отчасти из сознательного обращения к миру идей Ницше и Дильтея. В послевоенное время мысли были укоренены в образе человека, который оказался в значительной мере спорным, а нового образа человека, в котором были бы ассимилированы открытия экзистенциальной философии, не было. Больнов и ставит задачу в ряде своих работ расширить классическую педагогику стабильных воспитательных процессов посредством педагогики нестабильных форм, ориентированной на экзистенциальную философию, в которой и «дается окончательный ответ на насущные вопросы». Предлагается экзистенциально-философская картина человека как образец модели, на которой вначале в абстрактной форме конструируются определенные положения, чтобы с их помощью сделать ясными структурные связи отдельных сторон сложной действительности. Эта модель строится на основе развития современной естественной науки, признавшей нестабильность (квантовость) представлений микрофизических процессов.
С другой стороны, немецкий мыслитель считает, что этому строительству «позитивной» экзистенциальной педагогики должны быть предпосланы антропологические основания экзистенциальной философии. Они в том, что в человеке имеется такое понятие, как существование, которое формируется и исчезает всегда в мгновении, т. е. в экзистенциальном плане нет постоянства жизненных процессов, а всегда лишь единичный порыв, совершаемый в мгновении и изо всех сил. Из наступающего низвержения в состояние неподлинного усыпляющего существования человек может воспрянуть в следующее мгновение в новом порыве.
Согласно Больнову, в истории педагогики имеется два представления о сущности воспитательного процесса, которые постоянно возобновляются. Одно — просвещенческое — исходит из аналогии с ремесленным делом, когда успех зависит от воли человека, этика поставляет цель, а психология — необходимое знание материала. Образование — это «обработка материала». Второе, связанное с Романтизмом, основано на понимании человека, развивающемуся по присущему ему закону в направлении к самому себе полагаемой цели. Образование и есть результат такого «органического», природного процесса, которому не надо мешать. Больнов полагает, что объединение этих двух путей даст возможность воспитания человека в постоянном надстраивании, развитии, синтезе стабильности и усовершенствования, в непрерывном прогрессивном процессе. Но он всегда — не поступательное движение, а всегда лишь моментальный порыв, запускающий в ход экзистенциальное движение. Свою роль играют при этом экзистенциалы. Так Die Beratung (совет, советование, консультация, обсуждение) при приближении к внутреннему ядру человека, становится делом нравственного жизненного поведения и подпадает под воспитательную точку зрения. Советывание (воспитательное, профессиональное или супружеское и проч.) всегда является одновременно педагогическим делом. Это духовная забота, которая становится собственно воспитательным в решении какого-то отдельного случая; и воспитательно значимо, если оно влияет на дальнейшую жизнь конкретного человека. Встреча — другой экзистенциал — обозначает экзистенциально-действенный контакт двух экзистенций (людей) и общение экзистенции с образами из мира культуры и истории, акцентированное и профилированное соответствующими приемами. В качестве последних Больнов представляет наставление, проповедь, приказ, призыв, наказание, совет. Эти феномены известны. Больнов пытается через эк-зистенциально-философский взгляд увидеть посредством них тревожные разрывы бытия.
В работах «Простая нравственность», «Сущность и изменение добродетелей* Больнов отмечает всеобщий упадок нравов в современном обществе и обосновывает новое понимание добродетелей, отправляясь от необходимости постижения исторической жизни. Он рассматривает в сугубо антропологическом плане скромные и простые добродетели, которые предписывают той или иной этической и политической системе фундамент совместного бытия и употребляются однозначно безотносительно к общественным условиям и к социальному типу личности. Так доброта — укрощение своих жизненных стремлений из уважения к ближним — содержит набор положительных нравственных качеств, таких как терпеливость, благоразумие, кротость, покровительственное отношение старшего и сильного к юному и слабому. Доброта, однако, зависит от личной цели, замысла, «превосходящей мудрости» индивида. Подобная доброта объявляется основным компонентом всей подлинной гуманности. Для предупреждения падения морали он предлагает с необходимостью возвысить простую (народную), близкую к естественной нравственность: честность, порядочность, сострадание и готовность помочь и даже пытается определить феноменологию добродетелей. По его мнению, существующие «блуждающие» добродетели отражают тот факт, что сущность основной человеческой установки должна быть заново реализована в постоянно изменяющейся исторической ситуации. Им он противопоставляет «этику ценностей» М. Шелера и Н. Гартмана, обосновывающей «чистую», эмпирически-психоло-гическую постановку вопроса, что и гарантирует безоговорочность нравственных требований.
