гг. Хайдеггер не имел профессиональных контактов с представителями других восточных философских культур.
В сравнительном философском хайдеггероведении отмечаются сходства, аналогии и параллели между взглядами не только позднего, но уже и раннего Хайдеггера. Сначала коснемся раннего Хайдеггера в интерпретации ряда зарубежных философов по проблемам, рассматриваемым Хайдеггером в «Бытие и время». Это, прежде всего, проблема бытия и ничто. Например, Чарльз Вэй-сюн Фу в своем эссе «Хайдеггер и Дзэн о бытии и ничто: критический очерк в трансметафизической диалектике»[323] пишет, что традиционно полагают центральной темой западной метафизики бытие, а восточной – небытие, особенно в даосизме и буддизме махаяны. Автор условно различает Хайдеггера раннего (Daseinanalytik) и Хайдеггера позднего (Seinsdenken). В «Бытии и времени» Хайдеггера он обнаруживает двойной лейтмотив: это вопрос о бытии и вопрос об истине. Небытие у Хайдеггера не есть анти-бытие, которое онто-тео-логически противопоставлено Бытию; оно, наоборот, помогает экзистенциальному и онтологическому прояснению бытия. Он повторяет мысль Хайдеггера о том, что подлинное герменевтическое понимание Dasein невозможно без предварительного прояснения вопроса о значении самого бытия. После ряда экскурсов в работы позднего Хайдеггера, где проблема бытия и ничто неоднократно рассматривалась, он вновь возвращается к «Бытию и времени», к вопросу об истине бытия, выдвинутому Хайдеггером через лингвистический (грамматический и этимологический) анализ самого слова «бытие», о временно-исторических характеристиках бытия. И, наконец, указав, что хайдеггеровская трактовка бытия и небытия уходит корнями к Пармениду и Экхарту Мейстеру, он ведет сопоставительный анализ понимания Бытия и Небытия в философии Хайдеггера и в философии буддизма махаяны. В литературе также отмечается определенное сходство хайдеггеровского Dasein с конфуцианской категорией «жизнь», равно как с некоторыми категориями даосизма и буддизма: в даосизме – с Дао, в буддизме – с дхармой и шуньятой. В мышлении как раннего, так и позднего Хайдеггера находят некоторые сходства с пониманием вещей в И-цзине. Далее сравнение ведется уже по работам позднего Хайдеггера. Отмечается акцент последнего на трактовку сути мышления через поэзию, язык, речь и молчание[324].
Вторым проблемным полем, на котором прослеживается некоторое сходство идей раннего Хайдеггера с восточной мыслью, является проблема смерти. Хорошо известно, что проблема смерти занимает важное место в «Бытии и времени» Хайдеггера. Второй раздел «Присутствие и временность» содержит специальную главу «Возможная целость присутствия и бытие к смерти». Его трактовки смерти как «возможности бытия, которую присутствие всякий раз должно взять на себя само. Со смертью присутствие стоит перед собой в его самой способности быть. В этой возможности речь для присутствия идет напрямую о его бытии – в мире… Смерть есть возможность прямой невозможности присутствия. Таким образом, смерть открывается как наиболее своя, безотносительная, не-обходимая возможность[325] и некоторые другие рассуждения о смерти являются предметом многочисленных исследований. Например, известный современный японский необуддист Дайсаку Икэда пишет, что, согласно «немецкому экзистенциалисту» Хайдеггеру, само человеческое существование – это бытие-к-смерти (being-into-death). Другими словами, пишет Икэда, это означает, что Хайдеггер поднял в «Бытии и времени» проблему жизни и смерти, ту проблему, которая является центральной для любой философии и религии. Он находит сходства во взглядах на эту проблему у буддизма (конкретно у Нитирэна в XIII веке) и Хайдеггера в XX веке[326]. Индийский исследователь Чандра С.С. в своей докторской диссертации «Феномен смерти в мысли Хайдеггера и в учении Будды»[327] посвящает семь глав непосредственно рассмотрению хайдеггеровского тезиса о бытии-к-смерти. И после рассмотрения в четырех главах учения Будды о смерти дает сравнительный концептуальный анализ взглядов на смерть Хайдеггера и Будды. Им обнаруживается ряд параллелей в их взглядах. Понятие смерти у Хайдеггера он считает экзистенциально-онтологическим. Понятие смерти в буддизме прослеживается в контексте буддийского опыта и учения о смерти.
