это понимают все мыслящие историки. Крупный французский исследователь Анри Берр (1863 — 1954) особо подчеркивал, что история должна «выработать общее», ибо наука существует только как знание об общем.6 См. Таран Л. Теория «исторического синтеза» Анри Берра // Французский ежегодник. 1968. I., 1970. С. 370.Другой известный современный историк англичанин Эдвард Наллетт Kapp (1892 — 1982) писал: «Само использование языка принуждает историка, подобно естествоиспытателю, к обобщению. Пелопонесская война и Вторая мировая война очень различны, и обе уникальны. Но историк называет обе войнами, и только педант мог бы протестовать… Современные историки делают то же, когда пишут об английской, французской, русской и китайской революциях. В действительности историк интересуется не уникальным, а тем общим, что существует в уникальном… Историк постоянно использует обобщения, чтобы доказать свою правоту».7 Carr E.H. What is History? Harmondsworth, 1967. P. 63Поэтому «бессмыслицей является утверждение, что обобщение чуждо истории; история произрастает из обобщений и процветает на них».8 Ibid. P. 64
Это особенно важно подчеркнуть сейчас, когда некоторые российские историки, прежде всего уже упоминавшийся выше А.Я. Гуревич, не только сами принимают неокантианские взгляды, но и усердно их пропагандируют как последнее слово в развитии теоретико-познавательной мысли. Результат, если судить по их работам, довольно плачевен. Так, А.Я. Гуревич в одной из своих работ подвергает резкой критике Л. фон Ранке за то, что «тот воображает, что способен восстановить жизнь прошлого в том виде, в котором она некогда существовала», и Ж. Мишле за то, что тот говорить о «воскрешении» прошлого. «В действительности, — категорически утверждает он, — историк на «воскрешение» прошлого не способен, и лучше отдавать себе в этом ясный отчет».9 Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // ВИ. 1991. № 2-3. С. 32.И одновременно он же на той же странице той же самой работы говорит, что роль историка заключается в «осмыслении и реконструкции прошлого».10 Там же. С. 32.Таким образом, по мнению А.Я. Гуревича, «восстановить», «воскресить» прошлое нельзя, а «реконструировать» его можно. Но ведь слово «реконструкция» означает именно «воссоздание», «воспроизведение», «восстановление», «воскрешение».
И такого рода противоречиями переполнены все его работы, в которых он обращается к вопросам теории. В той же статье он на одной странице превозносит презентизм, а на следующей объявляет его несостоятельным.11 Там же. С. 32- 33.Правда, неокантианство здесь ни при чем. Просто автор не способен не только теоретически, но и просто логически мыслить.
Убедительнейшим опровержением неокантианской концепции исторического познания является развитие самой исторической науки.
2.2.3. Два направления развития исторической и историософской мысли
Суть прогресса исторического знания состояла и состоит в движении мысли от событийной стороны истории к ее процессуальной стороне, от взгляда на историю как на совокупность, пусть связную, событий к пониманию ее как процесса.
Развитие исторической и философско-исторической мысли шло по двум линиям, которые на первых порах далеко не совпадали. Во-первых, историки и люди, разрабатывавшие проблемы философии истории (историософии), занимались поисками причин исторических событий, которые в дальнейшем дополнились поисками движущих сил исторического процесса.
Во-вторых, историки и историософы искали общее, особенное и повторяющееся в истории. Конкретно это выражалось в попытках создания типологий социально-исторических организмов и периодизаций истории. На первых порах типологизация социоров и выделение эпох истории не совпадали. Но в идеале, когда речь идет о научной периодизации всемирно-исторического процесса, она с неизбежностью должна представлять собой не что иное, как типологию социоисторических организмов, но не простую, а стадиальную.
С появлением стадиальных типологий социоисторических организмов проблема движущих сил истории, факторов исторического процесса вышла на первый план, оттеснив на второй вопрос о причинах исторических событий.
2.2.4. Историческая мысль в поисках причин исторических событий
Исторические события всегда представляют собой действия людей и результаты этих действий. История всегда складывалась из поступков людей. Деятельность людей в норме всегда мотивирована и является сознательной и целенаправленной. Поэтому в поисках причин исторических событий историки всегда обращались к мотивам, побуждавшим людей к действиям, и к целям, которые они перед собой ставили. В трудах многих греческих историков люди, прежде всего великие люди, выступали как двигатели истории. Считалось, что их воля предопределяет ход исторических событий.
Но одновременно становилось все более ясным, что ход и исход событий далеко не всегда был таким, каким хотели бы его видеть действующие лица. Далеко не всегда это можно было объяснить только тем, что воля одних людей столкнулась с волей других, которая и пересилила, — тем, что ход и исход событий предопределили действия не этих, а иных людей. Нередко в результате сознательных и целенаправленных человеческих действий получалось то, что не планировал, не желал и не ожидал никто даже из самых выдающихся участников исторических событий.
