прогресса и упадка К.Н. Леонтьева, во многом предвосхитившую «Закат Европы» О. Шпенглера. (См.: Налепин А.Л. «Книга — это быть вместе» // Розанов В.В. Сочинения. С. 9.) К идеям Леонтьева Розанов обращается часто. В статье «Европейская культура и наше к ней отношение» мыслитель отсылает читателя к оценке Леонтьевым Великой французской революции и ее влияния на всю последующую историю Западной Европы: «Европа конца XIX века не имеет ничего общего с тою, в которой готова была разыграться французская революция. К. Леонтьев первый указал истинную и самую общую точку зрения на эту революцию… он усмотрел впервые тот окончательный результат, к которому со времени этой революции направляются все дела Европы: уравнение и слияние этих государств в компактную массу европейского человечества — с ослаблением и потом уничтожением какой-либо организации внутри. Личность и человечество, как некогда атом и вселенная, остаются единственными целями исторического процесса, который уже открылся. С достижением их человечество будет так же дезорганизовано, так же стихийно и первобытно, как и тогда, когда история только еще готовилась зародиться, — с тою разницею, однако, что тогда оно носило в себе задатки для такового зарождения, теперь же оно будет пусто от них» [213]. 212 Памяти К.Н. Леонтьева: Лит. сборник. СПб., 1911. С. 274-275. Цит. по: Налепин А.Л. «Книга — это быть вместе» // Розанов В.В. Сочинения. С. 9
213 Розанов В.В. Европейская культура… С. 150. Вслед за Леонтьевым, оценивавшим изменения, которые претерпела Западная Европа со времен Французской революции как свидетельства умирания, Розанов задается вопросом: «Что же мы можем возразить против этого? Но если так, то все наше отношение к прогрессу меняется, и отношение к западной культуре делается невольно исполненным опасений… Колоссальный организм, загнивая, дает только более удушливые миазмы, и все живое должно, избегая смерти через заражение, сторониться от него. Повторяем: только прочитав многочисленные статьи К.Леонтьева, освещающие с разных сторон, на разных 361 частных предметах, все одну и ту же истину — одну и главную в наше время, — впервые начинаешь понимать грозный смысл всех мелких, не тревожащих никого, микроскопических явлений действительности: там вскроется пузырек, там ослабеет ткань, и, кажется, колосс всемирной культуры еще подвижен, а между тем с ним совершается самое важное, что когда-либо совершалось» [214].
Рассуждая подобным образом, Розанов тем не менее не высказывает враждебности к Западной Европе, отмечая, что Европа переживает закономерный этап в своем развитии. Те достижения («технические выдумки», «усовершенствования»), которые восхищали и изумляли в течение последних предкризисных десятилетий, несоизмеримы с культурными высотами пятнадцативековой европейской истории. При всем своем неприятии современного состояния Европы, Розанов настаивает на уважении к ее культурному наследию и негодует в недоумении от всего происходящего: «Странные минуты, в самом деле, переживает она (Европа. — Т.С.): столько создать, столько накопить, так долго и страстно любить это накопленное и на исходе пятнадцатого века своего существования — вдруг забыть цену всего и начать разбивать столь бережно сохраненное» [215]. В контексте сказанного Розанов призывает еще раз задуматься о судьбе и предназначении русского народа, о его месте в истории. «Что же, — спрашивает мыслитель, — будет ли проявлением любви и уважения, если мы, вслед за ослепнувшим безумцем, будем раздирать на части его сокровище, поджигать его ветхий дом и плясать скверный танец на развалинах прошлого счастья и величия? Так мог бы поступить раб, но не друг» [216]. И истинное уважение к Европе, по мнению философа, выразится именно в том, что, воспитываясь и развиваясь на ее неоцененных сокровищах, чтобы стать со временем хоть сколько-нибудь достойным преемником ее в истории, Россия по достоинству оценит все происходящее, сумеет разделить доброе и дурное и, насколько будет возможно, смягчить те удары, которые Европа «порывается, по-видимому, наносить себе самой».
