структурной топологии идей и информации в условиях, когда сама информация содержит значительное число неизвестных параметров [58].
Полученные результаты в области ССЭР СОЖ можно сравнить с экспериментальными, приводимыми, например, на научно-практической конференции «Социальная защита населения в условиях рыночной экономики», состоявшейся в г. Новосибирске 29 мая 1991 г. Так, потребительский рынок города, по данным теории, имеет ККМ = 0,18 в условиях СОГ. По данным докладчика Л.М. Рувинской, эти величины для сферы города, где выделены группы лиц социально слабо, средне, хорошо обеспеченных, соответственно, составили: 383/1017 = 0,38; 741/1372 = 0,54; 761/2332 = 0,33 (стоимость продуктовой корзины до повышения цен в числителе, в знаменателе — относительные цены после повышения в руб.). Наблюдаемые величины больше минимального значения ККМ СОГ в СОЖ (0,18).
Организация торговли продовольствием и товарами культурно-бытового назначения имеет ККМ = 0,7. По данным докладчика В.А. Федорова, эта величина, например, по картофелю и мясу выше критической, т.е. равна 0,8–0,82, но ниже граничного значения по трикотажу — 0,61–0,52 по сравнению с данными предыдущего года.
Приведенные примеры свидетельствуют о пригодности разработанной схемы расчета для оценок социальной обстановки сфер общественной жизни, а сама философия интеллекта «как реальный идеализм» может служить примером исключительного многообразия форм его приложения для решения вполне конкретных и весьма абстрактных задач, в которых целое и частное проявляются как единство противоположностей.
Глава 5. Интеллектуальные продукты и интеллектуальный рынок
Как тоскливо мне в палевых тенях
Белых саванов бледных берез,
Видишь, тянутся души растений
Одолеть безнадежности грез,
Чтобы сини туманов и хмари
Дали путь тем, кто в жизни устали.
С.А. Кутолин. Осенний ритм. Сб. «Дождь сонетов».1986
Формирование социоэнтропических групп (СЭГ) как творческий способ выживания [59] предусматривает существование «интеллектуального продукта» и «интеллектуального рынка» того социокультурного развития общества, которым определяются состояние, динамика взаимоотношений членов общества не только в плане реализации имитационно-игровой модели по типу: товар – деньги – товар, но и в плане выживания СЭГ по типу: интеллектуальный продукт – товар – деньги – товар. Становится совершенно ясно, что социокультурное развитие общества, где имеет место гармоническое развитие и социальных, и культурных отношений взаимодействия членов общества, подразумевает далеко не чисто потребительское отношение к интеллекту. Иначе и быть не может. Картина как произведение искусства (Дюрер, Гейнсборо, Ренуар) не только товар, и даже не столько товар, сколько чистый интеллектуальный продукт, отражающий интеллект автора, т.е. его критичность и самостоятельность мышления в понимании не факта-объекта изображения, но осмысливания истины как прекрасного, овеществленного в картине. И если истина проявляется в прекрасном, то это, разумеется, не значит, что она не может появиться в одеждах, далеко не приличных для моралистов (Бодлер «Цветы зла», Лоренс «Любовник леди Чаттерлей»). Единство психологии, гносеологии и логики в этом случае, определяемое как интеллект, содержится в продукте интеллекта. Продукт интеллекта еще не товар. План изобретения телевизора — еще не продукт в форме товара, но это уже продукт рефлексии, т.е. мыследеятельности, и смысловых связей в решении проблемных ситуаций, т.е. парадигм.
