более целостным эпохам в истории человеческой культуры. Обнаруживаются внутренние противоречия, которые явились результатом ренессансного периода, в силу которых все результаты творчества оказываются неудовлетворительными, не соответствующими творческому заданию» [67]. Закономерный результат этих событий в том, что великие творения литературы, философии, искусства в XIX в. несут отпечаток внутренней неудовлетворенности. Ницше, Достоевский, Ибсен сознавали эту трагедию, они мучились внутренним кризисом творчества, невозможностью воплотить замыслы, рожденные творческой фантазией. По мнению Бердяева, все это — симптомы конца Ренессанса, обнаружение внутреннего противоречия, которое делает невозможной дальнейшую ренессансную свободную игру человеческих сил, творящих науки и искусства, творящих формы государства, нравов, законодательства и всего, что происходит в этот период.
Причины исключительного успеха книги О. Шпенглера «Закат Европы» Бердяев видит в обращении к одной из самых волнующих тем — судьбе культурного человечества. «Ничто так не волнует человека, — полагает Бердяев, — как судьба его… На исторических перевалах, в эпохи кризисов и катастроф приходится серьезно задуматься над движением исторической судьбы народов и культур» [68].
67 Там же. С. 137-138. 68 Там же. С. 162. Культура как этап человеческой истории не развивается бесконечно. В ней самой заложены истоки последующих преобразований, как позитивных, так и способных привести к разру287 шению и гибели. Согласно Бердяеву, на известной ступени развития всякой культуры начинают обнаруживаться начала, которые подрывают ее духовные основы. Чтобы понять судьбу культуры, нужно рассматривать ее динамически и проникать в ее роковую диалектику, поскольку культура есть живой процесс, живая судьба народов. И становится очевидным, что культура не может удерживаться на той высоте, которой она достигает в период своего цветения, ее устойчивость ограничена во времени. Во всяком исторически сложившемся типе культуры выявляется срыв, неотвратимый переход в такое состояние, которое не соответствует традиционному пониманию культуры: «Внутри культуры обнаруживается слишком большая воля к новой «жизни», к власти и мощи, к практике, к счастью и наслаждению, воля к могуществу, во что бы то ни стало…» [69].
Бердяев определяет этот процесс как цивилизационную тенденцию в культуре, которая с неизбежностью приведет к концу культуры. Обращаясь к мысли Шпенглера о том, что цивилизация — это рок всякой культуры, Бердяев отмечает, что эта идея особенно близка русской философии истории. Многие русские мыслители осознавали различие между типом культуры и типом цивилизации, их взаимообусловленность, неизбежность смены исторических типов, коренящуюся в недрах самой культуры. А.С. Хомяков, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев преклонялись перед культурным прошлым Европы, ее «священными памятниками, старыми камнями», при этом европейская цивилизация, бездушная и безбожная, всегда воспринимаюсь русской мыслью враждебно. Культура и цивилизация
Бердяев утверждает, что в культуре заключены начала, которые неотвратимо влекут ее к цивилизации: «Цивилизация же есть смерть духа культуры, есть явление совсем иного бытия и небытия. Нужно осмыслить этот феномен, столь типичный для философии истории, для осмысления истории» [70]. 69 Бердяев Н А Указ соч С 166.
70 Там же. С 163. 288 В работе Шпенглера русский философ не находит объяснения этого феномена истории и предлагает свою характеристику системы цивилизации: приходя на смену культуре, охваченная мечтой о бесконечно возрастающем мировом могуществе цивилизация разрушает духовные основы предшествующей эпохи, духовные основы хозяйства, изменяет характер труда и т.д. Цивилизация пытается заменить духовные ценности культуры принципами индустриально-капиталистической системы. Однако разрушая духовные основы хозяйства, «индустриально-капиталистическая система цивилизации готовит себе гибель. Труд перестает быть духовно оправданным и восстает против всей системы. Капиталистическая цивилизация находит себе заслуженную кару в социализме. Но социализм также продолжает дело цивилизации, он есть другой образ той же «буржуазной» цивилизации, он пытается дальше развивать цивилизацию, не внося в нее нового духа. Индустриализм цивилизации, порождающей фикции и призраки, неизбежно подрывает духовную дисциплину и духовную мотивацию труда и этим готовит себе крах.
