науки, в более крупные пирамидки, которые, в свою очередь, сливаются в еще более крупные и так далее, до тех пор, пока все научные теории и области не сольются в одну громадную сис¬тему, вершина которой достигает облаков, — в единую унифицирован¬ную науку.

В этой примитивно-кумулятивной модели развития не происходит никаких потерь или отступлений: каждое установленное протокольное предложение навечно ложится в фундамент науки; если некоторое предложение обосновано с помощью протокольных предложений, то оно прочно занимает свое место в пирамиде научного знания. И это представление о непрерывном прогрессе науки отвечало духу своего времени. Большинство людей в первой половине XIX в., в том числе и ученые, было убеждено, что научное знание всегда и постоянно возрас¬тает, что наука только добавляет новые факты и законы к тем, что бы¬ли получены ранее, а если иногда что-то и отбрасывается, то это — ложь, которую мы ошибочно считали истиной.

Первоначальная модель науки и научного прогресса была на-столько искусственна и примитивна, настолько далека от реальной науки и ее истории, что это бросалось в глаза даже самим логическим позитивистам. Они предприняли отчаянные попытки усовершенство¬вать эту модель, с тем чтобы приблизить ее к реальной науке. В ходе этих попыток им пришлось постепенно отказываться от своих перво¬начальных логико-гносеологических установок. Однако несмотря на все изменения и усовершенствования, модель науки логического позитивизма постоянно сохраняла некоторые особенности, обусловленные первоначальной наивной схемой. Это, прежде всего, выделение в науч¬ном знании некоторой твердой эмпирической основы; резкая дихото¬мия эмпирического—теоретического и их противопоставление; отри¬цательное отношение к метафизике и всему тому, что выходит за пре¬делы чувственного опыта; абсолютизация логических методов анализа я построения научного языка и знания; ориентация в понимании науч¬ного знания на математические дисциплины и т. д.

Методологическая концепция логического позитивизма столкнулись с необходимостью решать многочисленные проблемы, вставшие перед ней в связи с той моделью науки, которую она сконструировала. Н частности, потребовалось точно указать, из каких терминов и пред-

21. Примеры реализации этого идеала построения научной теории можно нити в работе: Carnap R. Abriss der Logistik. Wien, 1929.

ложений состоит эмпирический базис науки; следовало показать, что все научное знание действительно сводится к эмпирическому базису;

нужно было сформулировать критерий научности, который позволил бы отсечь метафизику от науки, и т. д. Следует подчеркнуть, что боль¬шинство этих проблем возникло лишь благодаря принятым логико-гносеологическим установкам и неразрешимость вставших проблем как раз и показала, что принятые установки были порочными. Попыт¬ки решить первоначальные проблемы породили новые проблемы, а решение последующих проблем натолкнулось на новые трудности и в конце концов методологическая концепция логического позитивизма развалилась под грузом тех проблем и сложностей, которые она же и породила. До сопоставления ее с реальной историей научного позна¬ния дело даже не дошло.

На примере ряда проблем, которые ставила перед собой методоло¬гическая концепция логического позитивизма, попробуем показать, с какими трудностями столкнулась эта концепция и как она разрушалась в попытках преодолеть эти трудности.

I. 4. ЭМПИРИЧЕСКИЙ БАЗИС

Понятие эмпирического языка было одним из важнейших понятий методологии логического позитивизма, а проблема определения этого понятия — ключевой проблемой концепции.

Первоначально в качестве эмпирического языка членами Венского кружка был принят феноменалистический язык, описывающий чувст¬венные восприятия и состоящий из протокольных предложений. Про¬токольным предложениям первоначально приписывали следующие особенности:

а) они выражают «чистый» чувственный опыт субъекта;

б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться;

в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию;

г) они гносеологически первичны — именно с установления прото¬кольных предложений начинается процесс познания.

«Ясно и, насколько мне известно, никем не оспаривается, что по-знание в повседневной жизни и в науке начинается в некотором смысле с констатации фактов и что ‘протокольные предложения’, в которых и происходит эта констатация, стоят — в том же смысле — в начале нау¬ки» 22, — писал руководитель Венского кружка М. Шлик. Легко заме-

22 Schlick M. Uber das Fundament der Erkenntnis // Erkenntnis, Bd. 4, 1934, S. 89. — Это практически то же самое, что говорил в свое время Д. С. Милль:

«Начало всякого исследования состоит в собирании неанализированных фактов и в накоплении обобщений, непроизвольно являющихся естественной вос¬приимчивости». — Милль Д. С. Огюст Конт и позитивизм. М., 1897, с. 45.

тить, что свойства (б), (в), (г) обусловлены свойством (а). И когда оказалось, что «чистый» чувственный опыт невозможен и, во всяком слу¬чае, не может сохранить свою «чистоту» при выражении его в языке, логическим позитивистам пришлось отказаться от (а), а вместе с тем и от всего остального.

В вопросе о том, какова форма протокольных предложений, чти они собой представляют, среди логических позитивистов не было еди¬нодушия. Р. Карнап полагал, что эти предложения должны составлять¬ся из слов, относящихся к чувственным впечатлениям; О. Нейрат отли¬чительный признак протокольного предложения видел в том, что в не¬го входит имя протоколирующего лица, «констатации» М. Шлика со¬держали слова «здесь» и «теперь», имеющие смысл лишь в конкретной ситуации. Суммируя все эти идеи, можно предположить, что прото¬кольное предложение должно было выглядеть приблизительно так: «Я сейчас воспринимаю круглое и зеленое». Предполагается, что это пред¬ложение выражает мое «чистое» чувственное переживание в определен¬ный момент времени.

