Жизнь и поучения. Минск: Ново-Казачье, 1991. С. 196–201.) Ведь известно, что не те деятели Церкви, которые о Боге много говорят, ближе к Нему, а те, которые имеют Его в своем сердце.
Мы же как носильщики своего времени будем, видимо, и далее трудиться только из общественной повинности — в порядке подворной очереди.
Вот почему многие желают сейчас по прошествии лет трудового процесса вследствие роста слабосильности и задумчивости на общем фоне радости демократии на вольном воздухе созерцания лучше понять свое будущее и не облокотиться на нежную тьму посулов государственных законов, а под грустные звуки мучимого сердца, окруженного жесткими каменистыми костями, самостоятельно продолжить вне государственных институтов стяжание Духа Небесного. То есть, наевшись завтраком, обедом или ужином, слабым голосом сомнения подвергать анализу собственную деятельность, а не спешить со страхом совести на лукавые и лишенные жизни академические собрания и встречи с сотрудниками госучреждений со скрытой злобностью во взгляде.
Как не хотелось бы убывать в чувстве своей жизни за время сомнения в ее правильности, но, потеряв готовность лица в обществе, хотелось бы почувствовать свою душу. Ведь сказал старец Лев: «… если и ты облечешь себя о Христе во образ внутреннего инока, то не беспокойся много о внешнем образе, хотя и не погрешительно желать сего».
Но это желание сберечь силы от служебного износа для личной жизни не есть леность, чтобы уснуть и расстаться с собою, а есть восстание против нее с твердым намерением с помощью Божией одержать победу над истомленной бессмысленностью добыть истину из праха, например, обездоленной Высшей школы, умершей травой стелющейся под ногами.
Поэтому главная истина: «Смотри на людей и живи, пока родился», — сохраняется как умеренное послушание, которое ежечасно хотелось бы совершать, получая от него немалую пользу.
Неудивительно, что принцип «терпения» интеллектуальных систем по существу есть принцип «выживания» безотносительно ко времени существования системы. Этот грустный, но достаточный и необходимый вывод очень умело использовал болгарский писатель Богомил Райнов в известном детективе «Что может быть лучше плохой погоды» как принцип поведения разведчика, работающего в экстремальных условиях чужой страны. Но весь вопрос в том: неужели страна, в которой интеллектуальная система — по существу система конструктивно-творческая, есть «чужая страна»?
Глава 7. Рефлексивные проблемы плутократии в демократическом экстазе
кто любимому противен есть:
сын противника отца своего,
жена противника мужа своего,
друг противника друга своего
не любит…
Тихон Задонский. Труды. 1875. Т. 3. С. 133.
(Культивирование рефлексии в обществе и коллективе)
Бог ада Plutonis, извергающий из жерла огнедышащей горы Этны огонь и пепел (Crater) так, что небо всем окружающим кажется в крупную клетку (Crates-решетка), наверное, не предполагал, что плутовство на государственном уровне однозначно определяется как плутократия.
Расхожая истина о том, что всякое общество достойно своего правительства, свидетельствует лишь о том, что критичность и самостоятельность коллектива и общества в принятии как просто решений, так и судьбоносных решений определяет его интеллигентность, а самостоятельность мыследеятельности и коллектива, и общества есть мера его рефлексивности. Если такое здоровое зерно общества обладает инструментарием властной структуры, то совершенно неважно в открытой или закрытой форме существование в обществе других коллективов, призывающих граждан в шеол — ад или пытающихся «вернуть по фотографии отца в семью». Они будут просто отторгаться диктатурой закона, который должен восприниматься обществом как «ум, честь и совесть нашей эпохи», а не служить разменной монетой по принципу: «Закон как дышло, куда повернул, туда и вышло».
В условиях диктатуры закона плутократия невозможна. Поэтому смысл плутократии и заключается в создании проблем в механизме культивирования рефлексии в коллективе и обществе.
