С. 12.«С точки зрения характера человека, — конкретизирует дальше В. Райх, — «фашизм» представляет собой основное, эмоциональное отношение «подавленного» в человеке к нашей авторитарной, машинной цивилизации и ее механистически мистическому понимании жизни».346 Там же. С. 12.
Из всего этого делается вывод, что для обеспечения лучшего будущего человечества нужна сексуальная революция, т.е. снятие всех ограничений в отношениях между полами, прекращение подавления половых влечений людей. По существу, та же самая идея обосновывается в книге известного философа, представителя Франкфуртской школы Герберта Маркузе (1898—1979) «Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда» (1956; русск. перевод: Киев, 1995).
В заключение упомяну еще одну концепции, которая в общем и целом тоже может быть отнесена к числу биологических. Суть ее заключается в том, что психика, а тем самым деятельность людей, включая и общественную, в известной степени определяется качеством пищи. Такая идея, высказанная еще Ж. Ламетри в работе «Человек-машина» (Избранные сочинения. М.-Л., 1927. С. 185 —186) развивалась в последующем т.н. «вульгарными» материалистами» — Карлом Фогтом (1817 — 1895) и Якобом Молешоттом (1822 — 1893). Как писал последний в работе «Физиологические эскизы» (русск. перевод: М., 1865) : «Нельзя отрицать, что превосходство англичан и голландцев перед туземцами из колоний зависит от превосходства их мозга, которое обуславливается превосходством крови, зависящем от пищи».347 Молешотт Я. Физиологические эскизы. М., 1865. С. 7.В той же книге он связывает распространение на юге Европы католицизма, а на севере протестантизма с употреблением в первом регионе кофе, а во втором — чая. «Точные наблюдения показали, — писал Я. Молешотт, — что чай изощряет ум, между тем как кофе окрыляет воображение».348 Там же. С. 77.С распространением чая и кофе он связывает и рост образованности, начавшийся в XVIII в.
Подобного рода взгляды сочувственно излагались выдающимся русским мыслителем, публицистом и литературным критиком Дмитрием Ивановичем Писаревым (1840 — 1868) в статьях «Физиологические эскизы Молешотта» (1861; Соч. Ч. 6. Пб., 1866) и «Процесс жизни» (1861; Там же). Успехи в умственном и общественном развитии Европы он, например, связывал с разнообразием пищи вообще, с равновесием между мясной и растительной пищей в частности. У европейца нет дикости, которая характерна для охотников, питающихся в основном мясом, и сонливости, присущей индусам, пищу которых составляют коренья и овощи. У европейца «мозг тянет из крови столько фосфора, сколько понадобится; работа мысли идет широким махом, возникают философские системы и художественные произведения, слагаются социальные теории и практические усовершенствования, является вера в силы человеческие и человеческое достоинство…».349 Писарев Д.И. Физиологические эскизы Молешотта // Соч.. Ч. 6. Пб., 1866. С. 33.
В рецензии на книгу Я. Молешотта «Учение о пище» (русск. перевод: СПб., 1863) пропагандировал такого рода взглядов и уже знакомый нам В. А. Зайцев (Избр. соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1934). В самое последнее время отзвуки такого рода взглядов можно найти в сочинении Теренса Макенны «Пища богов» (русск. перевод: М., 1995).
3.14.10. Провиденциализм и русская религиозная философия конца XIX — начала XX вв.
Как ни странно, но и в XX в. продолжал существовать провиденциализм. Он в частности отстаивался представителями русской религиозной философии конца XIX — начала XX вв. Так как эту философию сейчас всячески превозносят, то имеет смысл остановиться на ней.
Привычным штампом сейчас стали слова о русском культурном ренессансе вообще и русском философском ренессансе в частности, имевшем место в конце XIX— начале XX века. Их повторяют все, кому не лень, совершенно не вдумываясь в их значение. Это стало символом веры, но не предметом знания. А между тем задуматься над смыслом этих сакральных формул стоило бы.
Слово «ренессанс» в переводе на русский язык означает возрождение. О возрождении какого-либо явления можно говорить лишь в том случае, когда оно когда-то существовало, а затем погибло. Применение слова «ренессанс» для характеристики того, что происходило в Западной Европе в XIV-XVI вв. понятно. Гуманисты были убеждены, что в результате их усилий была возрождена погибшая, забытая античная культура. А какая же культура была возрождена в конце XIX — первой половины XX века в России? Русская? Но она никогда не погибала. Но если не было гибели, то не могло быть и возрождения. Иначе говоря, все разговоры о русском культурном ренессансе конца XIX — начала XX веков — пустая фраза, не имеющая реального содержания. Эти пустые, но с рвением повторяемые слова были направлены на достижение определенной цели.
Чтобы понять эту цель, перейдем от «русского культурного ренессанса» вообще, к «русскому философскому ренессансу». Конечно, никакой гибели философии в России тоже никогда не было. Как уже указывалось, философия у нас не возникла, а была привнесена с Запада (2.5.3). О более или менее самостоятельной философской мысли в России можно говорить лишь начиная с XIX в.
