еще иначе изменились обстоятельства действия. Продолжает ли палка для животного выступать как известный способ действия, закрепляется ли этот случайно возникший способ ее употребления за данным предметом? Наблюдения показывают, что так не происходит никогда. Только в тот момент, когда животное оказывается в положении, требующем употребления палки, палка начинает выполнять роль этого предмета — способа действия- Как только изменяется ситуация, палка превращается снова в некий безразличный предмет. За ним не закрепляется никакой способ действия. Палка не становится носителем этого способа действия. Тем самым она не становится действительным орудием. Поэтому животное не изготовляет орудий, поэтому животное не хранит орудий. Другое мы наблюдаем у человека. Человеческое орудие—это то, что изготовляется, это то, что сохраняется и хранит способ действия с этим орудием. Поэтому произвело бы странное на всех нас впечатление изображение, например, обезьяны, прогуливающейся вместе со своей палкой, но никто бы не удивился, если бы художник, воображая себе первобытного человека, изобразил бы его идущим и держащим в руках некое первобытное примитивное орудие.
Итак, в человеческом, т. е* подлинном, орудии мы наблюдаем прежде всего, что оно является носителем известного способа действия, и при этом общественного способа действия, т. е. выра¬ботанного в совместной деятельности людей. Этот способ именно потому, что он является способом не индивидуальным и не случайно вырабатывающимся в той или другой ситуации, является способом вместе с тем осознаваемым, т, е. отраженным в психике человека и поэтому связывающимся для человека с данным предметом. Только при этом условии возможно то, что на самом деле мы и наблюдаем, а именно хранение орудия, изготовление орудия, т. е. возможно, чтобы изготовление орудия, чтобы носитель способа действия был бы той целью, на которую направлено действие человека. Орудие осознается в его связи с действием как способ действия. Именно поэтому орудие может стать целью, на которую направлено само действие, орудие может быть изготовлено, произведено. Но когда мы говорим об осознании орудия, отражении орудия в его связи с действием, то тем самым мы говорим и о том, что всякий способ употребления этой вещи, способ, которым осуществляется действие и который материально выражен в орудии, является предметом тоже отражения, предметом сознания. Значит, возникает осознание
60
способа действия, т. е. тоже возникает нечто неизвестное животным, не наблюдаемое никогда в животном мире.
В чем выражается это? Выражается это в том, что впервые у человека мы находим возможность действительного подготовле¬ния своих действий. Таким образом, впервые у человека то разделение фазы подготовления и фазы осуществления, которое обнаруживает себя уже у обезьяны, вообще у высших животных, и которое сообщает их поведению характер интеллектуального поведения, это намечающееся разделение фаз у человека осуществляется. Человек может действовать, подготавливая свое действие. И опять-таки самым простым примером такого действия является действие изготовления орудия. Собственна изготовление орудия и есть не что иное, как первая подготовительная фаза действия, приобретшая характер самостоятельного, отдельного действия, представляющего определенную цель, Именно этот раскол, разрыв, разделение прежде всегда связанных друг с другом фаз — фазы подготовления и фазы осуществления — и составляет ту особенность, которая характеризует человеческое интеллектуальное действие и которая является началом, исходным моментом развития человеческого в точном смысле этого слова мышления.
Употребление орудий, изготовление орудий не только ведет
к.осознанию способа своего, т. е, общественного, действия. Вместе с тем употребление орудий является предпосылкой, условием осознания и предмета воздействия с помощью этого орудия. Орудие приспосабливается к предмету действия. Молоток несет в себе не только способ, каким осуществляется действие заколачивания, разбивания и т. д. Он в своих объективных свойствах обязательно должен отразить и свойства предмета, на который направлено это действие. Может ли орудие, приспо¬собленное для действия в отношении к предмету малого размера, быть большим? Нет, потому что оно должно быть в соответствии с объективными свойствами этого предмета, оно отражает объективно в своих свойствах свойство того предмета, на который данное орудие воздействует. Значит, в орудии в наглядной, чувственной, я бы сказал осязаемой, форме выступает не только способ моего действия, но и свойства того предмета, на который направлено мое действие. Наконец, последнее: орудия сталкива¬ются не с одним единичным предметом. Орудия мы употребляем по отношению, ко многим предметам окружающего нас мира. Одно и то же орудие направляется то на один, то на другой предмет. Оно как бы подвергает испытанию своим действием свойства этого предмета и соединяет между собой эти предметы, обобщает, объединяет их, причем объединяет их по чисто объективным, независящим от нашего отношения к данному предмету свой¬ствам, которые испытываются самим действием орудия. Молот, способный расколоть один предмет, другой и третий, оказывается бессильным перед четвертым. Он выделяется в данном случае по свойствам своей упругости, прочности в другую категорию, чем
61
все те предметы, которые уступают действию данного моего орудия. Вот почему Маркс называет человеческие орудия первым настоящим обобщением, первой настоящей абстракцией, т. е. пер¬вым настоящим отвлечением отдельных свойств и их осознания в предметах4. Это есть, как вы видите, опять материальная, чувственно воспринимаемая форма, в которой представляются в психике человека объективные свойства окружающего человека предметного мира.
