новом баре, который мы выбрали для наших встреч и который я назвал кондитерской «Грусть».
— Мы уже знаем, что Конде убил Гранадос. Что будем делать дальше?
— У нас нет никаких доказательств, кроме этой кассеты. Надо как-то его спровоцировать и заставить раскрыться. В этом нам может помочь Новарио. Но прежде всего необходимо встретиться с Ириной Стерне. Если ее разыскала Гранадос, то мы тоже ее найдем.
Трехо мог бы проговорить о делах всю ночь, но мне хотелось избавиться от мрачной и, кажется, всепроникающей атмосферы университета. Здание как будто преследовало меня: куда бы я ни пошел, факультет простирал за мной, словно щупальца, свои пустынные коридоры; мне буквально повсюду чудились бумажные кучи, в которых было какое-то тайное послание, предназначенное для меня. Меня преследовал лабиринт пятого этажа.
Грог пребывал в хорошем настроении. Пожалуй, именно поэтому — уже после того, как я рассказал ему о последних событиях в институте и сообщил имя убийцы, — я постарался узнать что-нибудь о его жизни. Он ответил в расплывчатых выражениях: назвал одну балерину; потом — своего учителя, старого писателя, который уже несколько лет вообще не выходит из своей квартиры; кратко пересказал несколько глав из книги, над которой он сейчас без спешки работал — романа страниц на пятьсот, в котором под видом научной фантастики отражались события и факты из его реальной жизни… Но вот что странно: рассказывая обо всем об этом, Грог не раскрывался, а, наоборот, закрывался. Он произносил слова, но до меня доходили лишь отблески его таинственной жизни. Я рассказывал ему обо всем: обо всем, что со мной происходило, о чем я думал и что я делал, — когда я рассказывал о себе, я как бы упрощал свою жизнь, поделиться которой испытывал настоятельную необходимость. Своими рассказами я как бы обесценивал некое сокровище, превращал его в вульгарную вещь. Сдержанность Грога, напротив, превращала любую случайную мысль в отражение сложной реальности его жизни, в которую он меня не посвящал.
В тот вечер в кондитерской «Грусть» за второй бутылкой темного пива Грог выслушал меня и сказал:
— Надо еще раз съездить в дом отдыха «Спиноза».
Я попросил его поехать со мной. Он извинился и отказался, объяснив это тем, что он не из тех, кого называют «человек действия» и что его миссия заключалась в том, чтобы давать советы. По его словам, он терялся, выходя за границы слов.
Наверное, я не сумел скрыть разочарование, потому что он вдруг сказал кое-что неожиданное:
— Я проведу свое собственное расследование.
— Тебя туда просто не пустят.
— Я часто бываю в Доме «Спиноза», — проговорил он таинственным тоном.
До конца вечера я не смог вытянуть из него больше ни слова.
Я сходил в отдел кадров, чтобы получить информацию о «моей старинной подруге» Ирине Стерне. Мне удалось узнать ее адрес и телефон. Я позвонил ей с кафедры.
— Это ее мама, — ответили мне. — Ирина получила грант на стажировку в Миланском университете. Кто говорит?
— Ее старый товарищ, — ответил я и поздравил женщину с успехом ее дочери. Она, впрочем, была не особенно рада; она мне призналась, что предпочла бы, чтобы ее дочь осталась дома и занялась поисками подходящего мужа. Ей уже тридцать пять, и тянуть дальше уже немыслимо. Иначе она вообще никогда не выйдет замуж.
— Вы холостяк?
— Женат, у меня пятеро детей, — ответил я.
Это была ошибка. Любезный тон женщины тут же сменился на раздраженный.
— Зачем вы ее разыскиваете?
— Чтобы пригласить на товарищеский ужин, который организует доктор Конде. Вы не знаете, ей кто-нибудь звонил с факультета?
— Один мужчина. Хотел срочно с ней встретиться. Он не оставил ни имени, ни телефона. Я ему объяснила, что Ирина вернется не раньше следующего года. Хотите, чтобы я ей что-нибудь передала? Она звонит по пятницам.
Я назвался вымышленным именем и пообещал позвонить еще раз. Во всяком случае, Ирина Стерне, еще одна свидетельница, которая могла обвинить Конде в фальсификации книг Брокки, была жива и здорова. И вряд ли ей что-то грозило в ближайшее время.
Я встретился с доктором Конде лишь через два дня. Он влетел на кафедру, как вихрь, и, даже не поздоровавшись, буквально с порога открыл свой портфель, достал экземпляр «Замен» и с презрением швырнул книгу мне на стол.
— Вы — предатель, но все равно я хочу, чтобы вы получили один экземпляр. Пусть это будет платой за вашу неблагодарность.
Я бросил взгляд на книжку — результат моей двухнедельной работы за подписью Конде.
— Во всяком случае, эта книга реально существует.