Третье направление, или третье проблемное поле, на котором прорисовывается некоторое сходство идей раннего Хайдеггера и восточной философии – это проблема языка, речи, молчания. Параграф 34 «Присутствие и речь. Язык» дает представление о первом наброске феномена языка, который у позднего Хайдеггера станет ведущей темой. Его определения: «Экзистенциально-онтологический фундамент языка есть речь», «Речь экзистенциально равносходна с расположением и пониманием», «Вовне-выговоренность речи есть язык», «Речь есть „означающее“ членение понятности бытия – в мире..»., «Умолчание как модус говорения артикулирует понятность присутствия так исходно, что из него вырастает настоящее умение слышать и прозрачное бытие-с-другими», – находят сходства и параллели в восточном философствовании. Японский исследователь Т. Кото специально этой проблеме посвящает статью «Язык и молчание: Само-узнавание у Хайдеггера и Дзэн»[328]. Касаясь постановки этой проблемы, автор отмечает, что важной темой в «Бытии и времени» является положение Хайдеггера: страдание обычного Dasein от «утраты самости через исчезновение в мире своего присутствия». Речь идет об интерпретации автором параграфа 27 «Повседневное бытие самости и люди» в первом разделе «Бытия и времени». Dasein поглощается безличностным, коллективным Man. Сходные идеи он находит у средневековых японских мыслителей Кукая и Догэна. Автором дается развернутый перефраз параграфа 34 «Присутствие и речь. Язык», при этом особо подчеркивается мысль Хайдеггера, что язык укоренен в Dasein. Также делается акцент на выражение Хайдеггера о «беззвучном голосе бытия», то есть умолчании, молчании. Уже здесь заметны поиски нового стиля философствования, близкого к досократовскому и восточному.
Рассмотренные нами три основных пункта сходств взглядов раннего Хайдеггера с восточной философией получает дальнейшее разъяснение и развитие в творчестве позднего Хайдеггера, о чем мы частично уже говорили. Кратко это можно выразить в следующих тезисах. Первый. Хайдеггер берется за перевод китайской классики, а именно Дао-дэ-цзина. История этого занятия Хайдеггера уже отражена в Хайдеггериане[329]. В нескольких словах это выглядит так. Непосредственный интерес у Хайдеггера к этому занятию обнаружился весной 1946 года, перевод начался вместе с китайским философом, всего было переведено ими восемь глав Дао-дэ-цзина на немецкий язык. Хайдеггер дискутирует, а точнее, ведет диалог с японским профессором Тезука из императорского университета в Токио, что нашло отражение в тексте его очерка «Из диалога о языке между японцем и спрашивающим»[330]. Хайдеггер здесь, кроме всего прочего, вспоминает многочисленные беседы с графом Куки у себя дома в двадцатые годы, именно дома, так как на семинарских занятиях он, по словам Хайдеггера, молчал. Хайдеггер замечает, что Куки «мог на европейских языках высказать то, что подлежало разбору. Но разбирали мы ики; при этом мне дух японского языка оставался недоступным; и таким он останется еще и сегодня»[331]. Хайдеггер констатирует, что почти тридцать лет назад, то есть в начале двадцатых годов, обращался к японским стажерам с вопросами о месте поэзии в различных культурах. И еще. Это напоминание Хайдеггера о том, что он уже раньше «назвал язык, довольно беспомощно, домом бытия»[332]. Второй. Хайдеггер поздний уже восторженно отзывается о трудах В. Гумбольдта о языке и языках. Путь Гумбольдта к языку теперь представлен Хайдеггером во всем богатстве гумбольдтовской мысли[333]. И, по сути, все его очерки, беседы, лекции о языке созвучны не только словам Новалиса о языке, но и Гумбольдта. Третий. Проблема бытия и ничто высвечивается как в свете идей Мейстера Экхарта, Лейбница, Ницше и некоторых других западных мыслителей, так и восточных, о которых мы частично уже говорили. В литературе отмечается у позднего Хайдеггера тенденция его обращения к мистикам: Экхарту, Силезиусу, их взглядам на понятие «Ничто», сходными со взглядами на него даосизма и буддизма Махаяны[334]. Позднего Хайдеггера уже рассматривают как метафизика природы, «почвы», «ландшафта»[335]. Он – пост-метафизик[336]. Он открыт для новых дискуссий, споров в мире.