Добродетели, по Больнову, свободно порождены человеком из самого себя, как данность, которую он обнаруживает в самом себе. Они должны порождаться каждый раз вновь в любом нравственном поступке. Человек свободно (это его субъективное достояние) вбирает свои добродетели (в одиночестве) каждое мгновение, что постоянно делает его иным, и что делает его ответственным за свое благо. В итоге экзистенциалистская феноменология добродетелей Больнова приобретает антигуманную тенденцию. Она в том, что человек, помещенный в свои психологические переживания, сам переживающий себя, оказывается беспомощным в жизненных обстоятельствах, а его безусловная свобода становится или неосуществимой возможностью самореализации индивидуальных качеств личности, или обоснованием субъективного желания. Но именно таким образом его теория добродетелей развертывает перед человеком все богатство возможностей строительства собственной жизни, «подлинной человеческой субстанции». Его умозрительные рассуждения о нравственных качествах и поведении, соответствующие «непосредственному выражению внутренней жизни», касаются антропологической (а не общественной) природы индивида. Проблемы нравственной жизни человек решает наедине с самим собой, исходя из «загадочной» человеческой сущности.
Но Больнов понимает, что единичная «осмысленная человеческая жизнь» в таком состоянии одиночества и заброшенности, которое свойственно философии экзистенциализма, безусловно, невозможна. Выход напрашивается сам собой — покинуть экзистенциальное одиночество и обратить внимание на реальность вне человека, которой придать ведущее значение. Вместо переживания экзистенциальной незащищенности и опасности предлагается «новое убежище», «чувство глубокой укрытости », основанное на отношении к действительности через понятие «бытие-доверие» (к миру и жизни вообще). Преодоление экзистенциализма видится ему через креативный анализ этических понятий страха, решения, решимости. Да, положение человека в современном мире характеризуется всеобщей беззащитностью, чувством безродности, атмосферой безнадежной потерянности и духовной дезориентации; поэтому наше время характеризуется как век страха. Но активно перенеся страх, человек достигает экзистенциального предела бытия. Спасение человека скрыто в самом человеке, в таинственной глубине его сущности. Обостренное положение, кризис человеческого бытия, безнадежность побуждает его к решению («бегству в решение»), в котором он и надеется обрести уверенность. Решимость (проявляющейся в деятельности, «ввязывании ») собственной воли вырывает его из обреченности обыденного бытия и дарует «подлинность» экзистенции. «Решение», «решимость» и «ввязывание*, таким образом, характеризуют нравственное кредо экзистенциализма: мужественно противодействовать беззащитности, найти глубинную опору собственного поведения, «устойчивость сознания* в.безнадежной ситуации и реализовать свой нравственный идеал. Идеал реализуется в поступке. «Ввязывание» предполагает преодоление субъективной обособленности, готовность к справедливому давлению внешней среды и получение (через изолированное мгновение) кардинального отношения к будущему. Человек должен направить все силы своего существования на воплощение в настоящее мгновение, что и даст ему ощущение целостности и причастности к миру. Другими словами, необходимо занять автономную позицию к чуждому миру и обрести в себе креативные силы, противостоящие самовластию судьбы. Социальное и индивидуальное — разные уровни бытия человека. Человек через собственную свободу духа способен к достижению подлинной сущности. В неустроенном мире он должен занять определенную позицию, «зацепиться за нее когтями*, только так он может найти свой покой и мир.
