следующие факты. В 1814 г. Крейцер, уже известный как переводчик натурфилософского III. 8, издает «Plotini liber de pluchritudine» (I. 6) [см. комм. 74]. Крейцер приводит эстетику Плотина в связь с Платоном, Аристотелем, стоиками, академиками и пр., дает «grammatica nonnulla de vocibus kallos, pulcer», излагает связь «inter disciplinam Graecorum arcanam doctrinamque pulcri» и «fabulae» [см. комм. 75] Плотина и Прокла (о Нарциссе, Цирцее и Калипсо); при этом чрезвычайно важно, что Крейцер ставит вопрос о критике текста и лексиконе Плотина и связывает I. 6 с «Procli disputatio de unitate et pulchritudine» [см. комм. 76]. В следующем же (1815) году Гейгль издает «Die plotinische Physik» [см. комм. 77], цель которой «den Plotinismus in die Kenntnisse unserer Zeit zu ьbersetzen» [см. комм. 78].
Таким образом, в начале XIX в. определяется самостоятельный интерес к Плотину как самостоятельному мыслителю в связи с общим подъемом спекулятивной философии. При этом у Плотина выделяются учение об интуиции единого и о трех субстанциях, а также эстетика и натурфилософия. В итоге этого самостоятельного интереса Крейцер ставит вопрос о подлинном тексте, а Энгельгардт в 1820 г. начинает перевод Плотина, причем он дал перевод лишь первой «Девятки» (и биографии Плотина) с очень хорошими и вдумчивыми комментариями (в 1817 г. Тейлор переводит на английский язык 15 избранных трактатов).
Но наряду с этими попытками развивается и традиционная легенда о Плотине. Традиционное учение о Плотине дает Бутервекк в «Philosophorum Alexandriorum ac Neoplatonicorum recensio accuratior» (1823) [см. комм. 79]. Бутервекк делит «александрийскую» философию на 3 направления: еврейское (Филон), христианское (Иустин Мученик, Климент, Ориген) и неоплатоническое (Аммоний, Плотин, Порфирий). Неоплатоники, по его мнению, «Platonis disciplinam adulterant» [см. комм. 80], и Плотин отличается от Платона учением о созерцании, эманации и демонах, причем учение о созерцании и эманации возникло под влиянием Индии и Персии (жизнь в Александрии и поход с Гордианом [см. комм. 81]), а учение о демонах является оригинальной вариацией Зороастра (отклонение в происхождении зла). Неоплатонизм после Плотина лишь усугубил восточные мотивы в его философии.
4. Тридцатые годы являются новой эпохой в изучении Плотина. Эта эпоха открывается лекциями Гегеля по истории философии. Гегель рассматривает Плотина как необходимое следствие внутреннего развития греческой философии и освобождает его от упреков в восточном фантазировании. Для Гегеля Плотин — типичный диалектик чистой мысли, основной метод которого — «er immer das Besondere zurьckfьrt auf das ganz Аllgemeine» [см. комм. 82] — и основная задача которого — стремление духа к доброму и истинному, к живому общению с идеальным и субстанциальным. Метафизика Плотина «есть возврат души от отдельных предметов к созерцанию единого, истинного и вечного, к размышлению над истиной, дабы душа достигла блаженства от этого рассматривания и жизни в нем». Как таковая, метафизика Плотина соединяет Платона и Аристотеля и снимает противоположности стоицизма и эпикуреизма посредством «Innerlichmachung» [см. комм. 83], именно «что самосознание сознает себя в своем мышлении как абсолютное». Так понял Плотина конгениальный ему Гегель.
В сравнении с Гегелем «Geschichte der Philosophie» Риттера [см. комм. 84] делает шаг назад. Риттер противопоставляет Плотина, основывающегося на Платоне, Аристотеле и стоицизме, христианству, но низко ценит его диалектику. Он видит центр философии Плотина в учении о созерцании единого, но пренебрегает его физикой и отводит мало места его этике. Для Риттера самое главное у Плотина — его учение о познании и мистицизм, причем «у него нельзя указать ни одного нового понятия», но лишь соединение старых противоположностей. По мнению Риттера, учение Плотина — «Emanationslehre» [см. комм. 85]. В этом Риттер сходится с Маттером («Histoire de l’йcole d’Alexandrie», t. III, 1828) [см. комм. 86], который в своем кратком очерке философии Плотина слишком сближает его (в чем мало повинен Риттер) с Востоком.
