объяснение и предсказание. Нет в науке вопроса «почему?», есть только вопрос «как?».
Какова конечная цель логических позитивистов? Построить здание новой единой науки. А для этого необходимо разработать единый унифицированный язык науки — протокольный. Идея редукционизма теоретических высказываний к эмпирическим стала основой неопозитивистского подхода к проблеме единства науки с помощью языка протокольных предложений. Протокольным предложениям первоначально приписывали следующие особенности: а) они выражают «чистый» субъективный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны; в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны.
Таким образом, деятельность ученого сводится, по существу, к двум процедурам: 1) установлению новых протокольных предложений; 2) изобретению способов объединения и обобщения этих предложений.
В рамках логического позитивизма был разработан специальный ме-тод — верификация («проверка», от лат. verus — истинный и facio — делаю). С его помощью можно было установить, имеет ли предложение смысл (старая дихотомия истина — ложь была заменена трихотомией истинное высказывание — ложное высказывание — бессмысленное высказывание). Он же является критерием демаркации между научным и ненаучным знанием.
В чем его суть? Предложение научно только в том случае, если оно верифицируемо, другими словами, если его истинность может быть установлена наблюдением; в противном случае оно ненаучно и должно быть отброшено.
Таким образом, процесс верификации предполагает выявление чувственного содержания научных предложений.
Следовательно, необходимо проверять каждое суждение. С этой целью сложный текст надо разложить на элементарные (протокольные) предложения), которые, в свою очередь, должны пройти «тест» на соответствие фактам.
В результате возникает образ единой унифицированной науки, в которой нет никаких потерь и отступлений (примитивно-кумулятивная модель роста научного знания, бесконечно далекая от реальной науки).
Обратимся еще раз к особенностям протокольных предложений. Можно заметить, что пункты «б», «в», «г» логически обусловлены пунктом «а». И если нам удастся показать несостоятельность пункта «а», рассыпается вся цепочка. Так оно и случилось.
В качестве примера рассмотрим следующее протокольное предложение: «Я вижу сейчас круглое и красное». На первый взгляд кажется, что это предложение действительно выражает мое «чистое» чувственное переживание в определенный момент времени (здесь и сейчас). Но на деле это не так. Экспериментальная психология и аналитическая философия сознания XX в., а также современная когнитивная наука убедительно показали, что невозможно выделить «чистое» опытное содержание знания, независимое от определенных схем, эталонов, матриц, категорий (врожденных или приобретенных). Воспринять что-то — значит сконструировать образ, например, помидора, который является «красным» и «круглым». А конструирование предполагает рациональную деятельность. Но даже отдельные ощущения помидора как «красного» и «круглого» мы можем выделить в составе нашего опыта не только как нечто уникальное и неповторимое, но одновременно и как нечто обобщенное. В нас уже изначально присутствует восприятие «красного» и «круглого» как такового или даже представление о нем.
Другими словами, существует тесная связь между работой органов чувств и мышлением человека. А это полностью опровергает главную установку логических позитивистов, согласно которой наука опирается на твердый эмпирический базис, в основе которого лежат абсолютно истинные протокольные предложения, выражающие чувственные переживания познающего субъекта. Нет никакого «чистого» чувственного опыта, как нет и языка, на котором этот опыт можно зафиксировать.
Острой критике также можно подвергнуть и критерий верификации. Его чрезвычайная узость отсекала не только философию, особенно ее метафизическую ветвь, но и наиболее плодотворную часть самой науки. Научные термины и предложения, относящиеся к идеализированным или просто чувственно невоспринимаемым объектам, в контексте этого критерия оказывались бессмысленными.
