обстоятельства цели, условия плана и т.п. После того, как закон получен, он становится частью ума, встраивается в умные конструкции. При этом поставщик закона, человек общающийся, упускается из виду, и рефлектирующий себя творческий человек осознаёт закон, как акт ума. Но в истине закон есть сентенция суда, – что, скорее, следует именовать событием, нежели актом, – так что «закон», как он есть в уме – уже не закон, а правило деятельности, проекция, или отражение закона в составах несовершенной разорванной личности.

Правило, отложенное в память, может стать актуальным двумя способами: либо силой авторитета Старшего, предписывающего данное правило, либо осуществление правила есть часть творимого образа, которому привержен творец, обладатель ума. Душевные экономии этих двух способов различны, но в обеих используется сила Старшего, или Отца: в послушании отцу или в желании понравиться отцу, доказать ему свою достойность. То есть основой является любовь, – хотя бы в форме ненависти. И любовь (эрос) есть принцип индивидуации – это всегда любовь к кому-то. Поэтому безличная экономия чистого практического разума, предложенная Кантом, несостоятельна. Невозможно «уважать закон» или любить закон, как таковой. Эта недостижимая, в силу принципиальной невозможности, добродетель, взятая в качестве условия, превращает конечный процесс становления совершенной личностью в бесконечный (бесконечное совершенствование, как бесконечное приближение к недостижимому пределу). Это чисто языческое понятие совершенства, хотя и бытует в монашестве, чуждо христианству, где совершенство одномоментно достигается единением с Христом в Его любви к братьям. Но, поскольку Кант не может мыслить категориями общения, но мыслит только категориями действия, христианская истина остаётся недоступной ему.