комфорта.
Сегодня почти во всех странах исчезает даже сон свободы, пишет философ. Движения однообразных масс наступают, сменяя друг друга, следуя друг за другом, совпадая, расходясь. На пути этих масс мировой дух — дух тоталитаризма — раскидывает свои сети. Каждое из этих движений способствует тому, что они захватывают еще надежнее и безжалостнее, и здесь действуют такие виды принуждения, которые сильнее, чем пытки. Человек приветствует их с ликованием, не подозревая, что со временем призраки счастья сменит боль и смерть.
Согласно Юнгеру, современное человечество уже не прячется под маску гуманности: «Вместо нее выступает наполовину гротескный, наполовину варварский фетишизм машины, наивный культ техники, — и именно в тех местах, где отсутствует непосредственное, продуктивное отношение к динамическим энергиям, и дальнобойные орудия вместе с боевыми эскадрильями, вооруженными бомбами, суть лишь военное выражение их разрушительного победоносного похода. Одновременно возра-246 Юнгер Э. Указ. соч. С. 467. 202 стает ценность масс; доля согласия, доля публичности становятся решающими факторами политики. Капитализм и социализм, в частности, являются двумя большими жерновами, меж которых прогресс размалывает остатки старого мира, а в конце концов и самого себя» [247].
247 Там же. С. 468. 4.5. Эмманюэль Мунье: фашистские цивилизации
Воплощение тотальной мобилизации в XX в. ощутили на себе многие народы и страны. Принципы тотальной мобилизации легли в основу ряда программ, определивших политическую историю XX в., — среди них фашизм и национал-социализм. Особое место в этом ряду занимают тоталитарные принципы советского государства. Прослеживая эволюцию кризисного сознания в XX столетии, следует отметить, что обострение кризисных настроений может вызываться не только войнами или иными социальными катастрофами, но и политическими и социальными ситуациями, в основу которых (как это ни парадоксально) были положены принципы порядка и дисциплины.
Французский философ, лидер персоналистского направления в философии Э. Мунье в своем программном сочинении «Манифест персонализма» обращается к рассмотрению политических систем, выросших на фундаменте тотальной мобилизации. К их числу Мунье относит фашистскую, национал-социалистскую и коммунистическую концепции. При всем расхождении этих концепций, их общей целью является подчинение личностей с их своеобразными судьбами централизованной власти, которая, уже присвоив себе все виды технико-технологической деятельности нации, претендует сверх того на установление своего духовного господства повсюду, вплоть до самых интимных сторон жизни людей. «Эта новая перевернутая вниз головой теократия, — пишет Мунье, — которая приписывает земной власти духовное всевластие, по своему историческому 203 масштабу выходит за рамки тех или иных определенных обстоятельств и оказывается связанной, с одной стороны, с антикоммунизмом, с другой — с пролетарским движением» [248].
В своем рассмотрении Мунье выделяет отдельно концепцию фашизма, оставляя коммунизм для отдельного изучения, признавая его очевидные отличия, включая происхождение.
Философ уточняет, что в прямом смысле фашизмом называется режим, который установился в Италии в 1922 г. Вместе с тем это понятие используется более широко, им обозначают определенный социальный и политический феномен, который сформировался в период после Первой мировой войны. Мунье прослеживает историю и причины, обусловившие появление данного феномена: «В какой-то изнуренной и истощенной стране, одержимой неотвязным чувством отсталости, совершается сговор между пролетариатом, потерявшим надежду, как в экономическом, так и в идеологическом плане, и средними классами, испытывавшими тревогу по причине возможной пролетаризации (которую они связывали с успехами коммунизма). Благодаря интуиции своего руководителя выкристаллизовывается определенная идеология, апеллирующая к попранным добродетелям: честность, национальное примирение, патриотизм, служение делу, преданность человеку; революционность, привлекающая к себе экстремистски настроенную молодежь и (чтобы умерить ее пыл) мелкобуржуазный мистицизм: престиж нации, «попятное движение» (к земле, к ремесленничеству, к корпоративности, к историческому прошлому), культивирование образа спасителя, любовь к порядку, уважение к власти» [249]. 248 Мунье Э. Манифест персонализма. / Пер. с фр. М., 1999. С. 281.