Оборотная сторона медали в процессе создания товара в отличие от интеллектуального продукта обычно заключается в недостаточной интенсивности труда. Для интеллектуального продукта характерно практически отсутствие недостаточности интенсивности и умышленной вялости труда. Интеллектуальный продукт зачастую обладает недостатком практической «красивости», т.е. того, что критикует, например, ленинизм: «Не будьте поэтом, говоря о социализме! … Например, нам ничего не стоит выпалить, что через 5–6 лет у нас будет полный социализм, полный коммунизм, полное равенство и уничтожение классов. Услышав такую болтовню, не стесняйтесь вопить и кричать: „Друг мой, Аркадий Николаевич, не говори бессмыслицы!“… Давая волю языку, я тоже могу ляпнуть, что в самом непродолжительном времени, даже меньше десяти лет, мы войдем в царство коммунизма. Не стесняйтесь и в этом случае, хватайте меня за фалды, из всей силы кричите: „О, друг мой Аркадий, об одном прошу, не говори так красиво“.» (Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. М.: Современник, 1991. C. 275.) В ряде случаев такая «красивость» может являться и является политическим «товаром»: «Но вот наконец воцаряется косоглазый, картавый, лысый сифилитик Ленин, начинается та эпоха, о которой Горький незадолго до своей насильственной смерти брякнул: „Мы в стране, освященной гением Владимира Ильича Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина!“» (Бунин И. Окаянные дни. М.: Молодая гвардия, 1991. C. 277–278.)
Итак, интеллектуальный продукт еще не вещь, не товар, но уже овеществленная рефлексия, парадигма, самостоятельность и критичность мышления автора, т.е. его интеллигентность. Овеществляя себя в продукте своего мыслительного труда, интеллектуал ошибочно принимает продукт своей рефлексии за товар и желает обменять его на денежный эквивалент. По-видимому, здесь имеет место первая антиномия, заключающаяся в парадоксе между возможностями творчества и намерениями потребителя. Потребитель еще не готов купить продукт интеллекта, поскольку это еще не товар, отвечающий требованиям потребителя. Интеллектуал намерен продать свой интеллектуальный продукт, который пока не товар, но уже продукт рефлексии интеллекта. Поэтому спрос на интеллектуальный продукт на рынке товара может быть ничтожен, а в этом случае интеллектуальный рынок может быть перенасыщен предложениями продуктов рефлексии интеллекта. Это всенепременное и даже необходимое явление составляет вторую антиномию, заключающуюся в том, что интеллектуальный продукт опережает рынок вещного продукта, т.е. товара, и спрос на продукт интеллекта. Однако в силу рефлексивности мышления и триединства интеллекта (психология, гносеология, логика), приводящих к опережению синтеза интеллектуального продукта в имитационно-игровой модели: интеллектуальный продукт – товар – деньги, в силу такого естественного по своей природе опережения интеллект обречен в том смысле, что продукт интеллекта востребуется в качестве товара потребителем и превращается в деньги как экскремент интеллектуального труда, как отброс интеллектуального продукта в том и только том смысле, что рефлексия как мыследеятельность ко времени востребования интеллектуального продукта в качестве товара, за который платят деньги, занимается как раз уже другими проблемами, другой интеллектуальной продукцией, за которую деньги еще не платят или неизвестно, когда заплатят. Это составляет смысл третьей антиномии в проблемах организации «сбыта» интеллектуальных продуктов.
Интеллектуальная система как система, стремящаяся к идеалу, совершенству, т.е. воображаемому состоянию или качеству, и характеризуемая интеллигентностью, что значит критичностью и самостоятельностью мышления, переносит на продукт интеллекта свои научные качества, т.е. стремление к правде, этико-моральные функции, т.е. стремление к добру, свои эстетические функции, т.е. стремление к красоте. Отсюда творческое, героическое настроение, состояние расслабления или вдохновения, отсюда жертвенность, мудрость и цивилизованность интеллекта.
Все три указанные формы антиномий, составляющие проблему организации «сбыта» интеллектуальных продуктов, могут быть поняты в рамках единства антиномии [32] как их динамическое взаимодействие, где парадокс творчества интеллекта и потребителя (первая антиномия), опережение рефлексии в создании интеллектуального продукта, еще не являющегося товаром (вторая антиномия), и, наконец, появление на рынке товаров продукта интеллекта как товара, воспринимаемого по его стоимости и представляемого самим интеллектом уже как его экскремент (третья антиномия), есть не что иное, как взаимопроникающие сущности сбыта интеллектуального продукта. И только в этом смысле можно утверждать, что наука на рынке товарной продукции никому не нужна, потому что товарный рынок потребляет не продукты интеллекта, а экскременты науки как овеществленного интеллекта.
