всего нужна, чтобы ездить на работу, куда общественного вида транспорта или просто нет, или, если есть, он требует большой затраты времени и стоит дорого. Между тем нередко нужно преодолевать расстояние в 100- 200 км, чтобы попасть к месту работы» [95].]. Рабочий при этом отнюдь не «обуржуазился», ибо, строго говоря, не получил никакой дополнительной (в относительном измерении, разумеется) льготы. Видимая «льгота» на поверку оказывается лишь необходимой компенсацией тех потерь, какие были вызваны изменившимися условиями общественной жизни. Такая же картина возникает и при рассмотрении других полученных рабочим «льгот». Тот же оплачиваемый отпуск французского рабочего оказывается с этой точки зрения не дополнительно приобретенным благом, а «компенсацией» возросшей нервной нагрузки и интенсификации труда, «компенсацией», без которой пролетарий не может в новых условиях создавать прибавочную стоимость – в тех масштабах, каких требует ныне капитал, – в качестве рабочего современного капиталистического промышленного предприятия.
Что касается «вторичных», или, так сказать, «второго этажа», потребностей, недоступных поверхностному взору, то здесь ни о каком сближении не может быть и речи. Оно происходит на уровне «первого этажа», который в XIX в. или первой половине XX в. был царством буржуазии. Но когда это сближение стало реальностью, у буржуазии появился «второй этаж» потребностей. Можно предположить, что если в дальнейшем капитализму удастся мобилизовать свои ресурсы и допустить сближение и на уровне нынешнего «второго этажа» – поскольку изменится сама структура потребностей и тому же американскому рабочему для нормального функционирования в качестве пролетария будет нужен уже не только автомобиль, но и нечто более «буржуазное» – то буржуазия к тому времени отстроит себе «третий этаж» и т. д. Но в любом случае между структурой потребностей и уровнем потребления эксплуататорских и эксплуатируемых классов будет существовать разрыв. Этот разрыв, символизирующий принципиальное качественное различие между уровнями реального социального бытия антагонистических классов, выступающий в качестве необходимого условия воспроизводства антагонистической социальной структуры и фиксирующий возрастание необеспеченности существования пролетария в буржуазном обществе, неизбежен при капитализме. Он всегда будет выступать в качестве дезинтегрирующего фактора, в качестве потенциального фактора возникновения революционной ситуации.
Следует также учитывать и то обстоятельство, что сближение так называемых «первичных» потребностей может носить временный характер, поскольку неустойчивость экономической конъюнктуры в капиталистических странах не дает никакой гарантии сохранения существующего ныне уровня благосостояния для массы рабочих. К тому же она в отдельных странах обычно сильно отстает от объективных потребностей рабочего класса в связи с изменившимися условиями труда. (Об этом свидетельствует и нарастание стачечных боев во всех развитых капиталистических странах, в том числе и в США.) Однако главное заключается в том, что она нисколько не изменяет отношений, складывающихся в процессе производства, связанных с отношениями собственности, а значит, не устраняет противоречий, раздирающих капиталистическое общество. Таким образом, стремление Маркузе доказать, что между социальным положением пролетария и буржуа как потребителей уже нет таких различий, которые выступали бы в роли фактора, подталкивающего эксплуатируемого труженика на выступление против капиталистических порядков, опровергается уже самими фактами, на которых он пытается построить свою теорию «одномерности». Изменение структуры экономических потребностей рабочего класса, т. е. появление новых, ранее неизвестных потребностей, которые, не будучи удовлетворенными, влекут за собой изменение форм и методов самой экономической борьбы пролетариата, столь же революционизирует современный пролетариат, сколь революционизировало рабочий класс XIX в. отсутствие элементарных средств поддержания жизни.
Здесь есть и другая сторона, которая заключается в изменении революционизирующей потенции различных видов потребностей (форм отчуждения) рабочего класса по мере развития капитализма.