Плутократия тем более трагична для России, где всегда выплывали «Стеньки Разина челны» или «слышались призывы к общему покаянию», осуществлялись поиски «дороги к храму» и другие формы сиюминутного, сугубого подвижничества, как, например, строительство Храма Христа Спасителя (а почему не очередной серии высотных зданий вокруг Москвы или Золотого кольца Подмосковья для туристов?). И здесь ни к чему ерничать и юродствовать по поводу «неблаговидного и антихристианского» замечания автора. Разъяснений не потребуется, но следует вспомнить «Беседы на Евангелиста Матфея» иже во святых отца нашего Иоанна Златоустага на притчу о метании бисера перед свиньями.
Рефлексивная самостоятельность и самодеятельность плутократических структур заключается в преднамеренном и сознательном создании проблемных ситуаций в форме демократического экстаза застывших действий, которые при всех своих образцовых построениях способны породить в реальности тот удивительный звук, который всегда был известен на Руси, как «фук», так славно произносимый в шашечной игре между непрофессионалами. Но вся трагедия не только жизни текущего момента, но и всей истории России довольно часто сводилась к этому удивительно краткому и даже мало вразумительному созвучию, так много значащему, впрочем, для нас в повседневной жизни. Плутократические структуры не могут отказать себе в удовольствии купаться в свободе и демократии, выдавать желаемое за действительное, черное за белое, а при необходимости щеголять не только близорукостью, но и дальтонизмом в восприятии действительности до тех пор, пока и коллектив, и общество не проснутся от того летаргического сна, в объятиях которого они находятся, не почувствуют необходимости саморефлексии, т.е. самостоятельной мыследеятельности, как личности, для которой нация и отечество, держава и патриотизм будут не простыми избитыми и затертыми разменными монетами, а символами духовного подъема и гордости. Нищета и богатство, обездоленность и сострадание, добро и «изначальное зло» в природе человека — вот категории, которые могут вместить и вмещают и демократия, и свобода. Поэтому проблема плутократии как рефлексирующей государственной системы, направленной на самообеспечение благополучия в клановом масштабе, — оставить демократию и свободу, в которой есть место всему, что не требует самостоятельного и критического мышления, т.е. интеллигентности нации.
Только на первый взгляд совершенной насмешкой веет от сказанного ак. С.П. Трапезниковым в его работе «Интеллектуальный потенциал коммунизма» (М.: ИПЛ, 1976. С. 48): «Сегодня мы можем с полным правом гордиться успехами политехнического обучения, формирующего такие неотъемлемые качества личности, как глубокая эрудиция и широкий диапазон знаний, готовность человека к активному участию в общественном производстве, его способность творчески применять знания на практике. Закладывая глубокую общенаучную основу, политехническое обучение дает возможность членам общества свободно ориентироваться в конкретной научно-технической ситуации, осваивать новые профессии, новые машины и технологические процессы, переходить от одних приемов и методов труда к другим, от менее простых к более сложным». Не мог, не мог предугадать почтенный академик, что недалече то время, когда в адрес президента России будут сочинять такие реляции по поводу образования: «… Вновь мудрость, подобно черепаховому супу, доступна не каждому. Показан был (по телевидению — С.А.К.) сюжет о частной школе — как там изящно воспитывают, как фундаментально просвещают. Сколь легка будет выпускникам дорога в престижные вузы… Обо всем поведали проницательные операторы, про все рассказали. Но по лукавой яковлевской методе обошли опасные вопросы: для кого же создана эта школа? Сколько стоит обучение в ней? Чьих детей там учат, а чьим дают поворот от ворот? Не обратили внимание, что главным предметом и главным жизненным опытом станет презрение к тем, кого их родители тем или иным способом ограбили и кто умеет только честно трудиться?» И далее автор статьи А. Трубицин (Сов. Россия, 15.10.94), сторонник президента Ельцина в прошлом: «Сегодня Центру грош цена, надежда вся на Ельцина», — восклицает в сердцах: «Теперь такая же цена и обещаньям Ельцина».
