о том, насколько он эту возможность реализуем всегда или же лишь только большей частью. Поэтому для обозначения человеческой жизни требуется ввести нейтральное понятие, которое не рассматривало бы ее в исключительном смысле экзистенциального существования и, кроме того, вновь избегало бы наименования «жизнь», возникшего совсем в иной взаимосвязи и увлекающего в совершенно иной горизонт истолкования. Оттого-то экзистенциальная философия использовала для этой цели равнозначное понятию существования понятие личного бытия (das Dasein), чтобы противопоставить его в качестве носителя широкого значения специальному понятию существования. Подобно последнему понятие личного бытия здесь также замыкается на человеке. Таким образом, личное бытие означает исключительно человеческое бытие, однако оно обозначает его не как понятие экзистенциального существования (die Existenz) — на вершине его завершенной возможности, — а в некотором нейтральном смысле, еще до суждения о его ценности.
В этом смысле Ясперс может терминологически установить: «Стало быть, экзистенциальное существование — это не просто мое личное бытие, но человек в своем личном бытии является возможным экзистенциальным существованием» (II 2). Ведь он может находиться, и чаще всего находится, в таком состоянии, в котором экзистенциальное существование, взятое в строгом смысле этого слова, оказывается выскользнувшим. В этой связи Ясперс обозначает безответственное массовое бытие (das Massendasein) как «личное бытие без экзистенциального существования» (Sit. 37). И совершенно соответствующим образом формулирует Хайдеггер: «Это сущее, которое и есть мы сами…, мы схватываем терминологически как личное бытие» (SuZ. 7) (41). И он отличает от этого экзистенциальное существование: «Само бытие, к которому личное бытие может относиться так или иначе и всегда как-либо относится, мы называем экзистенциальным существованием (SuZ. 12) (42). Следовательно, отношение между обоими понятиями здесь понимается так, что экзистенциальное существование являет собой цель, которая предоставлена реализующемуся личному бытию в качестве его собственнейшей (eigenst) возможности. В этой связи более точно понимается приводимая уже как-то раз фраза: «Сущность» личного бытия заключается в его существовании» (SuZ. 42) (43), причем сущность понимается теперь в смысле той более глубокой бытийной возможности (die Seinsmoglichkeit), которой человек является не от «природы», но которая предоставлена ему в качестве его собственнейшей, требующей своей реализации задачи.
5. ДУАЛИЗМ ПОДЛИННОСТИ И НЕПОДЛИННОСТИ
Уже посредством этого определения в экзистенциально-философском понимании человека на свет выступает решающая фундаментальная черта: крайний дуализм, согласно которому у человека различаются два противоположных и остро обособленных друг от друга состояния. Этот неизбежно лежащий в основе любой экзистенциальной философии (44) дуализм Хайдеггер понятийно закрепил в качестве «двух бытийных модусов: подлинности и неподлинности» (SuZ. 43) (45) личного бытия человека. Оба этих модуса обозначают два равно реальных способа, посредством которых человек существует. «Неподлинность означает… не что-то вроде «меньшего» бытия или более «низкой» степени бытия. Наоборот, она может определять личное бытие в его максимальной конкретности — в его деловитости, увлеченности, заинтересованности, способности к наслаждению» (SuZ. 43) (46). И точно в таком же смысле, в каком у Ясперса личное бытие является «возможным экзистенциальным существованием», личное бытие у Хайдеггера теперь также есть «по своей сущности возможное подлинное» (SuZ. 42) (47).
При этом отношение обеих бытийных возможностей у Хайдеггера, как и в любом варианте экзистенциальной философии, понято таким образом, что между ними оказывается невозможен непрерывный переход и потому также невозможно пошаговое приближение к подлинности — к данному состоянию своего бытия человек приближается лишь в категоричном отказе от состояния неподлинности. Это, возможно, наиболее остро отличаете понятие экзистенциального существования от понятия жизни; поскольку в последнем нет родового подразделения, а имеются лишь степени различия и, кроме того, поскольку даже отличающаяся наибольшей высотой и полнотой жизнь в своем предельном подъеме произрастает на почве обычной и естественной жизни. В экзистенциальной же философии на место жизненного подъема заступает именно полный поворот и отрыв от естественного личного бытия человека, определяемого как состояние «неподлинности» и «отданности» (48), и, стало быть, обесценивание той жизненной подосновы (der Leben-suntergrund), что имеет позитивный вид в философии жизни.
V. ОТНОШЕНИЕ К МИРУ
1. БЫТИЕ-В-МИРЕ
Если предшествующее рассмотрение пыталось выделить сферу экзистенциального существования как таковую с максимальной чистотой, при этом по возможности не принимая в расчет отношение человека к окружающему его миру, то это было осуществимо лишь в рамках первого, предвосхищающего упрощения. В действительности же посредством понятия экзистенциального существования совершенно определенным образом проводится различие между отношением человека к миру в смысле окружающего его внешнего мира и в смысле людского совместного мира (49). Опыт экзистенциального существования, собственно, уже содержит в себе совершенно определенное истолкование человека по отношению к его миру, о чем уже иногда говорилось выше, а потому необходимо обособленно подчеркнуть и этот момент — понимание окружающей человека действительности.