Рассуждая как вульгарный экономист, Маркузе исходит из того, что революционность рабочего класса в системе капиталистических общественных отношений определяется лишь уровнем его благосостояния, так сказать, его «сытостью». Но в условиях капитализма рабочий, как известно, отчужден не только от средств и продуктов труда, но и от политической власти, от культуры во всем ее богатстве, без освоения которой заказан путь к всестороннему развитию личности. Уже на самых ранних стадиях развития капитализма политическое и эстетическое (в широком смысле этого слова) отчуждение играло определенную революционизирующую роль в борьбе рабочего класса против капиталистического строя. Однако, пока жизненный уровень рабочего остается крайне низким, ничтожность его экономического положения явственно выступает как наиболее революционизирующий фермент его борьбы против капиталистических отношений. Когда человек голоден, ему нужен прежде всего кусок хлеба. «Чувство, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом. Для изголодавшегося человека не существует человеческой формы пищи, а существует только ее абстрактное бытие как пищи: она могла бы с таким же успехом иметь самую грубую форму, и невозможно сказать, чем отличается это поглощение пищи от поглощения ее животным. Удрученный заботами, нуждающийся человек невосприимчив даже к самому прекрасному зрелищу…» [96] Разумеется, наиболее сознательная часть рабочего класса уже на ранних стадиях развития капитализма приходит к пониманию необходимости борьбы за политические права, за подлинно человеческое развитие, но при этом непосредственным стимулом к борьбе продолжает оставаться все та же неудовлетворительность экономического благосостояния, а политическая и культурно-идеологическая борьба выступает как более радикальная форма решения экономических проблем.
Добившись в борьбе с буржуазией определенных экономических уступок, рабочий класс получает возможность острее почувствовать и яснее осознать ничтожность своего политического и культурного положения в условиях буржуазного общества и, не оставляя борьбы за экономические требования, выдвинуть на первый план требования политические и культурные, тем более что исторически к этому времени в недрах капитализма вызревают необходимые материально-технические предпосылки социалистического переворота.
Революционизирующая роль политических и культурных потребностей возрастает в условиях относительного удовлетворения некоторых «первичных» экономических потребностей тем более, что та самая новая техника и те самые новые условия труда, которые позволяют капиталу удовлетворить эти потребности, не только не ведут автоматически к устранению политического и культурного отчуждения пролетария, но, напротив, могут даже усугублять эти виды отчуждения, хотя и придают им более завуалированную форму
[Комментируя книгу американского публициста Стадса Тёркела «Улица разделения: Америка», С. Вишневский пишет: «В миллионах «средних» семей вечера проводятся за молчаливым созерцанием телевизионных программ. Оговоримся: не всяких программ. В определенные, весьма ограниченные часы по некоторым телевизионным каналам передаются интересные, содержательные шоу, дающие пищу для ума… Но, как мне разъяснили в Лос-Анжелесе руководители телекорпорации Си-би-эс, «шоу со смыслом» – не для «среднего класса». Для него предназначен весь основной неудержимый поток телепередач, напичканных револьверными выстрелами, глуповатыми кривляниями комиков, пустопорожними диалогами мелодрам и «мыльных опер». – Человек из «среднего класса», – пояснил мне вице-президент корпорации, – устал и измотан, вернувшить домой после напряженной работы и долгой езды на машине. Он не в состоянии интересоваться высокими материями, не может и не хочет углубляться в серьезные размышления. Все, что ему нужно, – фан (забава). Беда в том, – справедливо добавляет С. Вишневский, – что «фан» не обогащает духовно человека, а принижает, выхолащивает его ум» [97].].
«Сытость», таким образом, не делает пролетария более счастливым, ибо существование его продолжает оставаться, как и прежде, необеспеченным – с той лишь разницей, что эта необеспеченность проявляется теперь не столько в непосредственном физическом, сколько в политическом и эстетическом голоде. Удовлетворение этого голода отнюдь не роскошь, каковой оно может показаться, например, материально необеспеченному пролетарию, не имеющему куска хлеба. Потребности всегда исторически конкретны, всегда вплетены в совершенно определенный социальный контекст, исходя из которого только и может быть адекватно определен подлинный смысл той или иной потребности.
