упомянутым четырем принципам. 132
В эпоху защиты окружающей среды менеджер с подозрением будет относиться к чисто квантитативному мышлению, поскольку для него важнее количество, переходящее в качество, а не принцип «все больше и больше». Вот почему этот менеджер откажется вносить разрушения в жизнь человечества, даже если подобное поведение обещает обернуться верной прибылью. Предприниматели нового типа не только будут служить благу всего человечества, нс и, в отличие от предпринимателей современных, найдут в том самодостаточный источник величайшего счастья. Приспосабливаясь к нынешним экономическим законам, за которыми таится опустошенная, окостеневшая субъективность нового времени, превратившаяся к тому же в безжизненный объект, мы упрочили собственное могущество, но вместе с тем сами превратились в шестеренки механизма этой субъективности и, таким образом, перестали быть личностями в подлинном смысле слова. Переход от либерального к рыночному хозяйству представляет собой длительный государственно-экономический процесс, в котором и экономика и государство принимают одинаковое участие. Впрочем, в ФРГ организация социального рыночного хозяйства в значительной мере облегчалась тем, что после краха тоталитаризма радикальное переустройство стало возможно и необходимо благодаря, в частности, общественному согласию, смягчавшему противоречия, возникшие еще при Веймарской республике. Вероятно, моя надежда на то, что в вашей стране одновременно с введением рыночных механизмов появятся предпосылки для экологически-социального рыночного хозяйства, кому-то покажется слишком смелой. Однако же переход к новому типу хозяйства является важнейшей задачей истории. Осуществить подобный переход можно только в международном масштабе, что в конечном итоге определит шансы человечества на выживание.

Лекция пятая
Политические последствия экологического кризиса.
Политическая философия обязана заниматься двумя, по своей сути, строго отличающимися друг от друга вопросами. С одной стороны, она рассматривает структуры идеального государства, с другой же стороны, ей предстоит решить гораздо более трудный вопрос: каким образом должно действовать современное государство для того, чтобы или приблизиться, или удалиться от идеального государства (причем последнее в качестве регулятивной идеи сохраняет свое значение даже в том случае, когда будет доказана невозможность его полного осуществления). В условиях экологического кризиса и тот и другой вопрос требуют новых ответов. В прежней философии государства обязанность сохранения нашей планеты для грядущих поколений представлялась само собой разумеющейся и поэтому никогда не рефлексировалась. Однако же современная техника поставила под сомнение саму возможность осуществления этой обязанности. Вот почему сегодня к числу задач философии государства относятся и институционные выводы, следующие из упомянутой обязанности,-выводы, от которых позволительно было воздержаться только до тех пор, пока само осуществление этой обязанности не оказалось сомнительным. Помимо прочего, возникает следующий вопрос: а кто именно возьмет под свою защиту права будущих поколений? Совершенно ясно также и то, что проблема чрезвычайного положения в государстве ставится по-новому и с осо135

бенною остротою из-за существования реальной возмож ности уничтожения человечества или, по крайней мере. катастроф, в сравнении с которыми все случившееся до сих пор отступает на второй план^. Человек проницательный, к сожалению, не будет спорить с тем, что в XXI в., учитывая грозящие нам опасности, наверное, придется прибегнуть и к чрезвычайным мерам (даже если такой человек и осознает ту постоянную опасность, которую таит в себе подобная аргументация, что, кстати говоря, представляется особенно важным именно в вашей стране, где культуру демократии еще необходимо приобрести). Но все-таки следует сказать и о том, что скорейшее образование упомянутых государственно-правовых институтов, способствующих защите окружающей среды, сделает вероятность наступления чрезвычайного положения в государстве минимальной. Всякий разумный человек, стремящийся избегнуть этой участи, поддержит скорейшее учреждение подобных институтов, тогда как человек, затягивающий со всем этим, на деле является могильщиком демократии. Ясно ведь, что таким образом можно только ускорить приближение ужасных социальных катастроф, которые, если верить историческому опыту прошлого, всегда уничтожали демократию. Из двойственности понятия политической философии вытекает такое следствие, на которое, по-моему, никогда не обращал должного внимания даже Гегель. С одной стороны, Гегель правильно полагал, что любое нормальное государство испытывает нужду в нравственности, т. е. в интерсубъективно признанной и институционализированной в привычках морали. Такая нравственность, превосходя непредсказуемое и произвольное субъективное моральное мнение, делает некоторую совместную деятельность людей возможной. Именно эта идея и определила переход от моей предпоследней лекции к последней. Итак, мало что дадут нравственные размышления о наших новых обязанностях, если нам не удастся изменить общие экономичес136
кие условия наряду с внутренней структурой предприятий-и так, чтобы нравственное поведение оказалось выгодным также со своекорыстной точки зрения, поскольку все будут поступать в соответствии с новыми нормами. Одним словом, следует позаботиться о том, чтобы доброе не выглядело более глупым. Впрочем, с другой стороны, Гегель игнорирует то обстоятельство, что государство, в котором уже существует упомянутая нами нравственность, в переломные эпохи само обязано содействовать образованию новой морали. Вот почему крупный государственный деятель должен принять на себя те, пускай даже замаскированные под традиционную нравственность, функции, которые Гегель присваивает исключительно моральности. Допустимо полагаться на нравственность какого-либо народа, если в нем укоренились новые общие условия, однако же эпоха утверждения новых ценностей все равно остается нелегкой, подчас опасной и тем самым предъявляет политике особые требования. Я разъясню мои слова на примере экологического кризиса: мораль и эгоизм отождествляются в том случае, если нам удастся осуществить экологическую реформу налоговой системы, и тогда можно будет положиться на новую нравственность. Но до тех пор необходимо не забывать о сильном сопротивлении, оказываемом изменению современных общих условий. Вот почему незаурядный политик, стремясь достигнуть успеха, обязан одновременно считаться как с нравственностью, так и с авторитетом (в гегелевском смысле этого слова). Итак, если такой политик хочет быть чем-то большим, нежели администратором, сохраняющим статус-кво, или же совестливым энтузиастом, который терпит крах при столкновении с действительностью, то ему придется сочетать в себе энтузиазм, отличающий любую серьезную экзистенциальную нравственную переоценку, с точным знанием механизмов власти реальной нравственности.

