По Канту, априорное является трансцендентальным; по Плотину, душа получает знание от ума. Учение Плотина о видах (формах) и числах в уме и о времени в мировой душе напоминает априоризм Канта. Кант говорит о сознании вообще и противополагает психологическое логическому; Плотин различает индивидуальную душу и никогда не ошибающуюся душу вообще (psyche без члена), обращенную к «уму», который есть «истина» (душа же есть понятие). Кант представляет интеллигибельный мир как мир свободы, интеллигибельных характеров и нравственности; для Плотина определение через «ум» — свобода человека, ум — настоящее «я», которое предшествует чувственному бытию, и нравственная заповедь — обращение к умственному миру. И если, по Канту, разум творит природу (с формальной стороны), то, по Плотину, ум — творческий, а творчество есть видотворчество, и все учение Плотина о том, что «ум есть сущие и все они в нем», что природа «оформила материю… дав ей понятие», что ум — «закон бытия», поразительно напоминает Канта. С другой стороны, мы уже имели случай видеть конгениальность телеологии Канта с логизмом Плотина.
Опуская Фихте и Шеллинга, сродство которых с Плотином уже дебатировалось в историко-философских работах, обратимся к Гегелю. Две мысли характерны для Гегеля — идея феноменологии и диалектический метод. Обе эти мысли имеются и у Плотина. Феноменология коренится в эллинской диалектике и в идеях «восхождения» и «дороги вперед». Ряд: единое, ум, душа, космос — безусловно, питает мысль о феноменологическом развитии. С другой стороны, уже давно связывали диалектический метод Гегеля с Проклом, а последнего (в этом отношении) с Ямвлихом, но мы видели, что диалектическое движение ума вполне ясно и в чистом виде было установлено уже Плотином. Далее, Гегель различает чистое бытие, сущность и понятие, как Плотин различает безатрибутное единое, сущность (интеллигибельную материю) и понятия. Гегель реальное отождествляет с идеей, существование которой — жизнь, жизненный процесс, как и Плотин отождествляет реальное с понятием и видом и бытие вида и зрака, эйдоса и идеи, рассматривает как активность и жизнь. Для Гегеля «die Idee sich nдmlich als absolute Einheit des reinen Begriffs und seiner Realitдt», как для Плотина мысль, сущность и идея — одно и то же. Для Гегеля «die Natur ist als ein System von Stufen zu betrachten» [см. комм. 197], как и для Плотина. Для Гегеля, как и Плотина, отдельное существование — «отчуждение», и «das Allgemeines» [см. комм. 198] Гегеля во многом соответствует «единому» Плотина. Если для Гегеля конкретный Gestalt «Zeichen der Idee… die Gestalt sonst nichts anderes an ihr Zeigt: die Gestalt der Schцnheit» [см. комм. 199], то это — исходный пункт эстетики Плотина. Так и в основных моментах своего миросозерцания, и в некоторых деталях его Гегель во многом конгениален с Плотином.
Наконец, чтобы закончить наше рассмотрение влияния Плотина, укажем, что, подобно тому как формула Декарта: «Cogito ergo sum» — и его онтологическое доказательство ведут происхождение от Плотина, так точно Древс, ученик Гартмана, называет Плотина «Vater der Philosophie des Unbewussten» [см. комм. 200] («ибо интеллект Плотина в его тождестве субъекта и объекта, созерцания и созерцаемого, или в качестве интеллектуальной интуиции, точно соответствует бессознательной, сверхсознательной идее Шеллинга и Гартмана» — «ум» Плотина, как и «абсолютное сознание» Шеллинга, есть ein Verobewusstes, Ьberbewusstes — Unbewusstes Гартмана [см. комм. 201]). Так и один из «последних метафизиков» XIX в. связывается с Плотином.
Мы хотим быть правильно понятыми. Мы далеки от отрицания оригинальности средневековой и новой философии. Мы утверждаем лишь огромное влияние Плотина (но это влияние не исключает и других влияний, и вполне оригинальных комбинаций). Мы далеки также и от утверждения огромности непосредственного влияния Плотина. Но тем не менее мы решительно настаиваем на том, что огромная часть философских проблем и их решений исторически восходит к Плотину. Мы утверждаем, что Плотин больше, кто-либо иной, является основой европейской философии христианской эры, и в этом смысле он — исторический корень нового европейского миросозерцания.
Общие выводы
1. Следя за развитием философии до и после Плотина, мы сталкиваемся с одним фактом, который мы не умеем иначе назвать, как единством философии. Все эллинские философы от Фалеса и Анаксимандра через Гераклита и Парменида, пифагорейцев и Сократа, Платона и Аристотеля, неопифагорейцев, академиков и платоников вплоть до Плотина являют удивительное единство настроения и миросозерцания. Осуждение земной жизни и тленного чувственного мира, устремление к созерцанию божественного единства и диалектика самопознающего ума как путь к такому созерцанию — вот основные темы единой эллинской философии. Но они же — и темы Плотина. Философия Плотина — миросозерцание типичного «философа», вся жизнь которого посвящена диалектическому восхождению от материального мира через самопознание ума к созерцанию бога, единого и первого блага. Эта философия смотрит на мир материальных тел как на ряд преходящих соединений неаффицируемого ирреального (вечно существующего только потенциально) «материала» с различными «видами», являющимися «понятиями», рассудками, словами природы, мыслимой как растительная потенция души живого космоса. Эта философия смотрит на человека как на тело, оживляемое активностью имматериальной и бессмертной души, подлинная жизнь которой — рассудочное (посредством образных представлений и слов) познание аффекций тела и возбуждение движений в нем. Идеал душевной жизни — чистая душа, воссоединенная с вселенской душой и обращенная к первоисточнику рассудка — уму. Мир ума, мир видов и сутей есть мир бытийности и истины, и ум, жизнь которого состоит в самопознании, есть истина и живое единство мысли и сущего. Истинно сущее есть мысль и ум, мыслящий виды — совершенные и прекрасные прообразы чувственных вещей, но над умом как истиной и красотой возвышается первоединое благо, основная, производящая все существующее, имматериальная, преисполненная через край энергия, и существующее — подобие, более или менее отдаленное, этой энергии. И высшее благо всей нашей жизни — коснуться этой везде присутствующей энергии, и высшее блаженство для нас — ощутить в тихой сосредоточенности присутствие ее в себе. Так философия Плотина резюмирует вечные темы эллинской философии.