214 Розанов В.В. Указ. соч. С. 152. 215 Там же. С. 153.
216 Там же. 362 На рубеже веков предостережения Розанова о грядущей дегуманизации, пагубности прогресса не находили понимания в среде российской интеллигенции. Однако последующие десятилетия во многом подтвердили опасения мыслителя. В 1917 г., пережив апокалиптическую череду войн и революций в России, ощущая себя в центре нынешних и грядущих потрясений, Розанов пишет «Апокалипсис нашего времени». Он размышляет об истинных причинах кризиса и передает свойственное ему в это время ожидание Конца Света. «Нет сомнения, — пишет Розанов, — что глубокий фундамент всего теперь происходящего -заключается в том, что в европейском человечестве (всем, — и в том числе русском) образовались колоссальные пустоты от былого христианства; в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатства. Все потрясены. Все гибнут, всё гибнет. Но все это проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания» [217].
Одну из основных причин социокультурного кризиса, который охватил все европейское человечество (в данном случае Розанов и русский народ причисляет к европейским), может быть, определяющую, Розанов видит в кризисе христианства. «Ужасно апокалипсично («сокровенно»), ужасно странно: что люди, народы, человечество — переживают апокалипсический кризис. Но что само христианство кризиса не переживает… Евангелие — человеческая история, нам рассказанная; история Бога и человека; «богочеловеческий процесс» и «союз»… Апокалипсис как бы кидает этот «богочеловеческий союз» — как негодное, — как изношенную вещь… В образах до такой степени чрезмерных… Конец мира и человечества будет таков, потому что Евангелие есть книга изнеможений… И образ Христа, начертанный на Евангелии, — вот именно так, как там сказано, со всею подробностью, с чудесами и прочее, с явлениями и т.п., не являет ничего, однако, кроме немощи, изнеможения…» [218]. 217 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 1990. С. 3.
218 Там же. С. 13. 363 Розанов переживает крушение России (как он пишет, Царства), ее падение, как крушение, падение христианства. Через христианство и библейские сюжеты мыслитель пытается не только выразить свое ощущение Конца и оправдать его заблуждениями столь любимой им религии, но и найти пути преодоления, «переживания» кризиса. Человечество переживет кризис, это христианство не переживет его. Для христианства этот кризис смертелен. И смертью христианства насыщается страшный Зверь Апокалипсиса, оставляя человечеству жизнь.
В своей критике христианства Розанов необычайно выразителен. Он называет современную цивилизацию стонущей и обвиняет в этом её свойстве пришествие Христа: «Ведь Он проповедывал «лето благоприятное». Вот в этом, по крайней мере, — Он ошибся: никакого «лета благоприятного» не получилось, а вышла цивилизация со стоном» [219]. Грустно читать такие рассуждения Розанова, которые, впрочем, во многом перекликаются с «Антихристианином» Ф. Ницше. Но в этом весь Розанов бросаться из крайности в крайность. При всей гениальной прозорливости афористических рассуждений мыслителя его фактическое предательство Христа, хотя и вполне объяснимое, в чем-то сходно с предательством героев романа Дж. Оруэлла «1984».
Между тем прогнозы и предсказания Розанова действительно воспринимаются как пророчества. Книга писалась по следам революции, ее недавних переживаний, но уже в 1918-1919 гг. Розанов сумел увидеть перспективу «светлого» будущего: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русской Историей железный занавес. — Представление закончилось.
Публика встала.
— Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось» [220]. 219 Розанов В.В. Указ. соч. С. 54.