249 Там же. С. 282. Подобные принципы (консервативные в своей основе) позволили создать движение, объединившее под национальными знаменами разнородные социальные силы.
Согласно Мунье, определяющим принципом фашизма является верховенство силы, которое противопоставляется примату духовного, рационального начала в человеке и обществе. Духовная революция, на совершение которой претендовал фашизм, 204 во многом была основана на иррациональном, «спиритуалистическом». «Тот, кто без предвзятого мнения посещал страны, где правит фашизм, — пишет Мунье, — и вступал в контакты с их организациями, с их молодежью, не мог не поразиться действительно духовному подъему, которым охвачены эти люди, насильственно вырванные из состояния буржуазного разложения, обретшие рвение, веру и смысл жизни. Отрицать это или бороться с подлинными, хотя и искаженными ценностями, слезливо клянясь в преданности разлагающемуся миру и бумажным добродетелям, противопоставлять пристрастное непонимание или увещевания обывателей тем людям, которые вновь обрели чувство собственного достоинства, молодежи, которую избавили от безнадежности, гражданам, которые после долгих лет мелкобуржуазного прозябания вновь познали, что такое преданность, самопожертвование, мужская дружба, значило бы еще в большей степени впадать в заблуждение, чем когда мы осуждаем бьющее ключом бесцельное великодушие» [250].
250 Там же. С. 283. Мунье признает, что фашизм вернул значимость множеству ценностей, утративших ее в период разложения буржуазного индивидуализма, но то, как он это осуществляет, может вызвать лишь сожаление. В своем нападении на рационализм прежней эпохи, фашизм сделал ставку на воодушевленность народа, поэтизацию инстинктивных импульсов, мистицизм. Мунье приводит слова религиозного философа Тиллиха, который обосновывает опасность избранной идеологами и теоретиками фашизма позиции противопоставления рационализму: «В то время как рационализм, освобождая человека от инстинктивного страха перед предысторией, толкает его навстречу прогрессу, нацистский мистицизм, напротив, возвращает нас к первоистокам человека: человек ослабленный и раздраженный современной цивилизацией, замыкается в себе, он ищет защиту и помощь у своей плоти, подобно тому как он инстинктивно ждет спасения, обращаясь к своему детству. Почва, кровь, нация являются для него новым Lebensraum, новым органическим жизненным про205 странством. И ему кажется тогда, что он уже не затерялся, что он не изолирован, что он среди таких же одиноких, как и он сам. Он может коснуться этого жизненного пространства своими руками, может измерить его собственным взглядом, присоединиться к нему своим трудом и почувствовать, как оно бьется в нем, соответствуя ритму, с каким бьется в нем его чисто германская кровь» [251].
251 Цит. по: Мунье Э. Манифест персонализма. / Пер. с фр. М., 1999. С. 284. Опасность подобной политики Мунье видит прежде всего в том, что ставка на инстинктивные импульсы человека, его жизненные порывы, национальное самоощущение (если только это не временная мера) способствует перерастанию коллективного самосознания в коллективный психоз, способный свести на нет высокие духовные порывы, усыпить совесть, огрубить чувствительность. И тенденции, которые можно было расценивать как положительные в новом обществе, построенном на воодушевлении и жизненном порыве, — неутомимое желание общения, мужской дружбы, товарищества, единства, деятельности, верности — постепенно становятся факторами нового угнетения личности. Опасность состоит в том, что, опираясь на инстинктивные импульсы в противовес упадку и разложению буржуазно-идеалистического рационализма, фашизм постепенно и целенаправленно переводит их в систему, которая со временем проявит себя еще более жестоко и бесчеловечно.
Другой основополагающий постулат фашизма (наряду с антиинтеллектуализмом в угоду иррациональности) — антииндивидуализм. Фашизм делает ставку на отрицание этих столпов умирающей Европы — рационализма и личности. Господствующему в течение веков индивидуализму фашизм противопоставляет примат национального коллектива.
