нормы, а тот неправовой инструментарий, которым нередко оперируют арбитражи, — экономическая и политическая целесообразность, государственные директивы, ведомственные инструкции. Вспомним ранее приведенные выдержки из юридических произведений авторов того времени: большинство из них, по сути дела, как раз и сводятся , что в точном согласии с ленинско-сталинскими взглядами уже происходит и по мере успехов социализма будет более интенсивно происходить — сообразно ортодоксальным марксистским канонам — закономерная замена абстрактных норм буржуазного гражданского права сугубо организованными правилами, техническими императивами, другими неправовыми критериями. А все это как раз и выражает в хозяйственной области высшее революционное право, служащее коммунизму, — тот канал социальной регуляции при помощи которого оказываются возможными отказ от буржуазного, эксплуататорского хлама и коренная переделка всего общества, общественного строя и самих людей на коммунистической основе.

Уже в то время по характеру ведущейся в 1920-е — начале 1930-х годов полемики, по остроте и накалу бушующих среди правоведов страстей было видно, что здесь происходит не обычная творческая дискуссия. Столкнулись две мировоззренческие системы, две «философии права» — одна — коренящаяся в прошлой юридической культуре, другая — устремленная в светлое неправовое будущее, по­строенная на «праве» пролетариата переделать мир по меркам высшей библейско-сказочной справедливости и всеобщего счастья — земного коммунистического рая.

Ударным отрядом в борьбе со старорежимной, замшелой цивилистикой — прямым порождением рыночной экономики и эксплуататорского строя — стала теория хозяйственного права.

Правда, в 1920-е годы выражения «хозяйственное право» и «гражданское право» нередко понимались как тождественные: под «хозяйственным правом», по представлению правоведов, надо понимать те институты и нормы, которые действуют в области экономики, хозяйствования, а это и есть цивилистика, гражданское право.

Но как раз в условиях, когда в жизнь общества втор­глась марксистская идеология, да еще в наступательно-аг­рессивном виде, в ее ленинско-сталинском, большевистском обличье, хозяйственное право стало трактоваться правове­дами-марксистами в качестве юридической сферы, призван­ной воплотить принципиально новые, большевистские директивно-плановые начала в экономике, при помощи ко­торых только и возможно «до основания» разрушить экс­плуататорский строй и создать светлый строй коммунизма.

Противопоставляя себя науке гражданского права, ис­поведующей экономическую свободу, рыночную состязатель­ность, свободу договоров, теория хозяйственного права выдвинула на первое место коммунистическую партийность, принципиальную неприемлемость товарно-рыночной экономики, безусловное господство в хозяйственной жизни государственного плана (трактуемого как «закон»), возможность использования на основе плана, и только плана, некоторых коммерческих рычагов и инструментов.

В Советском Союзе в начале 1930-х годов хозяйствен­ное право стало официально господствующей, поддержи­ваемой партией и властью теорией, входящей в состав дисциплин (в научной иерархии, в преподавании) последо­вательно-коммунистического характера. В этих условиях крупные правоведы цивилистического направления были подвергнуты «разносной» критике, осуждены, отстранены от работы, от преподавания. По сути дела, преодолевая ос­татки классово враждебных взглядов в основном старорежимной, прокадетской юриспруденции (с ориентацией на гуманистическую правовую философию), в советском об­ществе в 1930-е годы всецело утвердилась марксистская философия права, да притом в ее наиболее идеологически-остром, ленинско-сталинском, большевистском виде.

Не помешали этой победе марксистской философии и зловеще-саркастические события конца 30-х годов, когда наиболее последовательные, неистово фанатичные теоре­тики хозяйственного права вдруг сами (в качестве «троцки­стов», «бухаринцев») пали жертвами безумия сталинского террора и когда вследствие этого сама наука хозяйственно­го права была объявлена «троцкистско-бухаринской». В то время — в силу потрясающих исторических парадоксов, вопреки всякой логике — произошло отмеченное ранее воз­рождение науки гражданского права, известных позитив­ных элементов гуманистического правового прогресса, нити которого дотянулись, к счастью, до наших дней.

