человек начинает выделять себя из окружающей действительности, т.е. здесь появляется зачатки сознания как «Я», последующее развитие которого привело к формированию инстанции cogito, что было зафиксировано Декартом. С другой стороны, в акте грехопадения появляется сознание как новый «орган» познания, т.е. рассудок (разум), который позволяет человеку проводить аналитические процедуры сравнения или различения, без которых невозможен никакой познавательный акт25). Отличение добра от зла — только один из примеров этой рассудочно-познавательной деятельности «греховного» человека. Не случайно, что одним из первых актов «греховного» человека (помимо прикрытия своей наготы) является осуществление рассудочной операции логического рассуждения, с помощью которого Адам оправдывается перед Богом. Ее осуществление свидетельствует о важном изменении «внутреннего» мира Адама: появлении у него сознания. Таким образом, рациональное ядро мифа о грехопадении заключается в том, что здесь фиксируется момент завершения процесса формирования механизма сознания человека, вернее второй его составляющей — рассудка, одна из задач которого заключается в последовательно-дискурсивном развертывании открывшейся человеку в фантазийном акте «схватывания» идеи, в аналитическом «распутывании» сформировавшегося у него образа.
Другой, помимо аналитической, важной функцией рассудка является его синтетическая деятельность по связыванию полученных в результате анализа элементов содержания. В нашем примере мелодия воспринимается нами как связанная последовательность звуков. Связанность мелодии — есть результат ее рассудочной обработки. Способность связывания, т.е. привнесение правил упорядочивания в многообразное содержание посредством «временных схем», является прерогативой рассудка: рассудок, по Канту, и есть спонтанная способность связывания26). Заметим в этой связи, что синтез, осуществляемый рассудком, с одной стороны, уже использует результаты предшествующего синтеза воображения и рассудочной дискурсивно-аналитической проработки, являясь в этом смысле мета-синтезом, а с другой стороны, синтез рассудка отличается от синтеза воображения тем, что он является синтезом другого рода — последовательным синтезом. Целостность нот или дома, образованная воображением, является как бы нерасчлененным единством, простой формой, неразложимой далее на составные части, главное назначение которой отличение разных целостностей друг от друга. Это как бы качественный (предварительный) уровень познания, когда мы просто отличаем луг, например, от леса, не умея еще дать более детальную спецификацию этого отличия. На этом этапе мы проводим разграничительные линии, не выявляя внутренней структуры сконструированных воображением феноменов (этап описания). Рассудочная обработка представляет собой дальнейший этап, когда делается попытка выявить внутреннюю структуру целостности, выявить правила связывания элементов структуры, а в идеале достичь такого конструктивного объяснения, которое позволит воссоздавать исследуемый предмет (этап объяснения). Одним из эффектов этой рассудочной деятельности по выявлению правил связывания элементов является возможность порождения целостностей более высокого порядка. Достаточно хорошо это можно проиллюстрировать на примере феномена языка. Зададимся вопросом: что делает язык языком; чем язык отличается от отдельных выкриков животных; что является элементарной ячейкой языка? Чуть ранее мы выявили в языке важный институт имен существительных, которые образуют понятийную структуру языка. Но можно ли трактовать понятия как элементарную структуру языка? Видимо, нет. Язык делает языком не набор исходных, образованных воображением понятий, а предложение. Звук «мяу», издаваемый кошкой при виде молока, и человеческое слово «молоко» при всех их различиях являются только исходным материалом, но сами по себе не выражают мысли. Мыслью будет предложение «молоко горячее», т.е. некоторый новый синтез, заключающийся в связывании между собой представлений (=образов) о «молоке» и «теплоте (горячести)». Любое предложение является результатом такого рассудочного связывания, и именно это отличает человеческий язык от звуков, издаваемых животными. В нашем примере с мелодией связывание звуков приводит к образованию новой, более высокой целостности — целостности мелодии как связанной последовательности нот, осуществленной по законам музыкальной гармонии. И вслед за последовательным синтезом рассудка снова вступает в игру воображение. Представление мелодии в качестве целостности — это новый, следующий за рассудочной обработкой акт воображения, более компактно представляющий результаты аналитико-синтетической работы рассудка. Воображение как бы принимает эстафету рассудка и пытается «схватить идею» мелодии, т.е. представляет ее как некоторую простую «форму» — целостность, что позволяет предвосхитить последующий ход ее звучания, точно так же, как «схватывание идеи» (понимание) математического доказательства позволяет предвосхитить его ход и впоследствии существенно сократить процесс его полного пошагового развертывания.