Согласно теоретикам фашизма и национал-социализма, личностью не только надо пренебречь, но она вообще враг нации, воплощение зла. Мунье считает, что пессимизм в отношении человека вообще лежит в основе всех тоталитарных доктрин, начиная с учений Макиавелли и Гоббса: «индивид неизбежно тяготеет к обособлению и эгоизму, то есть к состоянию войны, 206 он становится опасным и сеет вокруг себя беспорядок. Только прозорливость разума, соединенная со слаженной механикой страстей (как сказали бы латиняне), или же только безусловное утверждение публичной силы (как сказали бы немцы) могут породить гражданский порядок, обуздывающий зло и противостоящий хаосу» [252].
Создание гражданского порядка, преодоление социального зла в контексте тоталитарной концепции требует максимального управления. Гражданский порядок (являясь духовным и человеческим) непререкаем и даже божествен. Подобное понимание гражданского порядка Мунье объясняет тем, что в фашистской литературе государство нередко определяется как некая церковь, признающая реальность личностей и прочих социальных групп только внутри своей собственной реальности. С позиций фашизма, человек не может обладать правами, локализованными в рамках его собственной личности, поскольку он принадлежит социуму и обладает существованием только в его целостности. Государство требует абсолютного подчинения себе духовной и частной жизни, экономики и пр. Абсолютного подчинения (посредством партии) требует и глава государства (партийный вождь). Таким образом, заключает Мунье, коллективная диктатура выливается в личную диктатуру, благодаря диктатуре действующего меньшинства, которому помогает полиция: «И пусть оно еще не достигло всеобъемлющего растворения индивидов в государстве, движение «национальной воли к самоопределению» продолжается через индивидов даже вопреки их воле» [253]. 252 Там же. С. 286.
253 Там же. Наступление эры фашизма в Западной Европе — реакция на кризис буржуазного индивидуализма и идеализма, кризис рационалистической парадигмы, либерализма и прочих буржуазных ценностей. Фашизм возник на основе исчерпавших себя демократий, пролетариат которых, со своей стороны, оказался деперсонализированным. Мунье образно сравнивает фашизм с лихорадкой, безумием, которое охватило людей. «Масса инди207 видов, выбитых из колеи и потерявших себя, — пишет он, — оказалась до такой степени дезориентированной, что у них осталось только одно желание избавиться от собственной воли, от ответственности, от совести и отдаться во власть Спасителя, который будет решать за них, хотеть за них, действовать ради них. Не все, конечно, являются пассивными орудиями этого безумия. Овладевая страной, безумие возбуждает энергию, подспудно вызывает инициативу, поднимает жизненный тонус, повышает уровень деятельности. Конечно, выбор, единственно способный закалить человека в свободе, отдан на откуп коллективности. Личность оказалась экспроприированной: она была такой в условиях беспорядка, такой же осталась и теперь вследствие навязанного порядка. Смешался шаг, но изменилось направление движения» [254].
254 Мунье Э. Указ. соч. С. 288-289. Реализуя на практике одну из известных программ преодоления социокультурного кризиса, идеологи фашизма в течение двух десятилетий значительно продвинули эту программу, приведя человечество к еще одной мировой войне и миллионам человеческих жертв. Трудно заподозрить основоположников фашистских доктрин в гуманных социальных намерениях, непонимании или недооценке ставки на национальное самосознание. Так или иначе, попытка вывести страны и народы из затяжного социального, экономического, духовного кризиса обернулась гигантским всплеском кризисного сознания, предчувствием грядущих катастроф уже не европейского, но мирового масштаба. Западная Европа решительно отказалась от перспектив тоталитаризма, возвратясь к рассмотрению различных моделей развития либерального толка. Западная Германия в течение десяти послевоенных лет с успехом реализовала концепцию социального рыночного хозяйства, добившись устойчивой стабилизации в экономической и социальной сферах.
Советский Союз — оплот тоталитаризма — еще несколько десятилетий культивировал избранную модель управления государством. Энтузиазм послевоенного строительства, развенчание «культа личности
