Для «страстного влечения необходимо то, что можно выразить только посредством химической метафоры: мужчина и женщина должны нейтрализовать друг друга, как нейтрализуются кислота и щелочь, образуя соль» ( Там же. С. 692.). Шопенгауэр выделяет такие категории как: красота, психические свойства, коррекция или нейтрализация односторонностей и аномалий.
Во-первых, по мнению философа, наш выбор и нашу склонность определяет возраст. Мужчина отдает предпочтение женщинам от 18 до 28 лет. «Молодость, -пишет Шопенгауэр, — и без красоты привлекательна, красота без молодости — никогда». Во вторых, — это здоровье: острые болезни являются в наших глазах только временным препятствием; хронические болезни или истощение совершенно отталкивают нас, они могут перейти к ребенку. В-третьих, — это телосложение. Отталкивает непропорциональность телосложения, например, кривобокая, сгорбленная, коротконогая фигура и напротив стройная фигура возмещает любые недостатки. В-четвертых, привлекает достаточная полнота тела, худосочное тело отталкивает, привлекает полная женская грудь, так как сулит новорожденному обильное питание. С другой стороны, чрезмерно полные женщины вызывают отвращение, так как это свойство указывает на возможное бесплодие, что подсказывает не рассудок, а инстинкт. И только в последнюю очередь принимается во внимание красота лица. Шопенгауэр подчеркивает, что особенно «важны красивые глаза и лоб, связанные уже с психическими свойствами, особенно интеллектуальными, унаследованными от матери» ( Там же. С.689.). Следует указать, что Шопенгауэр неоднократно подчеркивает, что интеллектуальные способности ребенок наследует именно от матери.
Женщины отдают предпочтение мужчинам 30-35 лет даже перед юношами, у которых красота достигает своего расцвета. Объясняется это тем, что женщины руководствуются не вкусом, а инстинктом. Они мало обращают внимания на красоту, особенно на красоту лица: женщины как бы целиком берут на себя возможность передать ее ребенку. Каждый физический недостаток в мужчине, каждое отклонение от типа женщина может устранить в будущем ребенке, если она сама в этом отношении безукоризненна. Это объясняет, почему женщины часто любят некрасивых мужчин, но не мужчин без характерных для мужского пола качеств (строение скелета, широкие плечи, узкие бедра, прямые ноги, сила, мужество) – они не могут нейтрализовать их недостатков.
Второй вид мотивов, лежащих в основе половой любви, — те, которые относятся к психическим свойствам. Женщину всегда привлекают в мужчине достоинства его сердца и характера, которые наследуются от отца. Это прежде всего сила воли, решительность и мужество, а так же, пожалуй, благородство и доброта. Интеллектуальное же превосходство, — вновь подчеркивает Шопенгауэр, — не имеет над ней инстинктивно ощущаемой и непосредственной власти, поскольку эти свойства наследуются не от отца. Ограниченность не вредит успеху у женщин; здесь, скорее, мешают выдающиеся умственные способности и даже гениальность как отклонение от нормы. Поэтому некрасивый, глупый и грубый мужчина нередко оказывается для женщины более предпочтителен, чем человек образованный, одаренный и достойный. Поэтому, может быть, никогда не были женаты великие философы Гераклит, Платон, Кант, Ницше, Шопенгауэр.
Мужчины в своей инстинктивной любви к женщине руководствуются не свойствами ее характера, и, быть может, поэтому столько Сократов нашло своих Ксантипп – например, Шекспир, Альбрехт Дюрер, Байрон и другие. Однако и заключаемые по любви браки обычно несчастны: в них настоящее поколение приносится в жертву будущему. Не случайно испанская пословица утверждает:«Quien se casa por amores ha de vivir con dolores» (Кто женится по любви, тот будет жить в печали). Итак, почему же влюбленный не может отвести взгляд от своей избранницы и готов ради нее на любые жертвы? Потому что к ней стремится бессмертная его часть, а всего остального требует часть смертная. Тем самым человек подтверждает, что род ему ближе, чем индивидуальность, и он более непосредственно живет в нем, чем в индивиде.
Завершая анализ метафизики любви, Шопенгауэр пишет: «Если мы взглянем на суету жизни этой точки зрения, то увидим, что все, испытывая нужду и заботы, напрягают последние силы, чтобы удовлетворить бесконечные потребности и устранить многообразные страдания без какой-либо надежды обрести что-нибудь другое, кроме возможности поддерживать еще некоторое время это мучительное индивидуальное существование, а влюбленные – это предатели, тайно стремящиеся продолжить все муки и страдания бытия, которые без их участия вскоре пришли бы к концу; но они не допустят этого, как раньше не допускали подобные им» ( Там же. С. 705-709.)
1.8. Любовь как обман. Для Фрейда любовь — есть обман, проявление «подавляемого» полового влечения «либидо». В психоанализе Фрейда — преобразование вытесненного полового влечения в духовную деятельность, большей частью в сфере религии, метафизики или искусства. Именно в этом смысле объясняет психоанализ активную деятельность в области культуры. Наиболее глубокий анализ понятия любовь проделал русский философ .Вл.Соловьев. В работе «Смысл любви» Вл. Соловьев пишет, что «смысл и достоинство любви как чувства состоит в том, что она заставляет нас действительно всем нашим существом признать за другим то безусловное центральное значение, которое, в силу эгоизма, мы ощущаем только в самих себе и для себя» ( Соловьев В.С. Смысл любви. //Избранные произведения. Р-на-Д. 1998. С. 451).