Подведем итоги нашего исследования. При анализе феномена знания было выявлено, что знание появляется на особом «экране сознания» в результате вторичной — сознательной — обработки поступающих на органы чувств данных, т.е. является сознательным феноменом, и имеет образно-дискурсивный характер или, говоря платоновским языком, содержит в своем составе структуры Зримого и Говоримого. Образный характер феномена знания связан с кантовской способностью воображения, а его дискурсивный характер — с деятельностью рассудка. Тем самым в основе сознательной обработки информации лежит двоякий синтез: образно-эйдетический синтез воображения (фантазирования) и последовательный, основанный на предварительной аналитическо-дискурсивной проработке синтез рассудка, которые взаимно дополняют и переходят друг в друг. Их взаимодействие в ходе длительной эволюции образуют сознание как функциональный «орган» человеческого познания, который принципиально отличается от физических приборов, механизмов психического отражения и существующих систем «искусственного интеллекта».
ПРИМЕЧАНИЯ
1) В этой связи заметим, что способ функционирования глагола знать во многих случаях идентичен словоупотреблению термина знание, если термин знание фиксирует состояние некоторой особой, познавательной активности субъекта. В этом смысле термин «знать» и означает знать знания, или состояние знания некоторых знаний, хотя при этом необходимо отличать глагол знать от выделенных с помощью подчеркивания знаний как итога, результата уже свершившегося и «угасшего» познавательного процесса. В силу этого вопрос «что значит ЗНАТЬ?» может быть редуцирован к вопросу «что значит ЗНАНИЕ?» Если попробовать указать на ближайший смысловой аналог такого понимания глагола знать, то таковым будет глагол понимать, который также обозначает некоторое особое сознательное состояние субъекта. Это отождествление состояний знания и понимания необходимо иметь в виду при дальнейшем чтении.
2) В рамках второго предрассудка, который мы сейчас обсуждаем, справедлив близкий нам более «слабый», чем попперовский, тезис о знаковой природе знания, который блокирует ситуацию «тайного», не выразимого в словах знания, отстаиваемого, например, мистиками.
3) Разрешение этой сложной и самостоятельной проблемы (размыкание герменевтического круга типа «курица — яйцо»), которую на наш взгляд можно решить по пути прослеживания генезиса сознания, не входит в задачи данного исследования статьи, хотя некоторые подходы к решению проблемы генезиса сознания будут намечены по ходу статьи.
4) Отметим, что интересный подход исследования знания в несубстратном ключе (постулирование знания как «волны»), правда, с некоторым преувеличением роли физического корпускулярно-волнового дуализма к области сознательных явлений, представлен в работах М. Розова [4].
5) Обратим внимание на то, что введенное различение позволяет совершенно по-новому рассмотреть дилемму «материализм-идеализм». В рамках нашего различения она превращается в дилемму двух взаимодополнительных исследовательских подходов. Идеальное как несубстратное противостоит уже не материальному, а субстратному, «вещному».
6) Обратим внимание на некоторый нежелательный оттенок закавыченного выражения, который состоит в том, что идея как таковая уже есть, например в платоновском «мире идей» или в качестве «врожденной идеи» (Декарт). Для более точной экспликации нашей мысли, близкой к конструктивизму Канта, надо было бы сказать не столько о «схватывании» имеющейся, сколько о порождении новой идеи.