2.2.5. Понятие судьбы у античных историков
Сказанное выше объясняет, почему у древнегреческих историков с самого начала присутствовало в трудах понятие судьбы. Оно было не только в труде Геродота, который допускал вмешательство в действия людей сверхъестественных сил, но и Фукидида, который исходил из того, что нужно искать естественные и только естественные причины исторических событий, в результате чего обрел славу атеиста.
Судьба понималась как нечеловеческая, объективная сила, которая предопределяла ход и исход событий. Когда люди сами своими действиями направляли ход событий, последние были одновременно предопределенными и предсказуемыми. Отсюда тенденция к отождествлению понятий предопределенности и предсказуемости. Когда ход и исход событий направлялся судьбой, они выступали перед людьми как непредсказуемые и тем самым как бы непредопределенные. Они действительно не были предопределены самими людьми, но предопределены господствовавшей над ними какой-то силой, которая и осознавалась как судьба. И в этом смысле они были одновременно предопределенными и неопределенными.
Существовало две основные трактовки судьбы как в обыденной жизни, так и в исторической науке. Одна из них — понимание судьбы как абсолютной предопределенности, т.е. как того, чего не могло не быть, как неизбежности, неотвратимости, необходимости. В языке такое понимание судьбы нашло свое выражение в словах «рок», «фатум». Неопределенность при такой трактовке выступала как нечто субъективное. Она сводилась к непредсказуемости, которая была следствием лишь незнания объективной неотвратимости, необходимости.
Другая трактовка предопределенности и неопределенности нашла свое выражение в словах «везение», «фортуна». В молодежном жаргоне ныне это обозначается как «везуха». Здесь предопределенность понимается как зависимость хода и исхода человеческих действий от случайного стечения обстоятельств. В данных условиях было именно так, но в принципе могло быть и иначе.
Во второй трактовке предопределенность неотделима от неопределенности и тем самым от непредсказуемости. Непредсказуемость здесь выступает как результат не отсутствия знания ситуации, а самой ситуации. Такая трактовка судьбы открывала дорогу для обоснования значения активной деятельности человека. Человек должен ловить миг удачи, использовать поворот колеса фортуны. Если он сам не будет активно действовать, удача может его обойти.
Через понятие судьбы античные историки вышли на понятия предопределенности и неопределенности, необходимости и случайности, альтернативности и безальтернативности в истории, предсказуемости и непредсказуемости хода исторических событий, а в дальнейшем и на проблему свободы и необходимости в истории.
На первых порах понятие судьбы играло не слишком заметную роль. История рассматривалась как предопределенная прежде всего волей людей. Но, начиная с эпохи эллинизма, понятие судьбы все больше выдвигается на первый план. Это была иллюзорная форма, в которой происходило осознание того, что история не представляет собой простой совокупности или даже цепи исторических событий, что в этих событиях проявляется исторический процесс, который протекает по законам, не зависящим от воли и сознания людей.
2.2.6. Провиденциализм Августина Аврелия и начало философии истории
Свое завершение этот процесс нашел в трудах ранних христианских мыслителей, которые, в конечном счете, пришли к выводу о принципиальной слепоте человеческих действий. Людям кажется, что они своей волей предопределяют ход и исход событий, но в действительности их воля, а тем самым их действия и результат этих действий в конечном счете предопределяются не зависящей от них силой. Этой силой является бог. Вся история есть реализация божественного плана или провидения. Такой взгляд на историю носит название провиденциализма. Последний нашел свое классическое выражение в труде христианского церковного деятеля и богослова Августина Аврелия (354 — 430) «De civitate Dei» (413 — 427; русск. переводы: Блаженный Августин. О граде божием. Т. 1-4. М., 1994; Творения. Т. 3-4. СПб.- Киев, 1998; М.Минск, 2000).
Годы жизни Августина Аврелия пришлись на эпоху, когда Римская империя корчилась в предсмертных судорогах. В 378 г. под Адрианополем вестготы вместе с примкнувшей к ним массой недовольных римских подданных нанесли сокрушительное поражение войскам Валента — правителя восточной части Римской империи. Сам Валент был убит. В 395 г. Римская держава окончательно распалась на Западную Римскую империю и Восточную Римскую империю. В 410 г. вестготы во главе с Аларихом взяли и разграбили Рим. Затем они двинулись на запад, дошли до Галлии, где в 418 г. основали первое варварское королевство — Тулузское. Потом вестготы завоевали Испанию, вытеснив оттуда поселившихся там в начале V в. вандалов и аланов. Последние переправились в 429 г. в Северную Африку и основали свое королевство. Августин Аврелий умер в 330 г. в осажденном варварами североафриканском городе Гиппоне, в котором с 395 г. был епископом.
В подобные катастрофические эпохи перед людьми с особой силой встают вопросы о причинах происходящих бедствий и о будущем человечества. Имея в виду такие переломные периоды в истории, замечательный русский поэт Федор Иванович Тютчев (1803—1873) писал в стихотворении «Цицерон»:
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.12 Тютчев Ф.И. Цицерон // Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М., 1988. С. 43.
Правда, существует и другое суждение о подобных временах. Его предельно четко выразил другой русский поэт — наш современник Николай Иванович Глазков (1919-1979) :
Я на мир