В 1835 г. в Оксфорде выходит трехтомное критическое издание Плотина Крейцера [см. комм. 87] с комментариями и переводом Фичино, примечаниями Крейцера и индексом graecitatis Plotinianae. Через 20 лет оно, с известными изменениями, будет переиздано в Париже. Как ни плохо это издание, читатели все же получили доступ к Плотину.
Однако новая эпоха в понимании Плотина все же создавалась: после Гегеля выступил Штейнгарт. Еще в 1829 г. Штейнгарт опубликовал небольшой «Quaestionum de dialectica Plotini ratione fasciculus primus» [см. комм. 88]. В 1840 г. он издает «Meletemata Plotiniana» [см. комм. 89], а в 1848 г. пишет краткую статью о Плотине в словаре Паули. Для Штейнгарта Плотин — последний греческий диалектик, преемник диалектики Платона: «Основная предпосылка его учения — вера в абсолютно первое, простое, над всем возвышающееся как творческий и первоактивный (urkrдftige) принцип сперва мыслящего духа, затем живой, от века создающей и устрояющей вселенную души; этот принцип был для него в своем внутреннем существе абсолютным благом, на все действующей несозданной силой любви. Так начинается его философия там, где окончилась философия Платона и Аристотеля, и в то время как оба эти мыслителя, хотя разными путями, достигли посредством рассмотрения отдельных вещей: один — своего идеального мира и в конце концов идеи всех идей, идеи блага, другой — неподвижно движущего перворазума, — Плотин, в котором прежде всего сильна была вера в бога, может быть благодаря его занятию еврейской философией, поднялся с высоты этой основной мысли, чтобы созерцать жизнь и сущность всех вещей в идеальном мире духа и еще выше духа — в боге». Ключом к диалектике Плотина Штейнгарт считает его учение о категориях, выводимое из «Софиста», а из «Парменида» выводятся основные понятия сущего и несуществующего, материи и формы, единого и многого, целого и частного, ограниченного и беспредельного, причем влияли и Аристотель, и стоики. Плотин должен занять первое место после Платона и Аристотеля. Плотин понимал Платона как «philosophus philosophum» [см. комм. 90]: он исходил из «целого» и объяснял из него противоречия и детали, перерабатывая образы Платона в понятия, и если он некоторым местам у Платона придал новое значение, то «никакое пророчество Писания не находит своего (idios) разрешения». Так, когда Плотин усваивает учение Платона о категориях в «Софисте», уча о единстве их в уме, когда он, отождествляя бога с идеей бога, говорит, что благо, как благо, связано с истинным и чистым наслаждением духа, он лишь доводит мысли Платона до конца. Что же касается Аристотеля, то Плотин смотрел на него через Платоновы очки и не всегда понимал: например, недооценивал его физики, логики и этики. Однако он усвоил учение Аристотеля об уме, близко стоит к учению его созерцательной жизни, дал прекрасную критику категорий и реконструировал учение Платона об «участии». Крайне важны и чисто физиологические изыскания о лексиконе Плотина (например, pistis = Ьberreung, которое лишено убедительного доказательства) [см. комм. 91].