Но вот что, быть может, является одним из свидетельств нетленности и непобедимости марксистско-философских представлений в условиях того времени. Не минуло и де­сятка лет, как хозяйственно-правовая концепция при поддержке партийно-советских инстанций стала неуклонно возрождаться, а в начале 1950-х годов, после смерти Сталина, ее недавние злоключения были объявлены «наруше­ниями социалистической законности», и эта концепция получила марку неоправданной жертвы культа личности и чуть ли не образца истинного ленинизма.

Вновь в научных учреждениях и учебных заведениях появились подразделения и кафедры под именем «хозяйственное право». Соответствующая теория все более поднималась на щит как «по-настоящему антикапиталистическая», марксистско-ленинская, антирыночная. Ее представители выдвигались партийно-советскими учреждениями на руководящие научные посты. В печати, в научных кругах прекратились разговоры о Гражданском кодексе. К началу 1980-х годов был подготовлен от имени двух отделений общесоюзной Академии наук (философско-правового и экономического) и представлен в партийно-правительственные учреждения проект Хозяйственного кодекса, который в области имущественного оборота между государственными социалистическими предприятиями должен был регулировать вместо Гражданского кодекса (кодекса только для граждан!) социалистические хозяйственные отношения.

Схватка всерьез.

В середине 1980-х годов в Советском Союзе начались демократические преобразования, которые в своем «экономическом блоке» предполагали развертыва­ние «экономических методов», углубление хозрасчета, са­моокупаемости предприятий, инициирование кооперативной и индивидуально-трудовой деятельности — словом, лега­лизацию и развитие определенного круга частнособствен­нических и рыночных отношений.

Как будто бы настал звездный час и для гражданского права, для подготовки Гражданского кодекса, который от­вечал бы требованиям современной товарно-рыночной эко­номики.

Увы, надеждам на скорые изменения в этой области не довелось сбыться. Господствовало мнение, что у нас в эко­номической области существует в общем приемлемое, неплохое законодательство, действует принятый не так уж давно (уже в послесталинское время) Гражданский кодекс. Нужно лишь Кодекс в чем-то подправить.

Главное же, как было принято считать в 1980-е годы, — это быстро подготовить и издать новые «перестроечные» законы по отдельным горячим проблемам экономической жизни. И они, такие законы и правительственные поста­новления, действительно один за другим стали появляться на свет: о социалистическом предприятии, о кооперации, об индивидуально-трудовой деятельности. Наконец, в 1991 году в последние месяцы функционирования Верховного Совета СССР были приняты в довольно кратком виде общесоюзные «Основы гражданского законодательства», которые хотя и включили ряд цивилистических новаций, соответствую­щих требованиям развивающихся товарно-рыночных отно­шений, но в целом базировались на постулатах соци­алистического права и социалистической законности, на ленинской установке о том, что «мы ничего частного в хозяй­стве не признаем».

Лишь в самом конце 1991 — начале 1992 года (чуть ли не в самые дни распада союзного государства) началась в России работа над Гражданским кодексом, отвечающим тре­бованиям современного гражданского общества и общеми­ровым стандартам.

Во многих отношениях эта работа стала возможной в связи с теми крупными общественно-политическими собы­тиями, которые произошли в советском обществе во второй половине 1991 года. Событиями, исторический смысл кото­рых состоял в крушении самих политических религиозно-идеологизированных основ большевистского партократического строя и, что особо существенно (хотя это, ка­жется, толком и не было замечено), основ того высшего ре­волюционного права, которое ленинцы-большевики при­своили себе, — права по собственному произволу творить с обществом, с людьми все, что «в интересах народа» и свет­лого будущего придет им в голову в их прожектерских, якобы строго научных, а в действительности утопических доктри­нерских фантазиях.