Самоочевидно, что «сад божий» — социализм, построенный на крови и страданиях населения Советской империи, в идеологическом ракурсе марксизма оказался задымленным паровозом, у которого «в коммуне остановка», но самоочевидно также и то, что заявление «московского Аристотеля» — премьера Черномырдина о строительстве общества «без капитализма и социализма» — это как раз и есть фундаментальная проблема рефлексивного порядка, которую следует разрешить современной плутократии. Ведь «садом божьим» Вавилония стала лишь тогда, когда труд человека стал изменять природу этой речной долины. На историю Древнего Востока и Древнего Египта не лег громадный вес могильного праха вечности не только потому, что эти цивилизации оставили после себя руины зиккуратов и пирамид, но прежде всего потому, что они нашли способы самоопределения своих наций, у которых Вера как самоопределение рефлексии личности была путеводной звездой (Струве В.В. История Древнего Востока. М.: Соцэкгиз, 1934; Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М.: Наука, 1975). И здесь безразлично, имеем ли мы дело с социалистическим Китаем с его новыми экономическими формами общежития, или Японией с ее психологией общества трудоголиков, где совершенно отсутствуют сырьевые ресурсы. Государство пронизывается самим культом труда. Вот именно эта проблемная ситуация разрешается государственной плутократией в духе новоявленных пророков из Америки. Как заявил Н. Рокфеллер: «Сверхнациональная власть интеллектуальной элиты и банкиров более предпочтительная, чем право народов на самоопределение, которому мы следовали в течение веков». Вот почему З. Бжезинский утверждает: «Россия будет раздробленной и под опекой», а Г. Киссинджер добавляет: «Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции воссоединения ее народов в единое, крепкое, централизованное государство» (Советская Россия. 1994. №95). А среди российских парламентариев распространялся любопытный документ, в котором запрашивалось мнение депутатов по установлению конституционной монархии в России с возведением на престол принца Георгия Прусского Гогенцоллерна при регентстве его матери и Б. Ельцина (там же — С.А.К.). Столь «развлекательные методы» работы в среде российских парламентариев могли бы и не заслуживать особого внимания, если бы в средствах массовой информации не уделялось значительного места посещению «наследником Российского престола» Санкт-Петербурга и намерению его поступить в Нахимовское военно-морское училище, если бы не многочисленные публикации материалов об экспертизе останков расстрелянной царской семьи, их подлинности и уж совершенно обескураживающее заявление одной из членов семьи Романовых — Ольги Куликовской-Романовой в октябрьском номере «Известий»:
«… Эти эксперименты и пародия на следствие совсем не утверждают истину. Они больше сеют сомнений. Меня удивляет позиция российской интеллигенции, журналистов. Вместо того, чтобы положить предел издевательству над родственными чувствами ныне живущих ближайших родственников царской семьи, они больше нагнетают духа сенсационности и подыгрывают нечистоплотным политикам». Таким образом, затрагивается еще одна проблемная ситуация плутократии в демократическом экстазе — проблема общегосударственных отношений — противоречий и единства плутократии и интеллектуальной элиты — журналистов и интеллигенции. По остроумному заявлению Марии Мироновой, в свое время прозвучавшему на телевидении: «Когда в нас есть необходимость, нас приглашают коллективно, а затем до следующей встречи о нас забывают…» — ясно одно — интеллектуальная элита не просто заложник плутократических игр, выполняющая социальный заказ очередной государственной системы, такая интеллектуальная элита в коллективе теряет свое самостоятельное и критическое лицо, мыследеятельность личности и оказывается безликой массой, позирующей фотографу. Эту любопытную ситуацию можно проиллюстрировать, в конечном счете, своего рода «моделью управления», например, культурой:
