бы мог добавить?
— Интерпретации неисчерпаемы… Всегда можно сказать что-то новое о великих книгах. Хотя, если по правде, я тоже выбрал «личную» тему, классику завтрашнего дня. Есть один писатель, который «мой», только мой, если вы понимаете, что я имею в виду. Вы знакомы с творчеством Омеро Брокки?
— Ваша приятельница мне о нем рассказала.
— Какая приятельница?
— Профессор Гранадос.
— Эта малахольная мне не приятельница. Она хочет отнять у меня Брокку, вырвать из рук, образно выражаясь. Когда я занялся Броккой, у меня сразу же появилось столько недоброжелателей. Они мне завидуют: что я прочел его книги до того, как они потерялись. Из его наследства сохранился только один рассказ, и никто даже не знает, какой была его окончательная редакция.
— А остальное?
— Исчезло. Утрачено. Это — большое несчастье. Хотя я запомнил каждую строчку, каждый абзац, которые сумел прочитать. Привилегия быть единственным читателем великого мастера — это одновременно и наказание.
Мне доводилось слышать о рукописях, уничтоженных самими авторами либо сгоревших в кострах мракобесов, но я ни разу не слышал, чтобы книга, однажды опубликованная, исчезла совсем, до единого экземпляра.
— У Брокки вышло пять книг, все — за счет автора. Я встречался с десятками книготорговцев, и только один из них утверждал, что держал в руках книгу Брокки. То ли он ее продал кому-то, то ли она затерялась на складе, он так и не вспомнил. Я искал во всех старых типографиях, где печатались книги писателей того времени, но в их архивах имени Брокки не было. Две его повести были у нас на кафедре: «Крик» и «Капкан». Едва я их прочел, как их тут же украли. Это случилось давно, много лет назад. И с тех пор ни одна из книг Брокки больше не появилась. Нигде.
— И у него не осталось родственников, которые сохранили бы оригиналы?
— Никаких родственников, никого. Следы Брокки полностью затерялись, как если бы его вообще никогда не существовало. Если кто-нибудь пожелает узнать о его работах, за исключением того единственного рассказа, у него просто не будет другого выхода, кроме как обратиться ко мне. У меня вышли две книги о Брокке: «Гений и личность О.Б.» и «Произведения Брокки: заключительное толкование». Если вам интересно, можете почитать. Они здесь. Мне бы очень хотелось узнать ваше мнение.
Я предложил ему растворимый кофе. Через пару минут я вернулся с двумя чашками «Нескафе» и сахарницей. Кипяток был немного мутный из-за ржавчины в водопроводном кране, и вода слегка отдавала ржавчиной. Но я уже как-то привык к этому запаху.
— Превосходный кофе. — Он выпил чашку одним глотком. — Ладно, пора открыть карты. Я ведь пришел не только познакомиться с вами лично и, может быть, дать советы по вашей диссертации. Я хочу, чтобы вы работали вместе со мной над изданием единственного рассказа Брокки, который еще сохранился. Он называется «Замены». У нас есть на это два месяца, и работать вы будете, разумеется, не бесплатно. Я предлагаю вам сумму, которая вас точно не разочарует, особенно если учесть, что подобные академические работы обычно — о горе нам! — оплачиваются чисто символически. Деньги выплатит фонд «Без препятствий».
Я не стал деликатничать и спросил о деньгах до того, как поинтересовался, в чем будет заключаться моя работа. Конде назвал сумму в 1500 долларов. Это меня устраивало целиком и полностью: теперь я мог снять квартиру и создать некоторую дистанцию между собой и профессором Коралес де Миро. Он заметил мою радость и поспешил предупредить:
— Только смотрите, придется много читать. Необходимо использовать литературную критику с исключительно научной точки зрения. Конечно, мы тут подключим и воображение, но и статистикой пренебрегать не стоит.
Профессор Конде посмотрел на часы и сказал, что у него консультация у офтальмолога.
— Посмотрите на эти очки. Вы когда-нибудь видели, чтоб у кого-нибудь были очки с такими толстыми стеклами, а? У меня все в семье носят очки, и мы всегда их теряем. И я — не исключение. Теряю очки, потом нахожу — может год пройти или два. Иногда мне присылают мои очки из зарубежных университетов: я их там забываю, когда приезжаю на конференцию или читать лекции. То есть очки не всегда мои и даже чаще — совсем не мои, но такая уж обо мне идет слава, что все потерянные очки присылают мне. У меня есть специальный ящик, где я храню эти чужие очки. Так что если вам вдруг понадобится…
Я сказал, что очки у меня уже есть. Профессор закончил беседу, похлопал меня по спине и пообещал в скором времени передать мне материалы, необходимые для работы. Я не стал подметать штукатурку и посвятил весь остаток вечера книгам.
