то, что «сфера приложений математики в науке и технике расширяется необычайно быстро»127. А как же может быть иначе,
