религиозные философы были проницательнее.
Так, Н. А. Бердяев чутко уловил сомнения, высказанные в свое время основоположником марксизма: «Изменение, которое мы видим в Марксе, имеет глубочайшую связь с вхождением машины; этот факт наиболее поразил Маркса, поразил настолько, что он положил его в основу своего миросознания, сделал его первичным фактом всей человеческой жизни, и раскрыл все его значение для человеческой судьбы».
Сегодня мы становимся свидетелями и участниками преобразований, в корне меняющих и ломающих нашу повседневную жизнь. Изменений, с приходом которых все более и более утрачиваются привычные взгляды на наше бытие, рушатся устоявшиеся привычки, меняется, наконец, ритм и течение жизни. Человек наших дней далеко ушел даже от тех мерок, которые собирались прикладывать к его будущему представители религиозного идеализма. Но и они предвидели многое: самоуверенность человека давно начала ослабевать. На смену ей приходит сознание ограниченности человеческих сил, ограниченности творческой мощи человека. Все более дает о себе знать раздвоение человека, рефлексия его над собой. Самоуверенность и самоутверждение человека, утрачивая индивидуальные свойства, приобретают коллективный характер. Человек, утверждая лишь самого себя и отрицая в себе большее, чем человеческое, в конце концов подрывает сознание своей перспективы. В этом проявляется одно из парадоксальных противоречий гуманизма новой истории.
Для философии сомнение человека в своих познавательных возможностях носит вечное и даже обязательное условие. Попытки преодолеть противоречивый путь познания выводят ее на рефлексию субъекта познания о самом себе. Утрачивается вера возможность приобретения цельного и истинного знания философским путем. А если учесть, что на рубеже XIX и XX столетий философские искания развертывались в атмосфере вызревания невиданных глубочайших социальных преобразований, завершившихся в итоге не только сломом государственной системы, но крушением моральных устоев, испытаниями физическими и нравственными, – можно представить всю глубину кризиса, в котором оказалась в это время философия. Речь идет о кризисе философии, побудившем к исканию религиозных основ для нее, подобно тому, как это происходило в конце древнего мира, когда философия начала окрашиваться в мистический цвет.
Понимание человека как в его сложившихся к настоящему моменту признаках и свойствах, так и в представлениях, характерных для русской религиозной философии, возможно лишь в пределах исторического подхода.
Данное обстоятельство, в его постоянно присутствующей конкретности, учитывалось в первую очередь представителями русской религиозно-философской мысли, когда велась речь о человеке. Философия истории поэтому выступает для некоторых из них единственным средством изображения человека, возможностью объективной демонстрации его сущностных сил и духовного появления. Философия истории, отождествляемая нередко с историческим познанием, призвана раскрыть природу «исторического», поскольку последнее всегда окрашено индивидуальностью и конкретностью, а потому неизбежно обращено к человеку – единственному творцу реальной истории.
Такая ориентация, конечно, имела определенные исторические корни. Их истоки обнаруживаются как в отечественной культуре, так и, без особого труда, прослеживаются в мировой философской традиции. Рубежный период XIX и XX столетий породил обостренное и даже болезненное внимание к человеческой ретроспективе. В это время в качестве неотъемлемого признака исторического познания человека вновь выступает обращение к традиции и преданию как средствам, обеспечивающим сохранность обычаев – первооснов жизни – и способствующим их передаче от поколения к поколению. Только при условии усвоения и развития исторически выработанных формул жизни эволюция человечества получает возможность реализоваться непрерывно и по восходящей линии.
Современник многих русских религиозных философов, яркий мыслитель, наиболее выразительно представивший испанскую философию, Мигель де Унамуно писал: «Память – вот что определяет неповторимость личности, так же как предание составляет основу коллективной личности народа». Творчество сторонников русской религиозной философии, при всей его самобытности и оригинальности, осуществлялось не на пустом месте, исходило не только из родной почвы. Оно впитывало в себя все богатство интеллектуальной атмосферы, созданной мировой культурой.
«Русская мысль», – писал Бердяев, – в течении XX века была более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории формировалось наше национальное сознание. Построение религиозной философии истории есть, по-видимому, призвание русской философской мысли. Самобытная русская мысль обращена к эсхатологической проблеме конца, она окрашена апокалипсически. В этом отличие ее от мысли Запада».
Не будем вдаваться в обсуждение вопроса о правомерности обозначения русской философии как эсхатологической и апокалипсической. Наряду с Бердяевым подобных характеристик придерживались и другие мыслители. Впрочем, были и отрицающие однозначность историософского устремления. В приведенном высказывании философа содержится важное указание, помогающее яснее воспринять многозначность и противоречивость в подходах к человеку, просматриваемых сквозь узоры многоплановой канвы этой проблемы. Оно же состоит в утверждении исторической природы человека, обнаруживаемой как в его собственной эволюции, так и в изменениях взглядов на него, формируемых историческим развитием науки и философии.
Именно философия истории берет человека в конкретной полноте его духовной сущности. Психология, физиология, и другие области знания, которые тоже имеют дело с человеком, рассматривают его не конкретно, а с отдельных лишь сторон. Для философии истории человек предстает в совокупности действия всех мировых сил, то есть в величайшей полноте, в величайшей конкретности.
Иногда можно встретить мнение, что русская религиозная философия исключила из анализа общественного развития материальные факторы, что все внимание ее было сосредоточено на познании духовной действительности. Это заблуждение. Материальная основа общества, бытие во всех его формах – предмет постоянного и неослабного интереса русских мыслителей. Особенность его в том, что материальные силы общественного движения берутся в неразрывном единстве с духовным фактором. Без учета влияния последнего невозможно приступить к изучению общества и человека, недостижима целостная картина человека.