2. Но едина не только эллинская философия. Едина вообще вся философия. Прокл, Григорий Нисский, Августин, Псевдо-Дионисий, Алкуин, Эриугена, Ансельм, арабские неоплатоники и Авицеброн, неоплатонизм XII в., Гильберт, Бонавентура, Альберт Великий, Дунс Скотт, Вильгельм Оккамский, Экхарт, неоплатоники итальянского, германского и английского Ренессанса, Николай Кузанский, Бруно, Бёме и Мор, Лютер, Кальвин и Цвингли, Декарт, Спиноза, Мальбранш, Беркли, Лейбниц, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Гартман — все они лишь отдельные моменты в развитии единой европейской философии, основанной на Плотине. Тема этой философии — восхождение от материального мира к Богу и миру разума, т. е. идеала. Эта философия смотрит на мир материальных тел как на «идеи» и «понятия» «формирующего» рассудка и ума, а на природу — как на содержание «сознания вообще». Это «сознание вообще» транссубъективно и трансцендентально эмпирической душе, и в то время как человеческая душа есть предмет психологии, а человек — предмет антропологии, «сознание вообще» есть «логический субъект», т. е. рассудок Плотина. Этот «логический субъект», рассудок, как «чистый», живет в самопознании, которое одно лишь раскрывает истину, и целостная интуиция (noesis) является идеалом его. Интеллектуальная интуиция — предельная мечта чистого рассудка, а интеллигибельный характер — подлинный человек, свобода и нравственность которого — самоопределение через ум. Царство разума — идеал для царства действительности, абсолют — предельное философское достижение, и чаще всего он представляется как Бог, активность, воля и энергия. Так современная философия резюмирует вечные темы плотиновско-эллинской философии. Так едина вся европейская философия. Но если правда, что основные темы и основные решения такие же и в индийской философии, тогда едина вся вообще философия как создание арийского гения.
Две великие борьбы приходится выдерживать этой единой философии. Ее первая борьба — с «мудрецами» стоиков и эпикурейцев. Ее вторая борьба — с гностиками, христианами и «аристотеликами» XIII-XV вв., т. е. католической богословией Фомы Аквинского. И та, и другая борьба имеет глубокий смысл: первая отметала материализм, натурализм, сенсуализм и рационализм (логицизм) «общей» мудрости, противопоставляя вульгарно-житейскому смыслу подлинно философский идеализм; вторая отметала фантастику, пророчество, магизм и богословское вероучение, противопоставляя вероучению подлинно философскую диалектику. Так проходит единая философская философия в своем развитии через строй житейской мудрости и религиозного вероучения.
3. Утверждая единство философии, мы тем самым изменяем предмет истории философии. Будущая история философии уже получает возможность быть не мозаикой пестрых миросозерцаний отдельных философов, но историей непрерывно и последовательно развивающейся философской мысли. От начала философия уже выработала определенный взгляд и определенное отношение, и история философии — история последовательного развития этого взгляда и этого отношения. История философии — история эволюции единого факта, именно единого взгляда и отношения «умного» человечества ко «всему». Я хотел бы, чтобы моя мысль была ясной для читателя. Чтобы заострить ее, я бы сказал так: история философии ставится (в этом отношении) рядом с историей культуры и генетической психологии. Я сказал бы так вполне уверенно, если бы эти две науки имели вполне бесспорную и ясную физиономию.
Но если история философии — история эволюции концепции «всего» и отношения к нему «умного» человечества, то, как историко-психологическая наука, она выявляет и «до-умную» основу философии. Известная формула: «Философема из мифологемы» — вполне правильна, и наши основные философские понятия — прежние мифологические образы. Наш абсолют развился из центрального света как бога, отца и царя всего существующего, наше «сознание вообще» и «логический субъект» — из души и ума «живого» (как человек) мира, наш спиритуализм — из космической пневмы, наш интеллигибельный мир — из занебесного места, наша материя — из тьмы как «материала» для придающего вид и форму «мастера»-творца, солнцеподобного «формирующего ума», а наш идеализм и наш атомизм в своей основе — учение о «видах» (формах), «видиках» и «species» тел как той их «собственности», «сути» (ousia), которая доступна лишь умственному взору и находится в уме, в «мастере», за небом, как прообраз земного. Философия легко поддается обратному переводу на язык мифологии. И то чувство, которое питает философию, также имеет свою «до-умную» основу: это, если так можно выразиться, — гелиотропизм, именно: стремление («эротика») к источнику света и уподоблению ему (я бы сказал, мораль «детей света», симпатия к небесному свету). Корни философии уходят в отдаленную глубь первобытной психики. Предмет истории философии, как психологический феномен, подлежит психологическому объяснению.
4. Путь философии — рациональная переработка мифа [см. комм. 202]. Но на какие бы высоты ни поднималась философия, положительное содержание ее выступает вполне определенно. Это содержание в немногих словах выражается так. Философия есть жизненный подвиг «умной» жизни философа, высшая цель которого — стать идеально совершенным. Это совершенство состоит в развитии энергии «подлинного
