то игла для шитья или молоток, одно отсылает к другому средству для чего-то, и эту совокупность связей отсылок обобщает феномен мира, который представляет собой основное определение Dasein, которое делает возможным для Dasein познать средство в его бытии. Анализ средства (das Zeug) приводит и к осмыслению совместного мира (Mitwelt), ведь средство всегда сделано другими, либо для других, либо так, чтобы им могли воспользоваться другие. Итак, Dasein не изолировано, его бытие есть со-бытие (Mitsein) с другими. Если общение с вещами определялось Хайдеггером как «озабочение чем-либо» – питанием, одеждой; то общение с другими – заботливость о ком-либо. Экзистенциал «заботливость» обобщает все способы общения людей друг с другом – от любви до ненависти. Следует отметить, что Хайдеггер различает два модуса позитивной заботливости: заменяющую и заступническую[135]. При заменяющей заботливости стремятся снять с человека все бремя его забот и заменить его собой, при этом существует опасность подчинения этого человека себе. Собственный модус позитивной заботливости – заступническая заботливость, имеет место тогда, когда человеку отдают его заботы, чтобы он сам нес бремя своих забот. Как проясняет В. Бимель: «Эта заботливость касается собственно экзистенции другого, а не чего-то, что его озаботило»[136]. Как модус несобственного бытия Хайдеггер проясняет бытие людей (Man), которое противопоставляется собственности как модусу бытия, в котором Dasein выбирает себя самого на основе своих собственных возможностей.
Два равноисходных конститутивных способа быть своим вот мы видим в расположении и понимании.
Расположение или находимость (die Befindlichkeit) – один из экзистенциалов или способов быть здесь. Этот экзистенциал обозначает непредметный опыт в целом; пространственное нахождение в определенном месте; самочувствие, буквально, расположение к чему-либо, определенное настроение, настройку или установку. Die Befindlichkeit в «Бытии и времени» обозначает основной вид открытости (die Erschlossencheit – один из важнейших терминов Хайдеггера), т.е. дорефлексивного отношения к миру и к себе, имеет функцию непосредственного раскрытия. По мнению исследователя Ибера Хр., понятие Еrschlossencheit заменяет у Хайдеггера традиционное понятие сознания. Открытость – это словно открытая сцена, на которой или через которую нечто вообще может встретиться, благодаря чему для человека все является здесь (здесь присутствующим). Da-sein является поэтому по большей части открытостью[137]. Как отмечает исследователь Поггелер, «Хайдеггер находит в человеке и только в нем „Dasein“ – ту самую открытость бытия, только благодаря которой мы познаем нечто как нечто, вещь в ее бытии вещи, себя самих как людей»[138]. Dasein как открытость есть бытие-в-мире, оно всегда уже находится при сущем. В «Бытии и времени » Хайдеггер указывает на то, что есть три равнопервоначальных способа открытости – понимание, речь и расположенность, причем последний способ является самым важным. Их равнопервоначальность подразумевает невыводимость этих трех способов друг из друга, а также их принципиальную неотделимость[139]. Хайдеггер не рассматривает, как эта расположенность относится к чувству, а указывает лишь на то, что расположенность связана с возможностями[140], которые раскрываются перед бытием Dasein и с пониманием здесь-бытием своего бытия. «Находимость и понимание вместе артикулируют ту открытость, которая составляет „здесь“ Dasein в человеке»[141]. Хайдеггер описывает это так: «В расположении присутствие всегда уже вручено самому себе, себя всегда уже нашло, не как воспринимающее себя-обнаружение, но как настроенное расположение»[142].
Итак, экзистенциал «расположенность» означает то, что Dasein всегда каким-то определенным образом расположено к бытию, что оно так или иначе находит себя в отношении к бытию. Эта расположенность (находимость при…) открыта ему в настроении. Иными словами, это можно передать следующим образом: человек всегда чувствует, что и как происходит в бытии,он настроен определенным образом, имеет определенное настроение, в котором свершается первоначальный способ встречи с другими, с миром, с самим собой. Не следует понимать настроение как душевную окраску внешних событий, реакцию на их свершение, ибо в этом случае непонятен раскрывающий характер настроения[143].