Академик В.С. Степин приводит такой пример: «… в современных изложениях классической электродинамики ключевое понятие «вектор-потенциал» отдельно, вне связи с другими понятиями, не редуцируется к эмпирическим данным. Согласно требованиям верификации, эта абстракция должна быть исключена как ненаучная. Но тогда разрушилась бы и теория, обладающая предсказательной силой»[6 — Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы: учеб. для аспирантов и соискателей ученой степени канд. филос. наук. – М.: Гардарики, 2007. – С. 54.]. И действительно, многие законы науки в силу своей универсальности и обобщенности не могут быть верифицируемы. Теоретические абстракции образуют иерархически выстроенную «сеть отношений». Проверка этой связной сети опытом состоит в проверке следствий теории как целостной системы с ее эмерджентными свойствами.
Логические позитивисты попытались найти выход из создавшегося критического положения и реформировать свою систему. Особенно следует выделить работу в этом направлении Р. Карнапа, возглавившего после смерти М. Шлика Венский кружок.
В частности, логическим позитивистам пришлось существенно ослабить критерий демаркации и заменить его критерием частичной верифицируемости. В работе «Testability and Meaning» Р. Карнап строит иерархию языков, выражающих ослабление демаркационного критерия в программе логического позитивизма. Позже он отказывается и от экстенсиональности научного языка. В конечном счете демаркационный критерий, базирующийся на принципе верификации становится настолько расплывчатым и неопределенным, что перестает выполнять свое изначальное предназначение.
Логические позитивисты были вынуждены перейти от языка феноменологии к языку физикализма, а позже к языку «вещному», опиравшемуся на понятие наблюдаемости. В результате эмпирические (протокольные) предложения уже не объявлялись абсолютно достоверными, их истинность обосновывалась наблюдением. В силу субъективизма, верификации истины положений науки оказались зависимыми от оценки каждого субъекта, производящего верификацию, поэтому было предложено считать предложение верифицированным, если несколько авторитетных исследователей согласны считать его таковым. Другими словами, критерием истины стало выступать согласие исследователей (конвенционализм).
Логические позитивисты попытались спасти и критерий верификации. В частности, они предложили его новую формулировку: предложение верифицируемо, если существует логическая возможность его проверки. Таким образом они хотели избежать проблем с предложениями о прошлых или будущих событиях («Завтра в Лондоне пройдет дождь», «Вчера в Москве было солнечно»). Однако и эти попытки оказались неубедительными.
Логико-позитивистская доктрина анализа научного знания чем дальше, тем больше обнаруживала свое несоответствие реальной научной практике, философским осмыслением которой она себя представляла. В итоге среди аналитических философов общепризнанным стало мнение о том, что эта концепция, претендовавшая на точность, строгость и доказательность утверждений, на превращение философии в вид специализированной деятельности, сама является лишь несостоятельным вариантом «метафизики».
История развития логического позитивизма показала, что, во-первых, осмысленность не тождественна научности; во-вторых, нет абсолютной непроницаемой границы между наукой и другими видами интеллектуальной деятельности; в-третьих, нельзя теоретическое знание полностью выводить из эмпирического; наконец, не существует «чистого» чувственного опыта.
В этом и заключается, на наш взгляд, положительный результат противоречивых исследований логических позитивистов. Как известно, для продвижения философской мысли важны не только правильные ответы, но и в не меньшей степени интеллектуальные тупики. Именно в таких поворотных критических точках («точках бифуркации») человеческая мысль способна выйти на новый уровень, к новым горизонтам знания.
После Второй мировой войны логический позитивизм постепенно утрачивает свой авторитет как ведущее направление западной философии науки. Мыслителей и ученых все менее привлекала идея выработки некой идеальной методологии, обеспечивающей набор жестких норм и стандартов и единого унифицированного языка науки. Все большую симпатию вызывали идеи историзма науки, ее вписанность в общекультурный контекст. В проблематике философии науки на передний план выходят исследования исторической динамики науки с учетом влияния на нее социокультурных факторов.