Была в XIX в. в России и религиозная философия, но она с самого начала находилась на обочине, была в основном казенной, православной. Из лиц, не принадлежавших к числу преподавателей духовных учебных заведений, к ней обращались лишь единицы. Начиная примерно с середины XIX в. среди русской интеллигенции восторжествовали идеи материализма и материалистически понимаемого позитивизма. Попытки религиозных философов, например Памфила Даниловича Юркевича (1826—1874), переломить эти настроения были встречены ядовитыми насмешками.
Так продолжалось почти до конца XIX в., когда религиозные веяния охватили определенную часть русской интеллигенции. На этой волне возникла новая, иная, чем раньше, русская религиозная философия. Конечно, ни о каком «возрождение русской философии» говорить не приходится. Но возрождение интереса определенной части образованных русских людей к религиозной философии действительно имело место. Это явление не получило слишком большого распространения. Шума было много, но результаты — ничтожны. Большинство интеллигентов продолжало придерживаться прежних взглядов и не собиралось от них отказываться. Религиозные философы в России и их последователи составляли ничтожную и мало влиятельную секту.
Но, разумеется, количественный критерий в истории не всегда применим. Гуманистов в Италии XIV в. было не слишком много, что нисколько не исключает их огромного влияния на культуру не только этой страны, но и всей Западной Европы, а в конечном счете и мира.
Чтобы понять значение новой русской религиозной философии, прежде всего нужно вскрыть причины, ее породившие. Суть дела в том, что в России в конце XIX — начале XX века назревала великая народная революция, которой предстояло смести старый отживший общественный строй. То, что старая Россия обречена на гибель, в той или иной форме осознавали многие, причем не только политики. Предчувствием надвигающегося урагана принизана русская поэзия конца XIX — начала XX вв. В частности, такой «профетический» характер носят многие стихотворения основоположника новой русской религиозной философии Владимира Сергеевича Соловьева (1853-1900), и прежде всего «Панмонголизм» (1894), в котором гибель старой России по аналогии с падением Западной Римской империи и крахом Византии рисуется как результат внутреннего разложения и вторжения иных народов. Первый Рим был сокрушен варварами, второй Рим — османами, а третий Рим — станет жертвой нашествия желтой расы.
B.C. Соловьев был не одинок. Сходную картину рисует В.Я. Брюсов в «Грядущих гуннах». Можно вспомнить Александра Александровича Блока (1880 — 1921), предсказывавшего «неслыханные перемены, невиданные мятежи», и Максимилиана Александровича Волошина (1877 — 1932) с его «Ангелом мщения».
Та часть русской интеллигенции, которая жила общими нуждами с народом, приветствовала грядущую революцию. Но тот ее слой, который был тесно связан с русской буржуазией, (не говоря уж о тех ее представителях, что выражали интересы дворянства) революции панически боялся. Пусть не очень осознанно, но ощущая, что никакая естественная социальная сила не способна предотвратить надвигающуюся бурю, эти люди вынуждены были заняться поисками иных сил, возложить свою надежду на иной мир. Так они пришли к религии. Но понимая, что православие в его традиционной форме мало чем может помочь, они занялись созданием религиозно-философских систем.
Превращение их в сторонников религии шло бок о бок с эволюцией их политических взглядов. Уже в первые годы XX в. русские религиозные философы выступили как ярые противники революции. Уже тогда в их работах отчетливо проявился страх перед народом. Революция 1905 — 1907 гг. окончательно превратила их в прямых реакционеров. Страх перед народом дополнился ненавистью к нему.
Все это нашло отчетливое выражение в знаменитых «Вехах» (1909). Об этой книге написано много. Бессчетны попытки выдать ее авторов за благороднейших людей, озабоченных лишь судьбами родины. Но действительные мотивы, двигавшие ими, как нельзя лучше раскрыты A.A. Блоком в написанном им в разгар революции стихотворении «Сытые»:
Так — негодует все, что сыто,
Тоскует сытость важных чрев:
Ведь опрокинуто корыто,
Встревожен их прогнивший хлев!.350 Блок А. Стихотворения и поэмы. М., 1969. С. 55.
Основная идея «Вех» до предела ясно была выражена в одном из высказываний Михаила Осиповича Гершензона (1869 — 1925) : «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».351 Гершензон М.О. Творческое самосознание // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 90.И русские религиозные философы стеной встали на защиту российского самодержавия, стали его верными слугами. Это признают и нынешние их поклонники.
Вот, например, что пишет об идейной и политической эволюции одного из видных русских философов Николая Сергеевича Булгакова (1871 — 1944) автор предисловия к сборнику его работ: «К 1905 г. философский идеализм Булгакова уже успел получить религиозную окраску. В мировоззрение же его на смену революционизму пришел либерализм… Начиная с 1907 г. происходит и отказ от либерализма, уступающего место консерватизму, охранительству. С.Н. Булгакову… удалось, казалось бы, невозможное: он отказался от своих прежних идеалов, обратился к тому, что отвергал. Его ненависть к царю сменилась любовью к нему, нетерпимость по отношению к К.П. Победоносцеву и правым иерархам церкви — полным приятием их мыслей и дел. И хотя мыслитель