В истории, действительно, важную роль играют материальные, экономические факторы, но материальный фактор, как элемент исторической действительности, и сам имеет глубочайшую духовную почву и обладает духовной силой. Поэтому вся экономическая жизнь человечества зиждется на духовной основе.
Нередко бывает так, что материально-экономический подход в итоге сводит на нет влияние духовных устремлений и побуждений человека, из исторического процесса в конце концов устраняется душа. Издержи сугубо материалистического подхода к социальным явлениям начинают постепенно признаваться. Сегодня не редкость – критические соображения по поводу искусственного разделения философии на материализм диалектический и исторический. В результате такого членения, прочно укоренившегося и в педагогической практике, философия распалась как целостное образование, утратилась неразрывная в действительности связь между элементами философской системы, призванной как раз выявить и понять именно целостность реальной жизни, раскрыть механизм связей, поддерживающих совокупное и непрерывное развитие человека.
Иначе теряется смысл восприятия человека как явления исторического. Он исчезает как творец собственной истории. А именно последнее обстоятельство позволяет наиболее эффективно продвинуться в понимании человека. Ибо человек – в высочайшей степени историческое существо. Человек находится в историческом, как историческое находится в человеке, и разрыв их невозможен.
В постижении единства различных уровней жизни во многом может и должна помочь философия, посредством которой и устанавливается тождество между человеком и историей. Задача состоит в том, чтобы раскрыть взаимное влияние судьбы человека и метафизики истории, показать диалектику их взаимосвязи. Тайна человеческой судьбы дается лишь в обращении к памяти, выступающей своеобразным хранилищем «энергетических ресурсов» личности, она, и только она, делает ее единой целостной реальностью. При этом нельзя полагаться лишь на исследование исторических документов и источников. Духовная связь поколений хотя и отражается в них, но не исчерпывается ими. Вот почему важнейшее место в процессах духовной жизни народа, формирования человеческой личности занимают предания и традиции.
Внутренняя историческая память может быть вплетена в историческую судьбу человека не иначе, как посредством исторического предания. Конечно, исторический процесс с точки зрения его объективности, беспристрастного отношения к нему предстает как документированное развертывание событий. Наполнить его присутствием живого человека позволяет философия, которая одухотворяет и преображает личность.
Н. А. Бердяев подчеркивает: «Поэтому истинная философия истории есть философия победы истинной жизни над смертью, есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией. Если бы для индивидуального человека не существовало путей приобщения к опыту истории, то как жалок, пуст и смертен по всему своему содержанию был бы человек!»
9. Русская философия в эмиграции
Возникновение русской эмиграции стало следствием Октябрьской революции и поражения белых армий в 1920–1921 гг. Ренессанс русской религиозной философии был заложен в трудах Вл. Соловьева. Его взгляды оказали влияние на творчество П. И. Новгородцева (1866–1924), С. Н. Булгакова, Н. О. Лосского, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка. Эти и другие философы в 1922 г. по приказу Ленина были высланы из России. За границей они продолжили свою деятельность. Их работа проходила в рамках двух направлений – идеалистической метафизики и личностной психологии или философской антропологии. Основу исследований составляла онтология, исходящая из признания экзистенциальной и исторической автономии человеческого духа как творения Бога.
Многие русские философы-изгнанники создали труды, обогатившие мировую философскую мысль и принесшие им широкую известность. К ним относятся исследования, затрагивающие проблемы интуитивизма, персонализма и экзистенциализма. Однако творчество русских философов в эмиграции объединяло и нечто общее: это обсуждение уроков русской революции, осмысление путей исторического развития России, поиск путей ее духовного возрождения и государственного обновления.
Особо показательно в этом отношении такое общественно-философское направление, как евразийство, возникшее в 1921 г. В центре внимания его основоположников лежала проблема отношения России к Западу и Востоку, к Европе и Азии. Проблема в общем-то не новая для отечественной философии, так или иначе соприкасающаяся с «русской идеей». Зарождение «русской идеи» связывают с именем псковского инока Филофея, который в своем послании Великому князю Московскому Василию писал: «—два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать». Именно отсюда пошло выражение «Москва – третий Рим». В последующем эта идея многократно трансформировалась. Она получила отражение в творчестве П. Я. Чаадаева, В. Ф. Одоевского (1803–1869), Н. Я. Данилевского, К. Н. Леонтьева и многих других отечественных мыслителей.
В 1921 г. в Софии вышел сборник, который содержал статьи четырех авторов. Он назывался «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев.» Таким образом, у истоков евразийства стояли: экономист П. Н. Савицкий (1895–1968), искусствовед П. П. Сувчинский (1892–1985), богослов и философ Г. В. Флоровский (1893–1979), лингвист и этнограф Н. С. Трубецкой (1890–1938). В разработке идей евразийства участвовали также Алексеев Н. Н., Вернадский Г. В., Карсавин Л. П. и другие деятели русской культуры.
Евразийцы исходили из осознания катастрофического мироощущения и кризиса. Они выражали настроения той части эмиграции, которая видела, что к прошлому возврата нет. В основу учения евразийцев были положены следующие идеи: утверждение особых путей развития России как Евразии, идея культуры как симфонической личности, обоснование общественных идеалов на основах Православия, создание идеократического государства.
Утверждая идею об особой миссии России, евразийцы исходили из представлений об ее особом месторазвитии: русские люди, как и другие народы России, не только евразийцы и не только азиаты. В своих трудах они писали: «Россия представляет собою особый мир. Судьбы этого мира в важнейшем
