ними. Оно существует на границе материального и высшего, того и этого. Это — мир поэзии, искусства.
А третье — совершенно невидимо. Его никто никогда не видел .и не увидит, потому что это — сама сущность смотрящего. Вы не сможете сделать ее объектом: это сама ваша субъективность. Это всегда свидетель и никогда — не свидетельствуемое. Это всегда наблюдатель и никогда — не наблюдаемое. Это мир мистики: трансцендентное.
А целостный человек будет ученым, поэтом и мистиком. Пифагор был целостным человеком, святым.
Когда я говорю это — что целостный человек будет всеми тремя вместе пожалуйста, не понимайте это буквально. Можно не быть в буквальном смысле ученым и все же быть целостным — но ваше мышление будет научным. Можно и не быть Альбертом Эйнштейном, Ньютоном или Эдисоном. Будда — не Альберт Эйнштейн, но все же у него научный подход: он мыслит абсолютно научно. Он не признает никаких суеверий. Он не допускает никакой нелогичности. Он всегда будет строго логичен — хотя и уведет вас за пределы логики! Но он будет вести вас очень логично, шаг за шагом, методично.
Будда настолько же ученый, как и Альберт Эйнштейн; только взгляните на его слова. Он говорит: «Не верьте тому, что я говорю, пока не испытаете это. Пока вы сами не поймете это, не верьте мне». Так может сказать только тот, кто обладает абсолютно научным складом ума. Он говорит: «Не верьте ничему только на основании того, что это сказано в писаниях. Писания могут ошибаться — кто знает? Пока вы сами не станете свидетелями, нет гарантии, что это правда». Так может быть в Ведах, в Упанишадах — нет необходимости верить или не верить. Экспериментируйте, пробуйте! Станьте лабораторией — своей собственной лабораторией. И пока вы сами не сделали заключение, все верования — просто предрассудки, суеверия, нелогичные, необоснованные. И вера в истину — это ложь. Опыт истины- это совершенно другое явление. Вера в истину — это ложь.
Это — подход научного ума.
Будда — не поэт в обычном смысле: он никогда не сочинял стихов. Но он поэт! Его походка поэтична, его взгляд на жизнь поэтичен. То, как он изливает свое сострадание — поэтично. Возможно, он не поэт в обычном, буквальном смысле, но он — сама явленная поэзия. Само его существование полно поэзии. Необычайное изящество, окружающее его, бесконечная красота его жизни, великолепие, которое он принес на Землю — Земля никогда больше не будет прежней. До Будды она была одной, а после Будды она стала совершенно другой.
Каким способом Будда изменил мир? Он ходил по земле, но принадлежал запредельному. Он находился в теле точно так же, как вы и я, но он восходил к высшему источнику. Он жил здесь и сейчас, но как высший источник. Ветер все еще полон его аромата. Те, кто бдительны, до сих пор ощущают его присутствие. Это присутствие — вечно.
И то же самое — с Иисусом, с Пифагором… все они — мистики, поэты, ученые. Подлинный человек не может не быть целостным человеком. И я учу этому же: я не хочу, чтобы вы были неполными, я не хочу, чтобы вы были односторонними. Я не хочу, чтобы вы были одним только телом или только душой. Люди уже пробовали это! И благодаря этим усилиям человек не стал тем, кем дано ему стать по рождению. Человек не расцвел, не раскрылся. Он не смог. До тех пор, пока эти три измерения не сольются вместе, нечто будет упущено. И эта упущенная часть будет преследовать вас, она будет делать вас несчастным.
Упущенная часть не позволит вам быть по-настоящему наполненным. Упущенная часть не позволит вам чувствовать благодарность к Боту. Упущенная часть не даст вам испускать аромат необычайной благодарности, признательности — не даст вам быть молитвенным. Она не даст вам молиться. Только наполненный человек может молиться. Только довольный человек может молиться: наполненность и есть молитва. Молитва — это аромат абсолютной наполненности.
Живите в теле так же, как Эпикур. Живите так же духовно, как всегда старались жить мистики, но не отвергайте Эпикура. Мое представление о целостном человеке подразумевает также и Эпикура, наравне с Иисусом и Заратустрой. А поэт — это как раз середина, место встречи мистика и ученого внутри вас. Как раз там живет поэт — на границе. Дайте и поэту сказать свое слово. Танцуйте, пойте, создавайте музыку. Пусть ваша жизнь будет основана на научном взгляде, имеет изящество и красоту поэзии и глубину мистицизма.
Бруно, Пифагор — целостный человек. Таким должен стать каждый.
Ты спрашиваешь меня: Пифагор был кем-то вроде тебя и одновременно великим математиком. Как это возможно?
Я не математик, но то, что я говорю вам, абсолютно математично. Я не логик, но все, что я говорю, абсолютно логично. Хотя моя логика поможет вам выйти за пределы логики — вот что я имею в виду, когда говорю «абсолютно логично». Ибо алогичное — такая же часть существования, как и логическое. Когда кто-то по-настоящему логичен, он принимает и существование алогичного, потому что оно есть и его нельзя отвергнуть.