И первый шаг здесь вновь делается параллельно с философией жизни, и он оказывается вновь отличным от того, какой предполагался бы вообще в данной ситуации в случае различения между философией жизни и философией существования. Если экзистенциальное существование было определено как отношение, которое относит себя к самому себе и в этом одновременно к иному, то тем самым подле некоторой абсолютной связующей точки неизбежно, хотя и совершенно определенным образом — как фон и подоснова (50) существования, — уже возникал мир.И если существование понималось лишь в качестве самого формально определенного акта, способного дистанцироваться от любых всегда оказывающихся лишь возможными содержательных определений, то тем самым обязательно устанавливался содержательный задний план, исключительно на фоне которого и совершается движение существования. Итак, посредством существования всегда неминуемо возникает мир, без которого экзистенциальное существование даже невозможно постичь.
Экзистенциальная философия с самого начала поворачивается против позиции идеализма, для которого «сознание» является единственной непосредственной данностью и для которого внешний мир предстает лишь требующим доказательства утверждением. Экзистенциальная философия исходит из опыта, свидетельствующего, что движение существования совершается лишь при сопротивлении противостоящей ему действительности. Стало быть, уже в этом первичном опыте экзистенциального существования присутствует познание неснимаемого дуализма, равной первоначальности Я и мира, где первое невыводимо из второго, а второе — из первого. Это первоначальное «соотнесение» (der «Bezug») с миром, принадлежащее сущности самого существования, Хайдеггер пытается терминологически закрепить посредством того, что он определяет человеческое бытие как «бытие-в-мире» (das «In-der-Welt-sein»), категорически возражая против понимания этого «бытия-в» в смысле пространственной содержательности (das Enthaltensein) a, наоборот, стремясь взять его в первоначальном смысле зависимости (das Angewiesensein) существования от мира (SuZ. 52 ff.). В этом смысле Ганс Липпс во избежание недоразумения говорит также о «перекрестном бытии» («Verschrankt-sein») в миpe.
При этом под понятием «мир» может пониматься не только внешняя действительность, в которой находится человек, но точно таким же образом реалии самой человеческой жизни. Поскольку экзистенциальное существование никогда не характеризует человека целиком, но лишь в совершенно определенном глубинном ядре, постольку мир, к которому существование относится, включает в себя не только так называемый внешний мир, но точно так же и все то в человеке, от чего существование может дистанцироваться, что оно застает в качестве незыблемой и независящей от ее воли реальности, не менее угрожающей и строптивой (widerspenstig), нежели та внешняя реальность. Следовательно, мир — это все то, что человек устанавливает для самого себя в качестве фактичности и опредмечивает. Поэтому мир охватывает совокупность предзаданных человеку условий внешнего мира и его собственной жизни, или, как это запечатлевает Ясперс, — субъективного бытия и объективной действительности (162. f). И все это имеет в виду Кьеркегор, говоря о том, что в существовании мышление движется в чуждой среде.
2. ТРЕВОЖНОСТЬ МИРА
Впрочем, понятие бытия-в-мире должно полагаться лишь как первичное и формальное определение, и оно остается слишком общо, чтобы обозначать специфически экзистенциальное в отношении человека к миру[24]. На этом первоначальном этапе экзистенциальная философия движется еще, полностью совпадая с философией жизни. Как известно, философия жизни тоже поворачивается против изоляции субъекта в духе идеалистической философии сознания и точно таким же образом подчеркивает равную первоначальность Я и мира. Для доказательства независимой от сознания реальности внешнего мира философия жизни, например у Дильтея[25] может даже привлекать опыт противодействия. И все-таки отношение к миру в ней совершенно иное, нежели в экзистенциальной философии. Подобно тому как в любом варианте философии жизни, пусть и не в столь ясной и открытой форме, остается ощутимым историческое происхождение от пантеистического начала, воспринимающего отдельную жизнь вложенной во всеобъемлющую, пронизывающую собой действительность всеобщую жизнь, здесь точно таким же образом всегда присутствует ощущение доверительности (vertrautheitsgefuhl) человека в его отношении к миру, исходная близость к вещам и чувство поддержки со стороны превосходящего его целого. Это относится, например, и к Ницше, полагающему, что существу мира исконно свойствены страдание и противоречие (1Х 190 ff.). Бремя человеческого бытия здесь есть вообще бремя действительности, человек же и здесь остается вложенным — на этот раз в саму эту несущую первооснову. Потому-то в дионисийском чувстве жизни (das Lebensgefuhl) и возможно вновь обрести утерянное единство человека с миром.
Нечто совершенно иное представляет собой опыт действительности в экзистенциально-философском восприятии жизни. Если о существующем мыслителе говорится, что его мышление не может получить абсолютной континуальности, что он мыслит исключительно моментами, то тем самым уже кое-что высказывается об определенном характере действительности: не только то, что, будучи независимой, она противостоит человеку, оказываясь неколебимой по отношению к его мышлению, но также и то, что это есть, строго говоря, чуждая действительность, не позволяющая мышлению покорить себя, сделать себя прозрачной, и лишь безнадежным образом в целом отскакивающая от него. И это опять-таки означает не только то, что (например, как в иррационализме) реальность оказывается слишком богата для того, чтобы она могла быть заключена в понятийные рамки мышления, и что, стало быть, в мышлении она может быть постигнута лишь приближенным образом, но это весьма решительным образом означает что реальность неизбежно приводит мышление к безнадежным противоречиям, что, стало быть, в самой себе ей свойственен тот строптивый характер, на который Кьеркегор указывает понятием «парадокс» и перед которым мышление терпит крушение. Такова та глубокая несоразмерность, что скрывается за направленным против Гегеля утверждением Кьеркегора: «В экзистенциальном существовании отсутствует идентичность между мышлением и бытием»(VII 27).
Отсюда в совершенно определенном свете предстает восприятие экзистенциальной философией жизни. Предшествующее, прежде всего идеалистическое и романтическое, ощущение доверительности и защищенности