На пути к этой подлинности надо преодолеть «безмерность» («безродность» человека, «чувство потерянности», «дезориентации», господство иррациональных сил), «бесприютность» посредством «сооружения дома*. Человек есть «существо, строящее свой дом». В этой новой антро-полого-онтологической сущности человека Больнов увидел «обособление человека от враждебного внешнего мира», от Man, защиту, позволяющую вернуться к самому себе, обрести внутреннее здоровье в равновесии дома и мира. «Дом» — результат креативных способностей субъективности, апофеоз единичного, заброшенного в чуждый мир, но приспособившегося и достигшего своих идеалов. Люди разъединены, но довольны своей самостью.
Оптимизм разбивается о жестокий опыт жизни. Потеря веры в разум бросает человека во власть хаоса. «За энтузиазмом жизни необходимо следует страх сомнений экзистенции». Чтобы вырваться из подобной ситуации, следует восстановить функции разума в жизни человека и человечества. Разум, как принцип меры и целесообразного расчета, через контроль научного познания усмиряет бесчеловечность страсти и утверждает подлинную гуманность. Разум «означает гуманизацию жизни при помощи обуздания иррациональных сил». Оставаясь в безмерности, человек поднимается над естественными границами самости, сдерживает, обуздывает желания и обретает подлинную сущность, опираясь на меру. Безмерность — преступление общественной меры в поведении, благоразумия» сохранения социального равновесия. Больнов считает, что Ницше видел в «безмерности» высшее несчастье современного человека, «измену собственной гуманности», поскольку «правильное отношение к мере потеряно, а на ее место под обманчивым покрывалом устремления к обеспеченности выступила все разрушающая беспредельность» . Насущной задачей современного человека объявляется мера (как новый экзистенциал) — ограничительный предел социальной сущности человека, исходящий из «свободного самоограничения» и самовоспитания в духе «свободного разума». Человечность, гуманность поддерживается мерой, «волей к порядку и безопасности», которой угрожает разрушительная сила техники, средства уничтожения человека, духовная безродность, функционализация жизни и т. п. «Страсть без разума толкает человека на слепую дерзость». Так строительство дома освобождает место разуму в земной юдоли экзистенциальных страданий и ведет к «порядку мира».
В недавнем прошлом интерпретации философских взглядов Больнова, в общем, были выдержаны в идеологических рамках марксистской оценки его иррационалистической позиции, будь она «нейтрально-ознакомительной» или критически ориентированной. Правда, сочувственно отмечалась его гуманистическая устремленность (в «Новой безопасности») в демонстрации попыток «разорвать узы экзистенциального одиночества и вновь обрести плодоносную связь с реальностью вне человека» посредством создания нового отношения к действительности, «нового доверия к бытию», что позволит говорить о «доме» и «родине», а не о «заброшенности* и «бездомности» человека современного общества. (Хотя эту попытку Г. Га-дамер считает «чистым недоразумением».) С другой стороны, раскрывается тот факт, что «дом» укрепляет «асоциальную суть экзистенциализма», обеспечивающего каждому самобытие в антропологическом значении, «дом» разъединяет людей, в нем каждый на свой лад обречен переживать свою «самобытность». Однако «снаружи» «дома» остается угрожающий ему хаос мира. В дальнейшем Больнов обращается к разуму как принципу меры, как вместилищу подлинной гуманности в человеке. Мера становится неким ограничительным пределом развитию социальной сущности человека. Сущность разума — в «состоянии целесообразного расчета», когда «безмерность страсти утихает в сущности разума сдерживания». Так постулируется «свободное самоограничение», позиция благоразумия обывателя, при которой «подлинная человечность» переносится в личностную сферу, возможна в каждом и не зависит от определенной «картины человечества». Однако как бы предполагаемый вывод о Больнове как ясно представленном защитнике экзистенциального мира обывателя будет явно ошибочным. С одной стороны, мыслитель в принципе разделяет понимание кризисной «природы» человека в духе традиционного экзистенциализма, неприкосновенность его «внутреннего мира собственной экзистенции». С другой — его понимание «структуры человеческой души» (антропологическая природа человека) как неизменной не закрывает возможностей формирования и воспитания человека. Больнов разрабатывает философскую антропологию, которая в сочетании с герменевтикой