Чувство (аффект, настроение) становится способом бытия человека, что характерно для онтологии XX века, ведь философские концепции более ранних эпох философии считали, что наши чувства нас обманывают, что на них не стоит обращать внимания, а преодолевать в пользу разума. Чувство считалось отражением, внутренним истолкованием внешних событий, более или менее адекватное им. Хайдеггер, а многим раньше С. Кьеркегор, вводит в философию проблему чувств, которая в прошлом европейской философской традиции, напротив, исключалась из нее.
В современной философии не только Хайдеггер или Кьеркегор обратились к проблеме чувств. Так, феноменолог Макс Шелер рассматривает прежде всего область эмоционального. Но Хайдеггер более радикально подходит к этой области, он пытается понять чувство как способ бытия человека, как связь со всем сущим в целом, чего как раз нельзя достичь в научном познании, но дано нам как чувствующим. Это французский исследователь А. де Вэленс формулирует следующим образом: «…структура человеческого бытия такова, что в любой момент, неизбежно, оно есть Da-Sein, т.е. наличное бытие, помещенное в тотальность того, что есть, и по отношению к этой тотальности. Этот способ бытия по отношению ко всему, говорящему мне (хотя и скрыто, а не познавательно), где я есть относительно тотальности бытия, есть чувство»[144]. Итак, любое действие человека, и даже познание, из которого прежде всеми силами пытались убрать интерес и эмоции, расположено или настроено определенным образом, т.е. любое действие или познание связано с отвращением, отворачиванием от мира или приближением к миру. Немецкий исследователь О. Поггелер отмечает, что еще Кьеркегор указывает на то, что и наука. и искусство связаны с чувством, т.к. они нацелены на признание, и имеют предпосылкой настроение. Хайдеггер. в свою очередь, цитирует тезис Августина и Паскаля о том, что только через любовь достигают истины[145]. В историко-философском смысле появление онтологии чувства или стремление обосновать онтологию исходя из аффекта, по мнению Ибера[146], имеет две предпосылки. Первой выступает философский опыт «бессилия разума», который проявился уже в философии позднего Шеллинга. Появились точки зрения, согласно которым, разум, субъективность являются не безусловными, а имеют предпосылки, которые обуславливают их. Эта точка зрения утвердилась прежде всего в философии Кьеркегора, который считал, что экзистенция определена своей фактичностью. Далее, Маркс и Фейербах, Шопенгауэр и Ницше и вовсе устраняют парадигму разума, аннулируют примат разумности по отношению к миру. В эту традицию[147] со своей теорией расположенности (аффект как нечто более первоначальное, чем сознательная связь с миром) входит М. Хайдеггер. Второй же предпосылкой выступает реальный исторический и культурный опыт Европы рубежа XIX-XX в. и начала XX века. В это время был распространен опыт безразличия человека к миру, опыт отчуждения человека от мира и от самого себя, опыт страха и чуждости сущего. Художественно это опыт был выражен, например, в немецком экспрессионизме.