— Что вы хотите сказать?
— Две другие, «Крик» и «Ловушка», никогда не существовали.
— Значит, вот так? А что вы-то об этом знаете?
— Я знаю, что Сельва Гранадос знала. — Я твердо решил не дать ему уйти от темы. — Она знала, что этих книг никогда не существовало, потому что у нее было что-то такое, чего не было у вас… она знала Брокку лично.
Конде издал смешок.
— Вам она тоже рассказывала эту историю? Незабываемая ночь любви, шампанское, прогулка под луной… Сельва Гранадос была моей студенткой. Я не испытывал к ней никакой симпатии, потому что она болтала больше всех в аудитории и каждые пять минут прерывала меня каким-нибудь глупым вопросом. Когда я начал работать над книгами Брокки, лет пятнадцать назад, я решил включить их в программу. В соответствии с имевшимися на то время данными я сделал набросок его биографии и его портрета. Это была единственная лекция, на которой Гранадос молчала. После лекции она подошла ко мне и сказала, что знает того человека, о котором я говорил. По крайней мере описание полностью совпадает. Она знала его очень давно, была в него влюблена, и она провела с ним всего одну ночь.
— А почему это не может быть правдой?
— Потому что я объединил реальные факты его биографии с вымышленными, которые выдумал из головы — чтобы никто другой не мог пойти по следам Брокки. Гранадос уцепилась за эти вымышленные сведения о Брокке и начала буквально меня преследовать: она хотела работать вместе со мной над наследием писателя. Но я же не сумасшедший, чтобы взять на себя такой грех; кроме того, я считаю, что академическая работа требует сосредоточенности и одиночества. Когда я ей отказал, она поклялась мне отомстить. Конец истории вы знаете.
Я пожалел, что Конде рассказал мне правду: мне больше нравилась история о романе Гранадос с Броккой.
— Я уволен? — спросил я, полностью отдавая себе отчет, что наши с ним отношения переживали не лучшие времена.
— Я вас оставлю еще на какое-то время. Мне нужно будет объяснить вашей матери причины вашего увольнения. Нужно найти причину, даже если она не спросит, почему я не сделал этого раньше. Вашу маму больше всего интересует справедливость.
— Профессор Эстела Коралес де Миро прощает многое своим друзьям, но я не уверен, что в этот перечень входит убийство. Вы единственный враг, который был у Гранадос.
— Единственный? Она враждовала со студентами, со своими коллегами, с начальством. Последние лет пять ее главной заботой было разоблачение заговорщиков. Бывший декан отвел целый ящик своего стола под письма, которые ему писала Гранадос; когда к нему приходили друзья, он их показывал, чтобы развлечь гостей. Есть человек двадцать по меньшей мере, у которых была причина ее убить. И преследовать их бесполезно, потому что доказано, что Гранадос совершила единственный в своей жизни разумный поступок: покончила с собой.
— Трехо попробует доказать, что ее убили.
— Он даст начальству прослушать магнитофонную запись, чтобы ему позволили продолжать расследование, но этот ход его не спасет. Через неделю — прощай Трехо.
— Книги Брокки так и не нашлись, и в басню об их похищении уже никто не верит.
— А если книги появятся? Если я вам скажу, что почти разыскал их? К ним, пожалуй, добавятся и другие неопубликованные материалы. В конце года выходит первый том биографии, который покончит со всеми сомнениями и разоблачит клеветников. Никогда еще задача литературного критика не была такой важной: теперь в нем перестанут видеть незаконнорожденного сына, человека второго сорта, но признают отцом.
Он вытащил авторучку с золотым пером. Открыл первую страницу «Замен», написал посвящение и нарисовал тридцать кружочков.
Моему ученику Миро
я дарю эту книгу
и эти тридцать сребреников.
Д-р Конде.
— Я слежу за действиями Трехо. — Он протянул мне книгу. — У меня тоже свои информаторы, еще с того времени, как я работал в министерстве. Старые друзья, для которых верность — священна. Это не ваш случай. Вас и Трехо видели вместе, и вы выглядели, как заговорщики. Я подготовлю докладную о деятельности Трехо для факультетского начальства.
Прежде чем он скрылся за дверью Склепа, я спросил:
— Это вы послали венок?
— Какой венок? — спросил он с раздражением.
Когда я ему объяснил, по его лицу прошла тень сомнения, он даже застыл на мгновение, пытаясь скрыть свое изумление.
— Это был не я. Я бы не потратил на эту ведьму ни единого песо, даже шутки ради.
Дверь в Берлогу закрылась. Я же сидел и гадал, был ли убийцей скрывшийся за ней человек. Дверь стала обложкой книги, которую я не смог открыть и содержание которой оставалось для меня тайной за семью печатями.
Я шел по улице, в центре, и вдруг увидел вдалеке Грога. Я ускорил шаги, чтобы догнать его;