Концепты Хайдеггера в сравнении с концептами классической восточной философии
Глава 4
Беззаботное скитание в мире сокровенного и таинственного: М. Хайдеггер и даосизм
(Е.А. Торчинов)
Японец: Конечно. Поэтому лекцию «Что такое метафизика?» мы в Японии поняли сразу, как только она дошла до нас через перевод, на который отважился японский студент, который тогда у Вас учился. Еще и сейчас мы удивляемся, как европейцы могли впасть в нигилистическое истолкование разбиравшегося в той лекции Ничто. Для нас пустота – высшее имя для того, что Вы скорее всего назвали бы словом «бытие»…
М. Хайдеггер. Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим
§1. Взаимодействие европейской и восточной мысли до Хайдеггера
Обращаясь к Востоку, европейская мысль как бы смотрелась в некое инокультурное зеркало, видя в нем отражение своих собственных проблем и интересов. В течение столетий Европа не столько стремилась понять Восток в его своеобразии и принять его в его таковости, сколько желала обнаружить в нем подтверждение своих собственных открытий, дерзаний и устремлений. В XVII веке европейский рационализм, зачарованный перспективой математизации метафизики и превращения ее в точное знание, обратил внимание на китайскую нумерологию и комбинаторику. Так, Лейбниц не только нашел в китайском «Каноне Перемен» (И-цзин) истоки своего дифференциального исчисления с его двоичной системой, но и истоки истинной естественной теологии, которой, как он считал, китайцы имеют такое же право обучать европейцев, как последние – обучать первых христианской богооткровенной теологии.
Несколько позднее французские просветители, прежде всего, Вольтер, познакомились с трудами миссионеров иезуитов и увидели в китайской империи образец просвещенной монархии, в которой господствует принцип выдвижения людей по их талантам согласно мудрой системе экзаменов, деистическая естественная религия с культом Высшего Разумного Существа – Неба.
В первой половине XIX века А. Шопенгауэр обратился к религиозно-философской мысли Индии, увидев в веданте и буддизме не только один из источников своей философии, но и некое наиболее совершенное выражение вечной мудрости. Свой онтологический пессимизм и учение об освобождении как резиньяции воли Шопенгауэр подкреплял наряду с кантовским априоризмом четырьмя благородными истинами буддизма, ведантической майявадой и общеиндийскими доктринами сансары и кармы.
Шопенгауэровское обращение к Востоку сыграло огромную роль в начале процесса (не завершившегося, впрочем, до сих пор) преодоления философского и историко-философского европоцентризма. Именно после него восточная, прежде всего, индийская, мысль перестает рассматриваться исключительно как некая «недофилософия» или «предфилософия» и начинается признание ее не только историко-философской, но и собственно философской, в том числе, и эвристической ценности. С другой стороны, шопенгауровские экскурсы в область восточной мысли стимулировало и само востоковедение, постепенно переходившее от чисто филологической проблематики, к культурологической и историко-философской. Так, именно увлечение Шопенгауэром подвигло П. Дейссена не только создать Шопенгауэровское Общество, но и стать индологом, одним из ведущих санскритологов мира, посвятившим всю свою жизнь изучению «культовых» текстов своего философского кумира – Упанишад и других работ школы веданта. При этом, философские взгляды Дейссена непосредственно отражались и в его научных работах – достаточно вспомнить его небольшую книгу «Платон и веданта в свете кантовской философии»[337]. Интересно также, что Дейссен был школьным товарищем Ф. Ницше, и дружба с будущим санскритологом, возможно, повлияла на воззрения Ницше, в том числе и на его достаточно положительное отношение не только к восточной мысли, но и культуре Востока