Революционизирующая роль политических потребностей в современном капиталистическом обществе определяется еще и тем немаловажным обстоятельством, что в условиях противоборства двух мировых систем техника, позволяющая обеспечить сравнительное экономическое благополучие рабочего, одновременно способствует укреплению позиций военно-промышленного комплекса и может быть использована как средство разрушения и уничтожения цивилизации, не говоря уже о разрушении достигнутого «счастливого материального существования». При таком положении дел вопрос об участии рабочего класса в политической борьбе становится уже не только вопросом, связанным с положением рабочего в существующем обществе, но и вопросом жизни и смерти в прямом смысле этого слова.
То, что осознание именно политического и культурного бесправия может выступать в качестве побудительного мотива современных антиимпериалистических по своей общей направленности движений, ясно показывает само движение «новых левых», которое было стимулировано не экономическими мотивами, а осознанием неудовлетворительности политического и культурного положения основной массы трудящихся капиталистических стран. В этом заключался прогрессивный момент этого движения, хотя здесь же следует отметить, что акцентирование политических и культурных требований вылилось у «новых левых» в игнорирование вопроса о необходимости изменения отношений собственности в современном капиталистическом обществе.
Рассуждая о нивелировании потребностей буржуазии и пролетариата, Маркузе совершенно не учитывает увеличение революционизирующего потенциала политических и культурных потребностей, полагая, что все определяется наличием «двух машин» и «трех телевизоров». С этой точки зрения получается, что «ныне человек живет «хлебом единым» и если его – как собаку – вовремя кормить и не раздражать во время еды, он никогда не вступит уже на опасную стезю бунта против властей предержащих» [98]. Но если оказывается, что человек жив «не хлебом единым», если политические и эстетические потребности не только не «погашаются» «подкармливанием», а, напротив, только стимулируются им и если буржуазия оказывается совершенно неспособной удовлетворить их, то ни о каком нивелировании потребностей (взятых в их целостности) буржуазии и пролетариата не может быть и речи. А следовательно, не может быть и речи об утрате пролетариатом как исторически развивающимся классом его революционно-освободительной роли.
Но в таком случае обнаруживается иллюзорный характер требования Маркузе об изобретении «новых», «подлинных» потребностей, которые «вывели» бы рабочий класс за пределы «континуума репрессии», обеспечив ему «критическое пространство»; обнаруживается анархистско-утопический характер его призыва «создать» эти «новые» потребности на базе «радикального» разрыва со старыми потребностями, ибо политические и эстетические потребности, о которых идет речь, не взращиваются «социальными критиками» в тиши кабинетов, они порождаются самой историей революционного движения и классовой борьбы – самой жизнью. С другой стороны, между политическими, культурными и экономическими потребностями нет пропасти: они тесно переплетены друг с другом и генетически, и функционально, они вырастают друг из друга. Более того, как отмечалось выше, возрастание революционного потенциала тех же культурных потребностей становится возможным только на базе удовлетворения «первичных» экономических потребностей. Если представить, что в силу какого-то стечения обстоятельств в развитых капиталистических странах произойдет резкое падение экономической конъюнктуры, то культурные потребности снова отступят на второй план, а потребность в хлебе насущном станет вновь основной потребностью, революционизирующей класс наемных тружеников.
Разумеется, изменение революционизирующего потенциала различных форм капиталистического отчуждения, в частности усиление революционизирующего потенциала политических и культурных потребностей, не означает перемещение основного противоречия между рабочим классом и буржуазией из сферы базиса в сферу надстройки – положение, выдвигаемое некоторыми идеологами «новых левых», в частности Сартром
[«На смену