После кризиса программы логического позитивизма на протяжении XX в. было разработано в рамках философии науки и аналитической философии несколько альтернативных программ: 1) программа анализа языка науки; 2) программа критического рационализма («линия Поппера»); 3) программа прагматизации и социализации науки («линия Куна»). Все три программы подвергли жесткой критике основные концепции и постулаты логических позитивистов, но если первую и отчасти вторую можно в какой-то мере считать попытками реформирования и обновления неопозитивистской парадигмы (хотя уже Поппер вышел за пределы этой парадигмы), то третья программа является принципиально новым вектором развития философии и методологии науки XX в. Происходит коренной поворот от формально-логической науки к социологии знания. Следует также отметить, что в современной философии науки приоритет получила «линия Куна».
В недрах аналитической философии XX в. возникают альтернативные программы «спасения» и реабилитации логического позитивизма. По крайней мере, философам аналитического толка была дорога такая идея, как представление знания в виде формальной системы, опирающейся на данные наблюдения и опыта. Однако этот процесс сопровождался жесткой критикой логического позитивизма.
Напомним, что в узком смысле слова под аналитической философией понимается доминирующее направление в англоязычной философии ХХ в. В широком смысле слова аналитическую философию можно трактовать как определенный стиль философского мышления. Он характеризуется такими качествами, как строгость, ясность, структурированность, системность, точность используемой терминологии, недоверчивое отношение к широким философским обобщениям и спекулятивным рассуждениям. Для философов аналитической ориентации важен не только результат, но и процесс аргументации. Главную тенденцию аналитической философии в 60-х годах точно выразил Г. Бергман — «лингвистический поворот» («Linguistic Turn»).
Новая «лингвистическая» (или «семантическая», по определению У. Куайна) стратегия состояла в переводе философского разговора об объектах в разговор о словах. Суть новой программы заключалась в повороте от наивно-реалистических представлениий о том, что философия может исследовать мир в его субстанциалистском и эссенциалистском смысле, к исследованию того, как мы говорим о мире и как рассуждаем о самом рассуждении. Другими словами, на первый план выходят проблемы языка.
В настоящей хрестоматии философия лингвистического анализа представлена работами У. Куайна и Д. Дэвидсона.
Интеллектуальное наследие выдающегося американского философа Уилларда Ван Ормана Куайна тесно связано с работами Р. Карнапа. Недаром именно ему и посвящает Куайн одну из своих основных книг «Слово и объект». По сути, вся программа американского философа представляет собой критическую оппозицию к учению Карнапа, главной фигуры Венского кружка. Он критикует последнего прежде всего за непоследовательный релятивизм.
Центральным пунктом критики для Куайна является концепция языковых каркасов Карнапа[7 — Подр. см.: Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: учебная хрестоматия / Сост., пер., вступ. ст., вводн. зам. и коммент. А.А. Печенкина. – М.: Логос, 1996. – С. 23 – 37.]. Скажем несколько слов о главных постулатах этой концепции. Карнаповская концепция языковых каркасов помогала более строго определить трактовку идеи существования и исключить или хотя бы проконтролировать «метафизику» (типа утверждений о существовании абсолютного пространства, объективной реальности, перводвигателя и т. д.). При этом важно подчеркнуть, что языковые каркасы предполагают «ступенчатую», «слоистую» концепцию существования. Надстраиваясь один над другим, языковые каркасы позволяют выразить существование объектов все более высоких уровней (которые могут быть определены как классы объектов первого уровня, как классы классов и т. д.).
В связи с языковыми каркасами Карнап различает внутренние и внешние вопросы существования. В первом случае речь идет о таких вопросах, которые задаются в терминах языкового каркаса и предполагают ответ, также вписывающийся в рамки правил именно этого языкового каркаса. Внешние же вопросы существования ставятся вне языкового каркаса этого уровня. Это вопросы о самом языковом каркасе, об его уместности в данном случае. В отличие от внутренних вопросов, где изначально даны критерии истинности — ложности, заложенные в языковом каркасе, внешние вопросы решаются исходя из прагматических соображений и определяются гласными или негласными установками конвенционалистского толка.