220 Там же. С. 12. 364 В одном из своих высказываний А.Л. Налепин, очень точно передает тот, хоть и слабый, оттенок надежды, которая освещает трагизм последних розановских сочинений: «Все предсмертное, апокалиптическое творчество Розанова, полное огненных, порою страшных слов, было проникнуто все же светлыми мотивами воскрешения. Ведь пророчествовал человек, для которого иной родины, чем Россия, не существовало. Это было не злорадство, не глумление, но крик боли — он жаждал не мщения, но любви, всего того, что он так хотел внушить всем людям: «Может быть, народ наш и плох: но он — наш народ, и это решает все»» [221]. 2.13. Эсхатологические мотивы в русской литературе и искусстве
Вячеслав Иванов: кризис гуманизма Поэта и мыслителя Вяч. Иванова называют олицетворением универсализма эпохи «серебряного века», выразителем сущности этого времени, средоточием волений русского символизма и русской культуры, одним из ведущих теоретиков нового религиозного сознания [222]. 221 Налепин А.Л. «Книга — это быть вместе» // Розанов В.В. Сочинения. С. 22.
222 См.: Толмачев В.М. Саламандра в огне: О творчестве Вяч. Иванова // Иванов Вяч. И. Родное и вселенское. М., 1994 Иванов Вячеслав Иванович (1866-1949) — поэт, мыслитель. Окончив два курса историко-филологического факультета в 1886 г., Иванов для продолжения образования уехал в Берлин, где под руководством Т. Моммзена писал диссертацию о системе откупов в Древнем Риме. Окончательно вернулся на родину весной 1905 г. Жил вначале в Санкт-Петербурге, с осени 1913 г. — в Москве. В 1921-1924 гг. — профессор Бакинского университета. 28 августа 1924 г. всей семьей эмигрировал и до конца жизни безвыездно жил в Италии. 17 марта 1926 г. стал восточным католиком православного обряда. В 1936-1949 гг. — профессор русского языка и литературы в папском восточном институте. [Русская философия: Краткий энциклопедический словарь. М., 1995. С. 208]. 365 Широко образованный человек, Вяч. Иванов свободно ориентировался в самых разных областях культуры. Исследователь творчества Иванова В.М.Толмачев отмечает, что, «подобно другим русским религиозным мыслителям первой трети века, он описал кризис поствозрожденческого индивидуализма…
Необходимость преодоления кризиса индивидуализма Иванов видел на путях религиозно понимаемой соборности» [223].
Свое понимание кризиса Иванов выражает в таких работах, как «Кризис индивидуализма» (1905), «Кручи» (1919), «Переписка из двух углов» (1921, совместно с М.О. Гершензоном) и др.
Вяч. Иванов сравнивает современную ему эпоху с рекой, «свергающейся бурными порогами, над которыми, как дым над костром, стоит зыбучая водяная пыль, обернувшаяся для глаза облаком… В плане же психологическом она, эта самая нами переживаемая жизнь, — продолжает Иванов, — исполненная противоречий и провозвестий, восторженная и ожесточенная, порывистая и недоуменная, является духу видением оледенелого города, объятого в ночи алым пожаром, где клубы призрачного огня лижут, но не растапливают сталактиты нависших льдин и стелются с яростью, но тщетною алчностью по недвижимым сугробам» [224]. 223 Толмачев В.M. Указ. соч. С. 13.
224 Вяч. Иванов. Кручи. О кризисе гуманизма // Вяч. Иванов. Родное и вселенское. М., 1994 С. 103. Иванов ощущает внутренние причины происходящих событий, предполагая, что социальные перемены явились в чем-то следствием внутренних, духовных перемен в обществе: «Общий сдвиг внешних (политических, общественных, хозяйственных) отношений ответствует еще более глубокому, быть может, и ранее начавшемуся сдвигу отношений внутреннего порядка. В существе и основе этого душевного сдвига лежит, думается, некая загадочная перемена в самом образе мира, в нас глядящегося; эту проблематическую перемену я отваживаюсь назвать кризисом явлений. Люди внимательные и прозорливые могли усле366 дить признаки этого психологического перелома раньше, чем наступил исторический