В тот же день, когда я уже собрался уходить, пришли две какие-то женщины в серых халатах и пригласили меня на собрание, которое проводилось в подвале. Я пообещал прийти, но потом как-то об этом забыл. Пока я ходил за своими вещами, которые всегда оставлял в третьем зале — в Берлоге, — кто-то просунул под дверь журнал. Это был тоненький бюллетень под названием: «Утерянные бумаги, журнал общества по изучению творчества Омеро Брокки».
Главным редактором и автором всех заметок была лиценциат Сельва Гранадос. Все восемь страниц бюллетеня были посвящены обвинениям в адрес Конде, на которого возлагалась ответственность за исчезновение книг Брокки.
КАЙМАНЫ
Вскоре мне удалось разобраться с хаотичной системой библиотеки, и я уже без труда находил книги, которые мне заказывали студенты. Очень редко когда приходило больше двух человек за вечер. Я отдавал им книги, они занимались своей работой, и я сам мог читать или писать без помех. В общем, никто никому не мешал. Однако не все посетители были такими тихими.
Как-то раз появилась Гранадос и спросила номер журнала «Летопись академии» пятилетней давности. Я взял с нижней полки запыленный том, где хранилась подборка разных журналов. Все они были посвящены Омеро Брокке, и автором всех публикаций был сам Эмилиано Конде. Краткая биография доктора Конде изобиловала подробностями личного свойства — его любимое вино, привычка читать в кресле у зажженного камина, увлечение мятным ликером, — все это делалось, ясно, с тем, чтобы читатель нашел как можно больше сходства между автором и объектом его исследования.
— Вы уже познакомились с Конде? — как бы мимоходом спросила Гранадос, снова переходя на «вы».
— Да.
— И какое он произвел на вас впечатление?
— Настоящий ученый, — заявил я, только чтобы ее позлить.
— Если бы он был ученым! Это педант и эгоист. Брокка — его безвинная жертва. — Она показала куда-то в глубь здания. — Он там его похоронил.
Она пояснила, что говорила в переносном смысле: она знала, что Брокка пропал без вести при кораблекрушении парохода «Горгона» во время шторма на Ла Плате.
— Он хочет, чтобы все думали, будто все книги Брокки пропали.
— А это не так?
— Конечно, нет! Он их спрятал, чтобы больше никто не смог про них написать. Я создала Центр по изучению творчества Омеро Брокки и пыталась добиться поддержки фондов, но Конде меня отстранил. Как можно вообще разговаривать с таким человеком, который держит в заложниках книги?!
— А других экземпляров не сохранилось?
— Нет, они все распроданы. Вы только представьте себе, как они котируются на рынке. Всем книголюбам города уже давно известно о Брокке, но книг его нет. Ни одного экземпляра. Считается, что они все сгорели во время пожара на складе в издательстве «Тор».
Она открыла одну из первых страниц 61-го тома «Летописи академии». Я прочел заголовок: «Омеро Брокка. Краткая биография».
— Вот посмотрите на биографию Брокки, которую сочинил его «друг» Конде. Читайте: «Омеро Брокка родился в Асуле в семье зубного врача, который коллекционировал зубы, удаленные у пациентов». Ложь. «Он начал с поэзии. Писал сонеты, темой которых всегда был огонь; он бесконечно вносил исправления в свои стихи, а потом их сжигал». Ложь. «Его держал в страхе хаос заветных желаний; он искал объяснения своих кошмаров, а затем снова пытался увидеть их во сне». Ложь.
— А есть какие-то люди, кто его знал?
— Да, есть одна женщина. Она прожила с ним всего несколько дней, но осталась с ним навсегда.
— Вы ее знаете?
— Это я.
Сельва Гранадос уставилась на меня, ожидая моей реакции на ее признание.
— Я могу рассказать о нем все, включая интимные подробности, о которых никто никогда не знал. Но в обмен я хочу, чтобы вы мне открыли Склеп.
Я объяснял, что у меня нет ключа. Кроме того, я там был, внутри, и не видел ни одной книги.
— Я уверена, что в Склепе есть тайник, за какой-нибудь картиной или под одной из паркетин. Попробуем пойти другим путем.
— Я не могу предать Конде. Он дал мне эту работу. Он друг моей матери. Если она узнает, что я злоупотребил ее доверием…
Она взглянула на меня со смесью огорчения и разочарования — это явно был взгляд, призванный поколебать мое благочестие, — уселась в единственное кресло на всей кафедре, открыла сумочку и достала оттуда отмычку.
— Оставьте меня одну, всего на пять минут. Больше я ничего не прошу.
— Нет, нет и нет. Вы сломаете замок. И как мне потом объясняться с доктором Конде?
— Трус.
Не выпуская из рук отмычки, она достала из сумочки тонкую книжку в голубой обложке.
— Я принесла вам подарок. Но теперь я не знаю, отдавать его вам или нет.
Клянусь, на меня эти уловки никак не подействовали.
— Ладно. Вы не