Кстати — такой штрих. Когда несколько позже Кон­ституционный Суд Российской Федерации рассматривал дело о конституционности государственных актов, которы­ми после августовского путча 1991 года запрещалась ком­мунистическая партия, и сторонники партии и государственной власти приводили многие тысячи аргументов «за» и «против», так и не был затронут, даже упомянут самый главный вопрос, от которого зависела перспектива рассмот­рения дела и сама возможность вынесения принципиально важного решения, — вопрос о том, каковы основания, при­рода и пределы того «права» — в сущности, высшего революционного права, служащего коммунизму, которое позволило им, коммунистам, упражняться над обществом и людьми: идти на «классовых врагов» истребительной вой­ной, творить произвол и своеволие над миллионами людей? А ведь именно здесь кроется ответ на поистине гамлетов­ский вопрос — быть или не быть коммунизму вообще? Что это? Некое мессианское учение? Или вселенская смерто­носная болезнь и бесовское искушение, которые неотвратимо влекут разрушения общества и человека, и которым поэтому нет места в жизни людей?

Но это попутное замечание (вполне достойное, впро­чем, самостоятельного рассмотрения). Суть же дела заклю­чается в том, что после неотвратимого и правомерного крушения (увы, в полной мере Конституционным Судом не подтвержденного) политических и идеологических основ большевизма, выраженного в советской партократической системе, оказалось возможным преодолеть ряд юридико-политических постулатов, в том числе — о якобы оправ­данной недопустимости существования в нашем обществе частного права.

И вот уже в октябре — ноябре 1991 года в печати поя­вились разработки, обосновывающие необходимость восста­новления этого, общепризнанного в мировой науке, деления права на публичное и частное (примечательно — разработ­ки, не встретившие возражений, сразу же принятые). А значит, была восстановлена теоретико-правовая основа для подготовки проекта современного Гражданского кодекса, который (если не отходить от научных основ его построе­ния) и призван быть нормативным выражением частного права.

Кроме того, в конце 1991 года при главе государства — Президенте (сначала — СССР, а затем — Российской Фе­дерации) был создан Исследовательский центр частного права, который объединил наиболее квалифицированных и влиятельных специалистов по гражданскому праву (А.Л. Ма­ковского, В.А. Дозорцева, В.Ф. Яковлева, Ю.Х. Калмыкова, М.И. Брагинского, В.В. Витрянского, С.А. Хохлова, Д.Н. Сафиуллина и ряд других крупных правоведов).

Работа над проектом Кодекса в 1992 году началась. Она проходила довольно интенсивно в содружестве с юриста­ми-практиками, видными зарубежными цивилистами и при­вела к тому, что к 1994—1996 годам были подготовлены две (из трех) части проекта этого крупного, надо полагать, самого крупного за всю историю нашего Отечества, законода­тельного документа.

Но именно здесь, при подготовке проекта Гражданско­го кодекса (ГК), при принятии его в Федеральном Собра­нии, а затем — при его реализации как действующего закона, произошло наиболее жесткое, даже яростное, столкновение «двух философий права», так и находящихся в неизменном противостоянии.

Не буду касаться всех фактов, подробностей этого по­единка (увы, нравы и действия здесь далеко не всегда от­личались благородством). Надо сказать лишь о некоторых существенных, порой принципиальных вещах.

Сначала о самой расстановке сил.

С одной стороны (со стороны сторонников нового Гра­жданского кодекса) — это группа правоведов-специалистов по гражданскому праву, открыто заявившая о своих целях подготовить современный кодекс и, к счастью, поддержан­ная властью, ее руководящими инстанциями, демократиче­ски настроенными общественными кругами.

А другая сторона? А вот облик и даже очертания «дру­гой стороны» были не столь очевидны. Ясно, что ее мозговой центр образовали былые приверженцы хозяйственного пра­ва, многие из которых сохранили свои посты и науковедческие позиции. Оправившись от понятного шока в связи с официальной политикой, направленной на возвеличивание «рынка», и делая вид, что ничего не случилось, они развер­нули довольно интенсивную деятельность по продвижению своих давних, чуть обновленных и подкрашенных на совре­менный манер, проектов. То в печати появляется статья с рассуждениями о том, что для области хозяйства целесооб­разнее разработать не Гражданский кодекс, а Торговый кодекс, а еще лучше прямо Хозяйственный кодекс. То под эгидой каких-то правительственных учреждений проходит широковещательная конференция, кредо которой — необ­ходимость «двух систем частного права» (одна для граж­дан, другая для предприятий). Наконец, в одной из президентских программ появляется строчка, привязанная к ведущему академическому институту, о необходимости подготовки наряду