Выясняющееся своеобразие Плотина поставило на очередь вопрос об отношении его к христианству. Уже в 1820 г. переводчик Плотина и Дионисия пишет «Dissertatio de Dionysio Areopagita plotinozante» [см. комм. 92]. В 1832 г. Гейгль издает II. 9 (против гностиков). В 1836 г. К. Фогт издает «Neuplatonismus und Christenthum. Untersuchung ьber der angeblichen Schriften des Dionysios des Areopagitus, mit Rьcksicht auf die verwandte Erscheinungen. Th. I. Neuplatonische Lehre» [см. комм. 93]. Он усматривает у Плотина стремление объединить идеал и жизнь, умозрительную спекуляцию и стремления сердца. Философия Плотина — религиозно-этическая. II. 9 указывает, по его мнению, отношение Плотина к христианству. Эта же тема разрабатывается сходным образом и у Неандера: «Ьber der welthistorische Bedeutung d. 9. in d. II Enn.» [см. комм. 94]. По мнению Неандера, Плотин, как увлекающийся систематик, не смог понять христианство, смешал его с гностицизмом и просмотрел общее со своей философией. II. 9 имеет всемирно-историческое значение: именно — здесь эллин Плотин борется с христианством и восточным гностицизмом. Наконец, в 1836 г. Ян пишет «Basilius Magnus Plotinizans» [см. комм. 95], где доказывает, что трактат «О Св. Духе» в конце 5-й книги «Против Евномия» есть почти дословное заимствование из Плотина (V. 1. 1-5; также и 9-я глава трактата «О Св. Духе» есть мозаика из Плотина); наконец, кроме Дионисия, заимствовал у Плотина и Кирилл Александрийский в сочинении «Против Юлиана».
5. Сороковые годы внесли мало нового. Лишь во Франции, в связи с объявленным конкурсом, вспыхивает работа над Плотином. Почти одновременно выходят три работы об истории александрийской школы — Жюля Симона (1845), Бартелеми де Сент-Гилэра (1845) и Вашеро (1846-1851). Труд последнего наиболее основателен. Он излагает Плотина в контексте александрийской школы, восточных влияний и особенно сильного влияния Нумения. Плотин, по его мнению, сочетал рационализм Платона, эмпиризм Аристотеля и эманацию Востока. Наибольшее внимание Вашеро уделяет учению о едином, космологии, логике и психологии, игнорируя этику и эстетику Плотина. Особенно резко мистицизм Плотина подчеркнут у Daunas («Etudes sur la Mysticisme: Plotin et sa doctrine», 1848) [см. комм. 96].
Что же касается Германии, то здесь Швеглер (1848) продолжал традицию Гегеля. Для Швеглера неоплатонизм — попытка «монистической философии, снимающей раздвоение между субъективностью и объективностью», дающая нам синтез послеаристотелевской и платоновско-аристотелевской философии. В этом смысле он — «Schlusspunkt der alten Philosophie» [см. комм. 97]. Как реакция против скептицизма, философия Плотина выражает интерес к абсолютной истине, но уже в форме субъективного состояния экстаза, постулирующего над душой и разумом третий, высший, принцип, единое, из которого эманирует все существующее. Будучи, как монизм, «Vollendung» [см. комм. 98] древней философии, неоплатонизм, как философия экстаза, есть «die Selbstauflцsung der alten Philosophie» [см. комм. 99].
Следующее десятилетие является эпохой больших работ о Плотине. Эти работы открывает известная «Philosophie der Griechen» Целлера (3-й т. в 1852 г.) [см. комм. 100].
Целлер предтечами неоплатонизма считает неопифагорейцев и пифагорействующих платоников, у которых эклектизм данной эпохи в союзе со скептицизмом породил полувосточную философию откровения, развившуюся на почве частью греческого, частью иудейского эллинизма и с середины III в. разработанную Плотином в обширную систему. Философию Плотина Целлер выводит из Александрии, причем сильно сближает с ней, косвенно или непосредственно, философию Филона. Тем не менее Целлер выводит Плотина из античного строя мыслей: «Дуалистический спиритуализм Платоновой школы соединяется здесь со стоическим монизмом, чтобы создать нечто новое». Центр философии Плотина — идея бога и единение с божеством. Плотин довел до крайности мысль о бесконечности и сверхмирности божества; его система — система динамического пантеизма, а не эманации; идеи Плотина — действующие силы, или духи; мировая душа обладает самосознанием. Плотин равнодушен к физике и примыкает к Платону во взгляде на чувственный мир, но идет дальше Платона, считая материю злом; он учит, подобно Платону и стоикам, о Провидении и,