Цивилизация бессильна осуществить свою мечту о бесконечно возрастающем мировом могуществе. Вавилонская башня не будет достроена. В мировой войне мы видим уже падение европейской цивилизации, крушение индустриальной системы, изобличение фикций, которыми жил «буржуазный» мир. В цивилизации начинают обнаруживаться процессы варваризации, огрубления, утраты совершенных форм, выработанных культурой….Варварство, которое может возникнуть на вершине европейской и мировой цивилизации, — это…варварство от самой цивилизации, варварство с запахом машин, а не лесов, — варварство, заложенное в самой технике цивилизации. Такова диалектика самой цивилизации. В цивилизации иссякает духовная энергия, угашается дух — источник культуры. Тогда начинается господство над человеческими душами не природных сил, сил варварских в благородном смысле этого слова, а магического царства машинности и механичности, подменяющей подлинное бытие» [71]. 71 Там же. С. 172 289 Бердяева волнуют последствия такого развития общества. В цивилизации и в капитализме, и в социализме — коллективный труд вытесняет индивидуальное творчество. Цивилизация обезличивает. Освобождение личности, которое как будто бы цивилизация должна нести с собой, смертельно для личной оригинальности. Личное начало раскрывается лишь в культуре. Воля к мощи жизни уничтожает личность.
Переход культуры в цивилизацию связан с радикальным изменением отношения человека к природе. Жизнь перестает быть органической, теряет связь с ритмом природы. Между человеком и природой встает искусственная среда орудий, которыми он пытается подчинить себе природу, в жизнь человека вторгается технический прогресс. Человек окончательно удаляется от природы в процессе технического овладения и организованного управления ею. По мысли Бердяева, «организованность убивает органичность. Жизнь делается все более и более технической. Машина налагает печать своего образа на дух человека, на все стороны его деятельности. Цивилизация имеет не природную и не духовную основу, а машинную основу. Она прежде всего технична, в ней торжествует техника над духом, над организмом. В цивилизации само мышление становится техническим, всякое творчество и всякое искусство приобретает все более и более технический характер» [72].
Таким образом, согласно философу, цивилизация ведет к истреблению духовности. В эпоху индустриального общества даже отношение к религии становится утилитарно-прагматическим, что свидетельствует о духовной опустошенности человечества: «Бог полезный и действенно-нужный для успехов цивилизации, для индустриально-капиталистического развития не может быть истинным Богом» [73]. 72 Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 168.
73 Там же. С. 171. Цивилизация не спасла Европу. Катастрофы, предсказанные Шпенглером и другими западными и русскими мыслителями, не заставили долго ждать себя. Началась эпоха мировых войн и революций. 290 Последствия Первой мировой войны: «психологические опыты»
Бердяев обращается к анализу причин, характера и последствий Первой мировой войны. Прежде всего война развенчала «успехи» цивилизации, сменившей эпоху ренессансной культуры, доказала иллюзорный характер новых достижений. Война — логический результат цивилизационного развития; она пришла потому, что не могла не прийти, и последствия войны так же ожидаемы и предсказуемы, как и последствия цивилизации. Мировая война несет с собой человечеству глубокий духовный кризис. Последствия такой небывалой войны неисчислимы и не могут быть предвидены целиком: наряду с внешними (международными, политическими и экономическими) изменениями происходят внутренние, «неприметные», духовные изменения. Бердяев полагает, что духовные последствия войны не менее значимы, чем последствия экономические и политические.