7) Обратим внимание, что сознание понимается нами в декартовско-кантовско-гуссерлевском смысле как некоторая инстанция cogito, в рамках которого несущественно, например, фрейдовское выделение подсознательных, или бессознательных компонентов, поскольку они тоже входят в область сознания; более существенным в данном случае оказывается различение «сознание versus психика» как указание на два принципиально различных механизма переработки информации, а за основу нашей методологии взят кантовский анализ сознания, предложенный в [9].
8) Цель предлагаемой нами редукции, в отличие от собственно феноменологической редукции, не столь радикальна. Она предназначена для выявления «первичного» культурного горизонта восприятия, т.е. тех предрассудков, которые составляют «обыденное» мировоззрение, картину мира «здравого смысла», за счет «снятия» других, более «тонких» и специальных наслоений. Если воспользоваться бэконовской классификацией «идолов разума», то наша задача — снятие всех остальных «идолов», кроме «идолов рода». Например, наш анализ не предполагает радикального отказа от так называемой вещной онтологии, рассматривающего «мир» как некоторую совокупность вещей, что осуществляется Л. Витгенштейном в «Логико-философском трактате», предложившего трактовать «мир» как совокупность «фактов» (со-бытий), а не как совокупность «вещей» [10; см. также дискуссию в 10-a].
9) Заметим, что данное нами описание не достигает уровня первичного феноменологического описания, поскольку включает отсылки к более слабым, чем дом, но тем не менее «картинкам» («образам»), а именно: к предметам прямоугольной формы, которые также в непосредственном акте восприятия нашим органам чувств не даны. Можно сказать, что данное нами выше описание основано на менее конкретном (более «слабом»), но тем не менее уже имеющемся у нас знании, т.е. априорном по отношению к данному восприятию знания о прямоугольниках, по отношению к которому можно, в свою очередь, также поставить вопрос о механизмах генезиса этого более «слабого» знания. Однако это замечание не только не противоречит нашему анализу, но, наоборот, подтверждает высказанный ранее «сильный» тезис об опосредованном характере любого знания.
10) Видимо, «объемность» (трехмерность) предмета восприятия для формулирования здесь столь радикального тезиса о принципиальной невозможности его опытного «схватывания» играет в данном случае существенную роль, поскольку «плоскостные» объекты в определенном смысле могут быть «схвачены» целиком в опыте, причем известен даже принцип этого «схватывания», реализованный в механизме телевизионной развертки.
11) Отметим, что анализ феномена «видения дома» осложняется двумя обстоятельствами. Во-первых, здесь присутствует не только временной, но и пространственный синтез, характерный для восприятия предметов «внешнего» восприятия. Во-вторых, в феномене «видения дома» помимо смыслового конструирования «здесь и сейчас», характерного для способа бытийствования, например, мелодии, присутствует более инерционное субстанциональное конструирование: дом построен и бытийствует независимо от акта его сознательного «схватывания» в восприятии.
12) Обратим внимание на то, что до появления сознания «экрана», где можно поместить «психические данные», не было. Собственно сознание и есть этот пустой экран, «форма», предназначенная для представления и преобразования «психических данных». В этом смысле сознание есть аристотелевская душа, которая является «формой форм», предназначенной для представления некоторого уже «оформленного» содержания. Другое дело, что оформление содержания в «форму», что для Аристотеля выступает в качестве первичных феноменов, — также результат действия сознательных механизмов. Задача данного исследования — экспликация этих сознательных механизмов.
13) Т.е. необходимо выделить еще один важный компонент сознательного механизма обработки информации — способность памяти, — на котором мы не будем здесь специально останавливаться.
14) Отметим, что анализ деятельности воображения при более внимательном рассмотрении показывает, что синтетическая деятельность в чистом виде, без определенных аналитически-абстрагирующих рассудочных процедур сознания, в общем случае невозможна. Принципиальный вопрос, который можно поставить в этой связи, таков: какая из этих деятельностей является первичной? Кант не дает однозначного ответа на этот вопрос, хотя эволюция кантовских взглядов, осуществленная им во 2-м издании «Критики чистого разума» [9] и последующих его работах, дает повод для приписывания ему ответа о