Прежде всего, обратимся к первой задаче политической философии. По моему мнению, мы вправе прибавить к признакам разумного государства еще один, а именно: социальное и демократическое правовое государство должно стать также и государством экологическим. Итак, я думаю о том, что к числу важнейших государственных задач следует отнести и борьбу за сохранение природных основ жизни. Государство же, не справляющееся с такой задачей, тем самым теряет право на существование, даже если оно по примеру западных демократий и сумеет лучшим образом сохранить своих граждан, другими словами, обеспечить им право на защиту, право на подачу апелляций и
другие политические права. Логика правового развития вполне совместима с тем, что права грядущих поколений и природы начинают осознаваться лишь в конце исторического развития; ведь здесь вовсе не имеются в виду суверенные субъекты, которые одни и могут сформулировать идею права. Впрочем, в любом случае игнорирование этой ступени представляет собой достойный сожаления недостаток, лишающий правовое государство возможности сделать последний шаг, поскольку, таким образом, правовое государство, отвергнув условия реального выживания, совершенно уничтожится. В чем же конкретно выражается экологический характер правового государства? Мне представляется совершенно очевидным, что теперь нам придется отказаться от царящего в классическом праве разделения на лица и вещи, поскольку понятия лица и собственности относятся к основным правовым понятиям. Подобное разделение слишком явно восходит к картезианскому дуализму реального мира, распадающегося на геа ех^епэа и гез соеЧапа, в чем мы и увидели глубочайшую причину экологического кризиса. Органическое царство, как особая онтологическая сфера, опосредованно включает в себя неодушевленную природу
138
и человека; причиняя насилие органическому царству, человек потенциально наносит вред самому себе-ведь и он вышел из этого царства. Но безотносительно к сказанному мы уже знаем, что ощущающее животное и, конечно же, экосистемы обладают онтологическим достоинством, на страже которого должны стоять и мораль, и право. Таким образом, осмысленными будут законы, защищающие животных и тем более меры по охране биотопов и видов (не говоря уже о законах, оберегающих эмбрионы, которые, впрочем, оказались бы излишними, если бы эмбрионы считались юридическими лицами). Если в немецком праве животное справедливо начинают рассматривать в качестве самостоятельной юридической категории, находящейся между лицом и вещью, то это следует считать прогрессом на пути к экологическому государству. Впрочем, корректировка понятия собственности будет иметь еще более важное значение. Современный идеал автономии подразумевает то, что распространенная ныне собственность в принципе остается полной собственностью, хотя этот принцип, разумеется имеет и исключения. Например, Гегель защищает неограниченную собственность, тогда как Фихте в понимании собственности исходит из понятия пользования, так что он допускает даже совместимость многих частичных прав собственности на один и тот же объект, скажем, на какой-то лес^. Я думаю, что новая актуализация фихтеанского понятия собственности оказалась бы делом в высшей мере желательным. Таким образом, собственник важных для жизни возобновляемых ресурсов (каковыми могут являться море или же тропический лес), уже не располагая правом эти ресурсы уничтожить, будет только пользоваться их плодами. Кстати говоря, избежать упомянутых посягательств можно и не превращая капитал в общественную собственность, ибо последнее условие не является ни необходимым, ни достаточным. В самом деле, ни логика, ни опыт не исключает разба139

заривания общественной собственности, если этого не запрещают специфические законы (а такие иногда встречались и в древних культурах). Известная пословица «мы только взяли землю взаймы у наших детей» разъясняет мою мысль: условия возможности выживания человечества не вправе уничтожить ни индивид, ни коллектив. В дальнейшем я более подробно остановлюсь на международно-правовых последствиях, вытекающих из этого положения. Другой крайне полезный, хотя и менее принципиальный аспект экологически приемлемого понятия собственности выглядит следующим образом. Одна из серьезнейших проблем нашего общества, как известно, заключается в перепроизводстве мусора; Экспорт высокотоксичных отходов в страны «третьего мира» представляет собой постыднейшее деяние Запада. Бесперспективную абсурдность сложившейся ныне ситуации всего нагляднее демонстрируют современные «летучие голландцы»-корабли-призраки с ядовитыми грузами на борту, которые продолжают бороздить Мировой океан, каким-то удивительным образом избавляясь в конце концов от своей поклажи. Виновниками здесь, однако же, оказываются не только производители, но и покупатели. Впрочем, проблема эта может найти и радикальное решение, если, например, приобретаемая нами бутылка сока всегда бы оставалась собственностью магазина и только сок становился бы собственностью покупателя. Тогда бы возникала правовая обязанность возвратить бутылку, так что нарушитель рисковал подвергнуться преследованию по закону. Подобным образом удалось бы резко сократить количество автомобильных кладбищ, а материалы, из которых они были изготовлены, затем обратно возмещались бы к производителю. Изготовление бумаги из вторсырья также стало бы излишним, если бы газеты (которые представляют интерес вовсе не из-за материального субстрата, но благодаря своему содержанию) оставались собственностью издателя. Таким 140
образом, через несколько дней прочитанные газеты возвращались бы к издателям. Между прочим, использование смываемой типографской краски делает возможным вторичное