Хайдеггер отмечает, что расположенность – это бытие в настроении. «То, что мы онтологически называем расположенность, онтически является самым знакомым и самым повседневным: настроением, настроенным бытием»[148]. В настроении человеческое бытие приводится перед бытие своего здесь, но это не означает, что настроение несет познавательную функцию (оно не дает знания о сущем), в нем раскрывается бытие. «Настроение открывает, „как оно“ и „каково бывает“ человеку. В этом „как оно“ настроенность вводит бытие в его „вот“[149]. В расположении показывается «так оно есть», но его происхождение не видно. Эту черту Dasein Хайдеггер обозначает как брошенность этого сущего в его вот. Это размыкаемое в расположении «так оно есть» является экзистенциальной определенностью сущего, которое есть способ бытия-в-мире. В расположении Dasein находит себя, но не в форме восприятия, а в форме настроенного расположения: «настроение ставит присутствие перед так оно есть»[150]. Настроение всегда настигает внезапно. «Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной от– и выданности озаботившему „миру“[151]. Т.е. расположение «есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкнутости мира, соприсутствия и экзистенции»[152]. Итак, Хайдеггер анализирует расположение, выделяя две его сущностные черты: первая указывает на момент брошенности Dasein, вторая показывает расположение как основной образ равноисходной разомкнутости мира. В качестве синтетического, охватывающего определения настроения мы находим: «Настроенностью расположения экзистенциально конституируется мирооткрытость присутствия»[153]. В. Бимель проясняет это с помощью такого примера: «Нечто такое как опасность будет мне в моем мире доступной только потому, что я в состоянии испытать боязнь. Итак, настроение не феномен, ограниченный только субъектом и его восприятием, а способ открытого бытия, благодаря которому мир доступен мне самыми различными образами – как угрожающий, радующий, приятный, волнующий и т.д»[154]. Следует отметить, что хайдеггеровский анализ расположения повлиял на психиатрию (Людвиг Бинсвангер) и медицину[155].
Второй структурный момент, момент понимания, равнопервоначален настроенности. Но здесь мы не будем уделять ему так много внимания, как первому, а лишь кратко укажем на его место в экзистенциальной аналитике Dasein. Наше особое внимание к расположенности и феномену настроения обусловлено нашей темой – исследованием различных значений понятия «экзистенция». Дело в том, что традиционно в экзистенциализме темой рассмотрения становится какое-либо чувство («тошноты» – Сартр, абсурда – Камю, также у Кьеркегора – страха, и т.п.), т.к. экзистенция связывается не с сознанием, не с разумным отношением к действительности, а с чем-то противоположным, что находят, например, в чувстве.
Переходя к рассмотрению понимания как экзистенциала, следует отметить, что специфика хайдеггеровского прояснения понимания как экзистенциала состоит в том, что понимание обнаруживает в себе характер проекта, как возможности быть, умения быть Dasein. «В понимании экзистенциально лежит бытийный способ присутствия как умения быть»[156]. Экзистенциальную структуру понимания Хайдеггер проясняет как набросок, проект (Entwurf). Dasein существует в понимании как открытость, набрасывая себя на возможности своего умения быть. Так как это набрасывание происходит не в пустом пространстве, да и возможности уже открыты определенным образом, оно есть фактичность. Хайдеггер анализирует понимание как истолкование и высказывание. Понимание является как-раз тем способом, котоым Dasein относится к себе самому, своим собственным возможностям, что делает возможным его экзистенцию. «Присутствие есть сущее, которое понимая в своем бытии, относится к этому бытию. Тем самым заявлено формальное понятие экзистенции»[157]. Выше мы уже указывали на то, что отношение Dasein к самому себе (формальное понятие экзистенции) внешне подобно кьеркегоровскому определению духа, которое восходит к немецкой классике. Более выразительно на связь идеи экзистенции и понимания Хайдеггер указывает в §63, где он как бы подводит итоги экзистенциальной аналитики: «Формальная заявка идеи экзистенции была ведома лежащей в самом присутствии понятностью бытия. …Введенная идея экзистенции есть экзистентно несвязывающая прорисовка формальной структуры понятности присутствия вообще»[158]. Хайдеггер отмечает, что исходя из этой идеи происходил анализ Dasein, прояснение термина «забота», что дало возможность различения реальности и экзистенции, привело к тезису: «субстанция человека есть экзистенция»[159].
Речь представляет собой третий момент бытия-в-мире. Хайдеггер определяет ее как артикуляцию понятности. «Расположенная понятность бытия-в-мире выговаривает себя как речь»[160].
Итак, показаны конститутивные моменты бытия-в-мире. Но экзистенциальная аналитика продолжается с целью показать