Вы видите, что таким образом в новом типе деятельности человека, который отвечает новому типу жизни человека, его общественной и трудовой жизни, создаются все предпосылки для того, чтобы изменился тип отражения действительности. Вы видите, что условия, создаваемые этими новыми процессами, таковы, что они делают возможным и необходимым ртражение. действительности, в которой живет человек, не в такой форме, какую мы наблюдаем у животных, неотделимо от самого действия животного, от отношения животного к этим предметам, неотдели¬мо от инстинктов этих животных, но, наоборот, предполагает отражение предметного мира, окружающего человека, в его объективных, независимых от потребностей человека и от его инстинктов свойствах. Уже орудие является тем предметом, который выступает для сознания человека в своей устойчивой характеристике. Орудие остается орудием для человека и тогда, когда непосредственная потребность в этом орудии уже не испытывается им. Пища, которая добывается теперь человеком не для себя, добывается не одиноким, не изолированным человеком и не стадом людей, где каждый действует, удовлетворяя свою потребность, но пища, которая выступает в качестве предмета совместного, общественного действия людей, тоже теперь высту¬пает независимо от участия колеблющихся потребностей каждого отдельного человека. Фиксируется общественный способ добыва¬ния пищи. Этот способ осознается. Осознавая этот способ, люди осознают и предмет, который они добывают данным способом. Осознается пища в ее устойчивых питательных свойствах. Человек не уничтожает поэтому расточительно пищу, которую он находит в природе, но способен собирать ее, сохранять, относится к пище как к пище, независимо от того, испытывает он в данный момент голод или нет, Его отношение к данному предмету отделяется от самого предмета.
Таким образом создаются условия, делающие необходимым такое отражение действительности, которое способно выделить эту действительность в ее устойчивых объективных свойствах и каче¬ствах. Но должно быть нечто, что позволяет действительно родиться этой форме отражения. Должны возникнуть условия, которые не только сделают необходимым такое отражение, но которые позволят реально осуществиться этому отражению. Потому что чувственного, сенсорного отражения, отражения,
4 См.: Маркс Я., Энгельс Ф. Соч. Г. 23. С, 188—197. 62
полностью исчерпывающего себя, полностью укладывающегося в переживания чувственные, в ощущения, в чувственный образ и т, п., здесь недостаточно. Должна соответственно с изменением деятельности измениться и форма отражения. Должно возникнуть то, что мы называем человеческим сознанием. Для возникновения человеческого сознания уже недостаточно чувственности, чув¬ственных форм отражения действительности. Для того чтобы возникло сознание, необходимо, чтобы возникла особая форма отражения, форма отражения, связанная с появлением языка и речи.
<кЯзык,— говорит Маркс,— так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действитель¬ное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, нз настоятельной необходимости общения с другими людьми»5. В этих словах Маркс ясно подчеркивает две главнейшие мысли. Во-первых, что сознание возникает вместе с языком, что сознание начинает существовать тогда и там, где и когда начинает существовать язык. Что язык, иначе говоря, и есть реальная форма человеческого сознания, есть реальное сознание человека. Во-вторых, что язык, как и само сознание, возникает в силу того, что человек вступает в сношения с другими людьми. Таким образом, возникновение языка и сознания людей опять-таки связа¬но с переходом к труду, с возникновением и развитием труда, который, как я уже говорил, характеризуется не только тем, что человек вступает в отношения к природе, воздействуя на нее с помощью орудий труда, но также характеризуется этот процесс и тем, что человек вступает в отношения к другим людям и это становится определяющим его отношение к природе. Перед нами и стоит теперь новая специальная задача, новая специальная тема. Это вопрос о возникновении и природе человеческой речи и о значении речи, о связи речи с сознанием человека и его мышлением. Речь вместе с трудом является необходимым условием возникновения человеческого сознания. Труд и речь — таковы те два главнейших условия, которые подчеркивает и Энгельс, говоря о процессе перехода от животного к человеку. Речь возникает из потребности общения человека с человеком, из потребности, как говорит Энгельс, сказать что-то другому. Значит ли, однако, это, что, рассматривая вопрос о человеческой речи и ее возникновении, о ее сущности, нам достаточно исходить только из того, что у людей в процессе труда возникает потребность? Можно ли рассуждать так, что труд порождает потребность в общении, потребность в речи? Эта потребность вызывает к жизни появление речи с помощью языка; язык, речь позволяют оформиться человеческому сознанию? Нет, 5 Моры Л.. Знммх Ф, Соч. Т. 3. С. 29. 63 так, по-видимому, рассуждать нельзя. Это было бы, наверное, упрощение сути дела. Объяснение происхождения речи и языка из процесса труда и вместе с ним, говорит далее Энгельс, является единственно верным. Общение является тем моментом труда, который делает необходимым речь, но сама речь возникает в связи непосредственно с самим трудом и поэтому сама становится единственно возможной только в трудовом процессе6. Не нужно думать, что люди вступают в общение друг с другом только в форме речи, в форме специальных действий, которые направлены на то, чтобы передать что-то другому человеку, чтобы указать на что-то другому человеку, побудить его к действию и т. д. Так возникшую речь пришлось бы рассматривать как речь приобретенную. Это всегда плохой способ рассмотрения, потому что изобретение и возможность изобретения являются всегда результатом чего-то в большей степени и прежде всего, а