Рассматривая проблему социализации жизни, философ пишет, что «в XIX в. мироощущение и миросознание передовых слоев человечества было окрашено в ярко социальный цвет. Не раз уже указывали на то, что социология заменила теологию, что религиозное чувство потерявшего веру человечества направилось на социальность. Ориентация жизни сделалась социальной по преимуществу, ей были подчинены все другие оценки. Все ценности были поставлены в социальную перспективу. Человеческая общественность была выделена из жизни космической, из мирового целого и ощущалась как замкнутое и самодовлеющее целое. Человек окончательно был водворен на замкнутую социальную территорию, на ней захотел он быть господином, забыл обо всем остальном мире и об иных мирах, на которые не простирается его власть и господство. Завоевания человека на ограниченной, замкнутой социальной территории достигались ослаблением памяти, забвением бесконечности. Быть может, нужно было человеку пережить период этого ограниченного мироощущения, чтобы усилить и укрепить свою социальную энергию. Всякого рода ограничения бывают прагматически нужны 291 в известные периоды человеческой эволюции. Но ограниченность этого социологического мироощущения не могла продолжаться слишком долго. Эта ограниченность таила в себе возможность слишком неожиданных катастроф» [74].
Одной из таких катастроф явилась Первая мировая война. Бердяев сравнивает ее с девятым валом, который смёл все поверхностные иллюзии и показал всем, даже наиболее ослепленным, насколько поверхностны и недолговечны социальные утопии. Такова участь утопий гуманизма, пацифизма, международного социализма, международного анархизма и т.д. «Выясняется не теорией, а самой жизнью, — пишет Бердяев, — что социальный гуманизм имел слишком ограниченный и слишком поверхностный базис. Не было принято во внимание, что существуют глубокие недра земли и необъятная мировая ширь и звездные миры. Много темно иррационального, всегда приносящего неожиданность, лежит в этих недрах и в бесконечной шири… Слишком многое не принимается во внимание в социальных утопиях, всегда основанных на упрощении и искусственной изоляции» [75].
Война нанесла окончательный удар по «фаустовской» Европе (в трактовке Шпенглера), Европе Нового времени, она сняла налет цивилизации XIX и XX вв. и обнажила более глубокие пласты человеческой жизни, раскрепостила хаотически иррациональное в человеческой природе, лишь внешне прикрытое, но не претворенное в нового человека. В XX в. на место казавшихся вечными буржуазных и социалистических ценностей приходят «расовые и национальные инстинкты». Взлелеянный столетиями рационализм Западной Европы потерпел фиаско перед стихией иррационального: «Борьба рас, борьба национальных достоинств, борьба великих империй за могущество и владычество по существу сверхнациональна» [76]. 74 Бердяев Н.А. Космическое и социологическое мироощущение // Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 145.
75 Там же. С. 145.
76 Там же. С. 118. 292 Кризис интеллигентского сознания
Значительная часть человечества, согласно Бердяеву, оказалась духовно совершенно неподготовленной к катастрофе мировой войны, которая разразилась внезапно, разбивая все укрепленные позиции: «Многие почувствовали себя выброшенными за борт истории» [77]. В огромной массе русской интеллигенции война породила глубокий кризис сознания, изменение основных оценок жизни. Большинство представителей российской интеллигенции были совершенно не подготовлены к столь грандиозным по своим масштабам и значимости событиям, как мировая война. Бердяев объясняет кризис интеллигентского сознания в России трансформацией двух его важных параметров: обращенности сознания к внутриполитическим и социальным проблемам, а также сформированной и устоявшейся в течение очень длительного времени системы ценностей и категорий. Вот эти-то ментальные конструкты и не выдержали проверки мировой войной, что соответственно вызвало кризисные ощущения выброшенности, несостоятельности, несвоевременности, недееспособности и пр.
Итак, традиционное сознание представителей интеллигенции в России было целиком обращено на внутреннюю политику и рассмотрение внутренних же социальных проблем: «Мировая война неизбежно обращает сознание к политике международной и вызывает исключительный интерес к роли России в мировой жизни. Кругозор сознания делается мировым. Преодолевается провинциализм сознания, провинциализм интересов. Мы волей судьбы выводимся в ширь всемирной истории» [78]. По мысли Бердяева, традиционный русский интеллигент, привыкший все оценивать по своим
