видели, Ролз полагает, что существует не только естественный долг подчиняться справедливым законам, но и (в некоторых пределах) долг повиноваться законам несправедливым. В обществе, которое «хорошо организовано и почти справедливо», мы должны мириться с некоторым количеством несправедливости. Только когда несправедливости становится достаточно много, гражданское повиновение оправдано. В любом большом обществе будут обиды (обоснованные и нет) по поводу распределения богатства, незаслуженных привилегий, несправедливости или беззакония. Некоторые из этих несправедливостей будут сравнительно незначительными, некоторые достаточно серьезными. Тем не менее большинство данных проблем может решаться в рамках законного демократического процесса.
Первым условием, оправдывающим гражданское неповиновение, должно быть наличие «серьезной и явной несправедливости»[108]. Таким образом, гражданское неповиновение должно заключаться только лишь в протесте против серьезных нарушений двух принципов, принятых в «начальной позиции»: первого принципа (принципа свободы — максимум основных свобод для каждого) и второй части второго принципа (принципа честного равенства возможностей).
Социально-экономические несправедливости не являются основанием для гражданского неповиновения, так как существует настолько большой разброс мнений относительно того, когда социально-экономическое неравенство перерастает в несправедливость, что невозможно определить, в каком случае неповиновение будет обосновано. Поэтому, допустим, протестовать против явно несправедливых налогов надо демократическим законным путем (если только эти налоги не покушаются на основные свободы, например, налог на религиозную группу или национальное меньшинство).
Во-вторых, по мнению Ролза, для того, чтобы гражданское неповиновение было оправдано, необходимо, чтобы все законные меры воздействия были уже безуспешно использованы.
Что касается сторонников утилитаризма, то, отвергая теории общественного договора, они обосновывают право на гражданское неповиновение, сопоставляя последствия неповиновения с последствиями повиновения. Если позитивные последствия неподчинения законам перевешивают положительные стороны подчинения, мы освобождаемся от долга повиновения закону.
В современной философии права пока связь между идеей закона и долгом повиновения закону еще очень неясна, хотя дискуссии последних десятилетий позволили более четко представить данную проблему. Единственное, в чем намечается консенсус, это в том, что есть пределы власти закона и обязанность повиновения ему не является безусловной.
Тема IV. ПРЕДЕЛЫ ПРАВА
Свобода, толерантность и право на частную жизнь. Доклад комиссии Волфендена
Все, кроме анархистов, понимают, что абсолютная свобода невозможна, и регулировать поведение людей с помощью законов необходимо. Но каковы должны быть основания для ограничения свободы людей? И каковы пределы вмешательства государства в жизнь граждан? Например, можно ли использовать закон для укрепления морали в обществе? Может ли государство определять, что следует считает морально допустимым? Являются ли индивиды лучшими судьями, когда дело касается их собственных интересов. Может ли государство с помощью закона препятствовать такому поведению индивида, которое угрожает ему самому? Имеет ли государство право применять силу закона во имя блага индивидов, даже если они сами этого не хотят? Все это очень важные и глубокие вопросы, которые будут рассмотрены в данной главе.
До 1950-х годов во всем мире гомосексуализм, проституцию, порнографию и аборты считали уголовными преступлениями. В Великобритании дебаты по этому поводу начались в 1957 году, когда так называемая комиссия Волфендена обратилась к правительству с рекомендациями о том, что частная проституция должна быть разрешена, но публичное зазывание клиентов запрещено, и должны быть легализованы гомосексуальные отношения между взрослыми людьми (старше 21 года), совершающиеся наедине и по взаимному согласию.
В докладе комиссии был изложен следующий взгляд на цели уголовного права: «Задачей уголовного права, как мы ее видим, является сохранение общественного порядка и приличий, защита гражданина от того, что является оскорбительным или вредным, и обеспечение гарантий против эксплуатации или развращения со стороны других особенно — защита тех, кто наиболее уязвим, молодых, слабых и неопытных <...> С нашей точки зрения, задачей права не является вмешательство в частную жизнь граждан или стремление навязать (enforce) какие-то конкретные способы поведения <...> Должна оставаться сфера частной морали, в которую, коротко и грубо говоря, закон не должен совать свой нос»[109].
Оценивая рекомендации комиссии, М. Теббит пишет: «Вол- фенден стал глашатаем нового духа терпимости. Любая частная индивидуальная деятельность, которая не представляет угрозы другим гражданам или поддержанию общественного порядка и приличий, должна оставаться вне досягаемости уголовного права. На первый взгляд все это выглядит как довольно прямолинейная история о победе разумности и терпимости над устаревшими репрессивными и морализаторскими подходами. <...> Однако на самом деле вопрос о соотношении уголовного права и частной морали далеко не прост. Что, например, означает в этом смысле «частный»? «Не выставляемый публично» или «являющийся делом только самого индивида»? Можно ли на самом деле разделить частную и общественную сферы? Что означает «вред» или «оскорбление»? <...>»[110].
Идея свободы Дж. Ст. Милля
Решения комиссии Волфендена основаны на классическом эссе Дж. Ст. Милля (1806-1873), одного из основоположников либерализма, «О свободе»[111]. В эссе говорится о том, что «<...> единственная цель, которая оправдывает вмешательство человечества (индивидуальное или коллективное) в свободу действий любого из людей — это самозащита. Единственная цель, ради которой сила может быть применена к одному из членов цивилизованного общества против его воли — это предотвращение вреда другим. Его собственное благо, физическое или моральное, не является достаточным оправданием»[112].