Для творца интеллекта созданный им продукт дорог как миф, т.е. форма освоения мира, обобщающая в продукте множественные конкретности интеллектуальной жизни вообще. А. Ф. Лосеву дорого стоило напечатание своих книг 20-х годов. Ведь он вынужден был молчать 23 года, работая в «стол», но преподавать не переставал (А. Ф. Лосев и культура ХХ века. М.: Наука, 1991).
Таким образом, мы убеждаемся, что продукт интеллектуального труда, не востребованный даже в течение длительного времени, не теряет своей ценности по существу. Опережая свое время, он остается «молодым».
Только в условиях обостренной конкурентной борьбы на товарно-денежном рынке, где оперируют крупной прибылью, или в условиях инфляции, когда необходимо надежно вложить деньги, появляется стремление оперативно потреблять интеллектуальный продукт, так как потребитель интуитивно понимает, что финансово-экономические отношения, характеризуемые мерой выживания [59], эффективно могут быть рассчитаны, т.е. с опережением, носителями интеллекта и создателями интеллектуального продукта.
Интеллектуальный продукт, как и товар, как бумажные и золотые деньги, не может быть создан из ничего. Скорее всего, золото и интеллектуальный продукт, а не бумажные деньги и товар, сравнимы между собой по равномощности. Почему? Да потому, что они не теряют ценности во времени своего оборота, являются приданым в значимости характеристики личности. Значимость такого приданого общеизвестна в истории Русского государства. Она, например, выражалась в борьбе интеллектуалов-нестяжателей типа Нила Сорского и сторонников Иосифа Волоцкого. Разве интеллектуальный продукт Георга Эберса, как египтолога, в форме его экскремента — романа «Уарда» не представляет собой товар в денежном выражении? Ведь это произведение переиздается на различных языках и пользуется спросом у поколений. А «Три мушкетера» А. Дюма! Список может быть продолжен. Такой эквивалент интеллектуального продукта в полном смысле есть золото.
Носитель интеллектуального продукта, а точнее его создатель, в силу своей рефлексивности имеет возможность воспользоваться механизмом сознания как функциональным безразмерным рефлексивным кодом, т.е. синрефлексией [60], с целью упрощения и, если хотите, приспособления интеллектуального продукта к задачам рынка товаров и особенностям поведения носителей денежных знаков. Здесь можно не без основания утверждать, что создание и построение различных банков и бирж интеллектуального труда имеет смысл лишь в том и постольку, поскольку экскременты интеллектуального труда — научные исследования могут найти кратчайший путь к потребителю как носителю дензнаков, понимающему целесообразность их вложения в интеллектуальный продукт, еще не являющийся товаром на рынке. Поскольку эта ситуация требует в том числе и условия необходимости и достаточности вхождения в смысл возможностей интеллектуального продукта самим потребителем, то становится ясно, что не только биржи и банки могут не собрать сколько-нибудь значительного числа потребителей, но и выставки-продажи интеллектуального продукта могут быть обречены на процедуру самоубеждения и самообольщения, в которой потребителю — носителю дензнаков просто нет места. Вот почему в стыковке этих разноименных полюсов, которые обладают тем странным свойством, что вовсе не всегда должны притягиваться, должно иметь место взаимно-однозначное влечение между интеллектом философии и философией интеллекта носителей интеллектуального продукта и потребителем этого продукта [51].
Действительно, зачастую, если не сами предприниматели, то, по крайней мере, их потомки, в конечном счете, становятся носителями и создателями интеллектуального продукта, если не в очередном поколении, то через поколение, несмотря на сложности быстро текущего времени. И не поэтому ли потомки елисеевых, морозовых и пр. предпринимателей даже после жесточайших форм экспроприаций, как явствует из газет и телевизионных сообщений, оказываются носителями и создателями интеллектуальных продуктов? Мысль о вечном возвращении — это высшая форма утверждения, как полагал Ф. Ницше, для которого идея сверхчеловека в лучшем смысле и понимании этого слова является путеводной интеллектуальной звездой. И