Любовь важна не как одно из наших чувств, а как перенесение всего нашего жизненного интереса из себя в другого, как перестановка самого центра нашей личной жизни. Это свойственно всякой любви, но половой любви по преимуществу, которая отличается от других родов любви и большей интенсивностью, более захватывающим характером, и возможностью более полной и всесторонней взаимности. Чувство требует такой полноты соединения, внутреннего и окончательного, но дальше этого субъективного требования и стремления дело обыкновенно не идет, да и то оказывается лишь преходящим. На деле вместо поэзии вечного и центрального соединения происходит лишь более или менее продолжительное, но все-таки временное, более или менее тесное, но все-таки внешнее, поверхностное сближение двух ограниченных существ в узких рамках житейской прозы.
Однако предмет любви, предупреждает Соловьев, не сохраняет в действительности того безусловного значения, которое придается ему влюбленной мечтой. Для постороннего взгляда это ясно с самого начала; но невольный оттенок насмешки, неизбежно сопровождающий чужое отношение к влюбленным, оказывается лишь предварением их собственного разочарования. Разом или понемногу пафос любовного увлечения проходит, и хорошо еще, если проявившаяся в нем энергия альтруистических чувств не пропадает даром, а, только, потерявши свою сосредоточенность и высокий подъем, переносится в раздробленном и разбавленном виде на детей, которые рождаются и воспитываются для повторения того же самого обмана. Но собственно любовь тут ни при чем. Совпадение сильной любовной страсти с успешным деторождением есть только случайность, и притом довольно редкая; исторический и ежедневный опыт, несомненно, показывает, что дети могут быть удачно рождаемы, горячо любимы и прекрасно воспитываемы своими родителями, хотя бы эти последние никогда не были влюблены друг в друга. Следовательно, общественные и всемирные интересы человечества, связанные со сменой поколений, вовсе не требуют высшего пафоса любви» (Там же. С. 452.).
А между тем в жизни индивидуальной этот лучший ее расцвет оказывается пустоцветом. Первоначальная сила любви теряет здесь весь свой смысл, когда ее предмет с высоты безусловного центра увековеченной индивидуальности низводится на степень случайного и легкозаменимого средства для произведения нового, быть может, немного лучшего, а быть может немного худшего, но, во всяком случае, относительного и преходящего поколения людей. «Я говорю «обман», — пишет Соловьев, — с точки зрения индивидуальной жизни и безусловного значения человеческой личности, вполне признавая необходимость и целесообразность деторождения и смены поколений для прогресса человечества в его собирательной жизни.
Итак, заключает философ, если смотреть только на то, что обыкновенно бывает, на фактический исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим существом и исчезающую, не перейдя ни в какое дело (так как деторождение не есть собственно дело любви). Но, признавая в силу очевидности, что идеальный смысл любви не осуществляется в действительности, должны ли мы признать его неосуществимым? По самой природе человека, который в своем разумном сознании, нравственной свободе и способности к самосовершенствованию обладает бесконечными возможностями, мы не имеем права заранее считать для него неосуществимой какую бы то ни было задачу, если она не заключает в себе внутреннего логического противоречия или же несоответствия с общим смыслом вселенной и целесообразным ходом космического и исторического развития. Было бы совершенно несправедливо отрицать осуществимость любви только на том основании, что она до сих пор никогда не была осуществлена: ведь в том же положении находилось некогда и многое другое, например все науки и искусства, гражданское общество, управление силами природы.
Любовь для человека есть пока то же, чем был разум для мира животного: она существует в своих зачатках или задатках, но еще не на самом деле. И если огромные мировые периоды — свидетели неосуществленного разума — не помешали ему, наконец, осуществиться, то тем более неосуществленность любви в течение немногих сравнительно тысячелетий, пережитых историческим человечеством, никак не дает права заключить что-нибудь против ее будущей реализации. Следует только хорошо помнить, что если действительность разумного сознания явилась в человеке, но не чрез человека, то реализация любви, как высшая ступень к собственной жизни самого человечества, должна произойти не только в нем, но и чрез него.
1.9. Любовь как жизнь. В философии жизни любовь выступает в качестве синонима самой «жизни», благодаря которому личность входит в духовное пространство свободы. Один из основоположников философской антропологии и аксиологии, немецкий философ Макс Шелер в работе «Сущность и формы симпатии» раскрывает приоритет интенционального (направленного) духовного акта любви. Шелер пересматривает утилитарное естественно-научное понимание половой любви. Человек, по Шелеру, «как духовная сущность подчиняется новому порядку и новому единству, основанному на любви» (Цит. по Марков Б.В. Философская антропология. СПб. С. 200). Шелер отвергает классический подход рассмотрения бытия как бы извне, снаружи, с позиций нейтрального наблюдателя. Шелер солидарен с Хайдеггером в том, что невозможно рассматривать, оценивать, описывать бытие как бы со стороны. Отрицает Шелер и позицию традиционного гуманизма, ставящего человека в центр мира, преобразующего его по своему усмотрению, в соответствии сл своими потребностями и интересами. Согласно Шелеру, акт философствования есть акт смирения и готовности соучастия и сотрудничества с бытием. Центром личности выступает дух, бессильный и свободный относительно телесных и витальных аффектов, зато способный направлять волю на осуществление тех или иных поступков. Благодаря духу, человек возвышается до внемировых ценностей и таким образом впервые становится человеком, сохраняющим красоту телесного облика и доброту сердца. В отличие от Платона, Шелер настаивает на бесстрастности любви, ее динамика определяется не влечением к наслаждению, а стремлением к сущности и высшим ценностям. Поэтому любовь имеет творческую, созидательную природу, а половая любовь трактуется им как проявление космической концентрации, как выражение вселенской любви, инструментом которой выступают любящие. Цель человеческой жизни, считает Шелер,