Идея Дж. Ст. Милля известна под названием «принцип вреда» или, точнее, «принцип непричинения вреда». Согласно этому принципу, использовать закон («коллективное вмешательство человечества») против граждан можно только для предотвращения нанесения вреда другим гражданам. Закон — самозащита общества, обоснованно применяющаяся, если действия индивида каким-либо образом угрожают обществу.
Другое утверждение, которое делает Дж. Ст. Милль в своем эссе, — это утверждение о том, что закон должен использоваться для защиты людей от других людей, но не для защиты человека от самого себя. Важно различать эти два утверждения. Согласно первому из них, если нет угрозы другим — нет оснований для вмешательства закона. Согласно второму, если действие угрожает только тому, кто его предпринимает — тоже нет оснований для вмешательства закона.
Первое утверждение — это аргумент против юридического морализма, то есть против внедрения моральных норм с помощью законодательства (независимо от того, есть ли угроза для общества). Второе — аргумент против юридического патернализма, то есть вмешательства в свободу действий индивида «для его же блага».
«Принцип вреда» имеет одно очень важное исключение. Он не применяется к детям и к людям с серьезными психическими расстройствами, то есть к тем, кто не способен брать ответственость за свою жизнь. Для этих людей вмешательство закона (во имя их блага) Милль считает правомерным. Частная жизнь остальных людей, взрослых и в здравом уме, какой бы опасной или саморазрушительной она не была — их частное дело.
Нам трудно себе представить, насколько смелым «принцип вреда» был для викторианской Англии. Согласно господствовавшим тогда (и на протяжении многих веков до того) представлениям, целью права, наряду с заботой об обществе, был также контроль за моральным и физическим обликом граждан и, прежде всего, путем поддержания христианского нравственного порядка.
Миллевский принцип непричинения вреда (как в своем антиморалистическом, так и в антипатерналистском аспекте) бросал вызов представлению о том, что закон должен регулировать нравственность как общественную, так и частную. Более того, если кто считает, что для современного мира этот принцип — банальность, пусть подумает о последствиях полного и последовательного проведения «принципа вреда». Оно, например, потребовало бы свободной продажи и употребления наркотиков взрослыми людьми.
Милля можно назвать пламенным защитником свободы совести, права человека на самовыражение и собственный стиль жизни. В эссе «О свободе» он писал о том, что наибольшей опасностью для жизни индивида в современном обществе является «моральная тирания» большинства, угрожающая полностью уничтожить свободу морального выбора. «Нетрудно показать, с помощью многочисленных примеров, что то, что может быть названо «моральной полицией», покушающейся на несомненно законную свободу индивида, является одной из основных человеческих склонностей»[113]. Милль верил, что эта склонность только увеличивается с развитием демократии как принципа власти большинства.
«Моральная полиция» подавляет самобытность, эксцентричность, оригинальность людей, их экспериментирование со стилями жизни. Тем самым она уничтожает всякое новаторство и возможность развития, что ведет общество к застою и гибели.
Главная идея Милля заключается в том, что есть частная сфера жизни, где индивид свободен вести себя как угодно, так как это касается только его. Отклонения от социальных норм, допускаемые людьми в их частной жизни, могут быть морально предосудительны, например, азартные игры, пьянство, разврат, нечистоплотность. Но пока частная жизнь другого не представляет угрозы или вреда для других—не дело общества в нее вмешиваться с помощью закона.
Если человек живет один, не имеет родственников и тихо у себя дома употребляет наркотики, никому из нас не мешая, мы можем сожалеть об этом человеке, мы можем уговаривать его прекратить вести такой образ жизни, но мы не имеем права применять против него силу государства.
Милль предвидел некоторые проблемы, связанные с разграничением частной и общественной морали. Наиболее распространенное возражение против идеи частной морали состоит в том, что «ни один человек не живет на необитаемом острове», то есть нет такого саморазрушительного поведения, которое не оказывало бы влияния на других: на семью, друзей и т. д.
Милль признает отсутствие абсолютно частного в этом смысле, но он указывает, что вмешательство закона оправдано, только если саморазрушительное поведение ведет к какому-либо нарушению обязанностей, например, неуплате долгов.
Еще одно возражение в адрес частной морали состоит в том, что «плохое» поведение, хотя и прямо не приносит вреда другим, вредно «в силу примера» — оно развращает и дезориентирует других. Милль отвечает на это тем, что проводит различие между только возможным или опосредованным вредом и прямым ущербом для индивида или общества. Если нет прямого, явного вреда или реальной угрозы, «общество может терпеть неудобства во имя большего блага свободы человека»[114].
Другая, тесно связанная с этим, но все же особая группа проблем разделения частной и общественной морали касается вида вреда или ущерба. Согласно принципу непричинения вреда, вмешательство закона оправдано только в случае нанесения вреда другим. Но о каком вреде мы говорим? Только о явном, ощутимом ущербе, который может быть измерен, или оскорбление и причинение психологического дискомфорта тоже является вредом? Милль отвечает на эти вопросы туманно и невнятно. Они (как мы это вскоре увидим) станут одними из самых важных в современных дебатах об юридическом морализме.
Юридический морализм П. Девлина. Критика доклада комиссии Волфендена
Правительство Великобритании приняло предложения комиссии Волфендена относительно проституции и отвергло легализацию гомосексуализма (он оставался уголовным преступлением в Англии еще десять лет, до 1967 г.).
Известный юрист лорд Патрик Девлин любопытным образом под держал реформу комиссии Волфендена, но отверг идеи, на которых основывались предложения комиссии. В 1958 году он выступил с лекцией[115], в которой поставил три вопроса:
1. Имеет ли общество право высказывать суждения по поводу нравственности? Другими словами, существует ли общественная мораль, или мораль — это всегда частное дело?