Однако это далеко и далеко не так. Данное предложение содержит такие слова, как «круглое» и «зеленое», а эти слова являются общими терминами, т. е. относятся не только к моему сиюминутному ощуще¬нию, а к громадному классу ощущений — как моих собственных, так и других людей. Поэтому они выражают лишь то, что является общим для ощущений данного класса, и не способны передать те черты моих ощущений, которые придают им их уникальность и неповторимость. Таким образом, выражая ощущения в языке, мы производим абстраги¬рование и обобщение и сохраняем лишь общее и абстрактное.

Вместе с тем, эти слова выражают понятия, которые связаны с другими понятиями и подчиняются определенным законам нашего языка, сформировавшимся в результате длительного исторического развития самого языка и общественной практики. Поэтому в своем содержании ни понятия воплощают также исторический опыт людей. Таким образом, содержание понятий «круглое» и «зеленое» отнюдь не исчерпываются моим мгновенным переживанием, даже если это переживание и оказывает какое-то влияние на их значение. — Это лишь одно из рассуждений, показывающих, что выразить в языке «чистое» чувственное переживание и при этом сохранить его «чистоту», не добавив к нему рационального элемента, невозможно.

Кроме того, следует учесть, что и самого «чистого» чувственного опыта, к которому апеллировали логические позитивисты, не существует. Это показал еще И. Кант. А в психологии XX в. была эксперимен¬тально доказана связь, существующая между работой органов чувств и мышлением человека, в частности, даже его профессиональными зна¬ниями. Таким образом, убеждение логических позитивистов в том, что наука опирается на твердый эмпирических базис, а этот базис состоит из абсолютно истинных протокольных предложений, выражающих чувственные переживания субъекта, оказалось ложным. Даже если бы существовал «чистый» чувственный опыт, его невозможно было бы вы¬разить в языке. Но к тому же такого опыта просто не существует.

Между прочим, любопытный пример методологической псевдо-проблемы, возникающей в результате принятия неоправданных фило¬софских предпосылок, дает проблема интерсубъективности протоколь¬ного языка, которая в течение ряда лет волновала логических позити¬вистов. Если считать, что протокольные предложения выражают «чис¬тый» чувственный опыт субъекта, то оказывается, что у каждого субъ¬екта свой собственный протокольный язык. Это обстоятельство порож¬дает достаточно серьезную трудность, если при этом еще утверждают, что наука занимается трансформацией протокольных предложений и каждое научное предложение имеет смысл лишь постольку, поскольку его можно свести к протокольным предложениям. Получается, что ка-ждый субъект имеет свою собственную науку и принимает лишь те на¬учные предложения, которые согласуются с его личным протокольным языком. Но факт существования общепризнанной интернациональной науки налицо. Значит, нужно отыскать «интерсубъективный» прото¬кольный язык, т. е. такой язык, который был бы общим для всех инди¬видов. Совершенно очевидно, что проблема нахождения общего эмпи¬рического языка неразрешима в рамках феноменализма.

Все это вынудило логических позитивистов перейти сначала к физикалистскому эмпирическому языку, а затем к «вещному» языку, опи¬равшемуся на понятие наблюдаемости. Такой переход позволил им не только избавиться от целого ряда неразрешимых проблем, но и приб¬лизил методологическую концепцию логического позитивизма к реаль¬ной науке

Идею языка наблюдения, термины и предложения которого отно¬сятся к чувственно воспринимаемым вещам и их свойствам, разработал Р. Карнап. Предикат Р он называет «наблюдаемым» для субъекта N. если при соответствующих условиях для некоторого предмета а субъ¬ект N может придти к решению об истинности предложения «Ра» или «не-Ра» 23. Например, с помощью наблюдения субъект может решить, какое из двух предложений — «Арбуз круглый» или «Неверно, что ар¬буз круглый» — является истинным. В предложения языка наблюдения

23. Сатар R. Testability and Meaning. Ч. Ш, § 11 // Philosophy of Science, V. 4,1937

могут входить лишь те термины, которые обозначают чувственно вос¬принимаемые вещи и свойства. Поэтому с помощью наблюдения мы всегда можем установить, истинно то или иное предложение языка на¬блюдения или ложно.

Правда, для этого еще недостаточно, чтобы эмпирический язык содержал только термины наблюдения, нужно еще наложить некото-рые ограничения на формы предложений, которые в нем допускаются. и языке наблюдения Карнап разрешает использовать только экстен¬сиональные логические связки, поэтому все молекулярные предложе¬ния этого языка являются функциями истинности составляющих их атомарных предложений 24. — Это обеспечивает проверяемость всех предложений эмпирического языка посредством наблюдения.

Нетрудно увидеть, что несмотря на отказ от феноменализма, ос-новные идеи логических позитивистов относительно эмпирического базиса сохранились — даже после дискуссии 30-х годов по поводу про¬токольных предложений. Эмпирические предложения уже не являются абсолютно достоверными, но их истинность обосновывается наблюде¬нием, и раз она установлена, в ней трудно сомневаться. Таким образом, твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Гермины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опы¬та; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпириче¬ские термины и весь эмпирический язык оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его развитию. Как для Ари¬стотеля листья деревьев были зелеными, а небо — голубым, так и для Ньютона, и для Эйнштейна. Язык наблюдения этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: про¬цесс познания начинается с наблюдения, с констатации фактов; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения и лишь после этого может начать свою работу теоретик.

Идея языка наблюдения на первый взгляд представляется доволь¬но простой и ясной. Однако небольшой философский анализ тотчас обнаруживает, что здесь нет ни простоты, ни ясности. Дело в том, что весьма неясным оказывается основное понятие «наблюдаемости».

Прежде всего, это понятие носит субъективный характер: то, что наблюдаемо для одного человека, может оказаться ненаблюдаемым для другого благодаря