Быть логичным — значит принимать также и алогичное, и в таком случае логика становится ступенькой к алогичному. Тогда логика становится ступенькой к любви… И когда вы используете все, что в вас есть, и ничем не пренебрегаете, вы становитесь оркестром, тогда вы — созвучие необыкновенного изящества. Это созвучие — цель религии.
Пока я не принял саньясу, мне было бы очень легко найти общий язык с Пифагором. И сейчас мне хотелось бы того же, но некоторые вещи кажутся такими моралистичными и репрессивными, например — его совет не гневаться. В чем я ошибаюсь?
Сарло,
Никогда не забывай одну вещь: время меняет все — язык, способы выражения… время меняет все! Если бы Пифагор вернулся, ты не смог бы найти с ним общего языка. Он будет говорить на языке, который больше не употребляется, а ты будешь говорить на языке, который будет непонятен ему — существует пропасть в двадцать пять столетий. Двадцать пять веков — большой срок. В действительности, даже между двумя поколениями возникает пропасть; между вами и вашим отцом существует пропасть, и эта пропасть такова, что людям кажется невозможным ее заполнить.
Дети чувствуют, что общаться с собственными родителями почти невозможно. Разрыв невелик, каких-нибудь двадцать лет. Двадцать или двадцать пять лет разницы — и дети чувствуют, что общаться невозможно. И родители чувствуют, что общение невозможно. За двадцать пять лет мир так изменился — что же тогда говорить о двадцати пяти веках?
Вот почему вам нужно, чтобы кто-то живущий среди вас объяснил вам, что имеет в виду Пифагор. Зачем я говорю о Пифагоре? Для того, чтобы возвести мост через двадцать пять столетий, для того, чтобы Пифагор вновь стал силой, живущей среди вас. Если вы попытаетесь понять Пифагора прямо, вы не сможете понять его вообще. Он говорит на совершенно другом языке, который исчез из мира. Это — язык Патанджали, это — язык Махавиры. Но Патанджали и Махавира жили до Фрейда. Они пользовались словами с совершенно другим значением; они никогда не слышали о Фрейде. Пифагор говорил на таком же языке. Вы должны быть немножко терпеливее.
Когда он говорит, что не надо сердиться, он не имеет в виду подавление в том смысле, в котором вы понимаете слово «подавление». Когда он говорит, что не нужно поддаваться гневу, он не призывает вас подавлять гнев: он призывает вас трансцендировать гнев. А это совершенно разные вещи — не просто разные, но диаметрально противоположные.
Если вы стараетесь не гневаться, вы подавляете гнев. Если вы пытаетесь трансцендировадь гнев, вы не подавляете его: напротив, вы должны понять гнев, вы должны наблюдать гнев. Через наблюдение приходит трансценденция.
Если вы подавляете гнев, он уходит в ваше подсознание; он отравляет вас все больше и больше. Это нехорошо, это ненормально; рано или поздно это сделает вас невротиком. И не сегодня-завтра накопившийся гнев взорвется, и это будет куда более опасно, потому что тогда это полностью выйдет из-под вашего контроля. Лучше уж разделываться с ним каждый день в небольших дозах. Эти дозы — гомеопатические: если изредка вы чувствуете гнев, гневайтесь. Это — гораздо более здоровый путь, чем годами накапливать гнев, который однажды взрывается. Тогда его становится слишком много; вы будете не в состоянии даже осознать, что вы делаете. Это будет поднос сумасшествие. Вы будете способны причинить колоссальный вред себе или кому-нибудь другому; вы можете убить или совершить самоубийство.
Пифагор не учит подавлять его — ни один просветленный никогда не скажет подавлять его. Он учит трансцендировать его, выйти за его пределы. Трансценденция — это совершенно другой процесс. Трансцендируя, вы не подавляете гнев, но и не выражаете его. Вам известны лишь два способа распорядиться гневом: выражение и подавление. А настоящий путь — это ни то ни другое. Это не выражение, поскольку если вы выражаете гнев, вы заставляете гневаться других; тогда рождается цепь… тогда другой выражает его, и он снова провоцирует вас… и когда это кончится? И чем больше вы выражаете, тем больше это становится привычкой, механической привычкой. И чем больше вы выражаете его, тем больше вы гневаетесь! Вам будет трудно избавиться.
Из этого страха рождается подавление: выражать гнев нельзя, потому что это приносит большое несчастье вам, другим — и это ни к чему не приводит. Это делает вас безобразным, это создает уродливые ситуации в жизни, и за все это вам придется заплатить. И мало-помалу вы настолько привыкаете, что это становится вашей второй натурой.
Подавление рождается из страха перед выражением. Но если вы подавляете, вы накапливаете яд. Он не может не взорваться.
Третий подход, подход всех просветленных людей мира — это ни выражение, ни подавление, но наблюдение Когда поднимается гнев, сядьте тихо, позвольте гневу
