не причиной. Теории, изображающие возникновение речи как результат изобретения человеком этого сгтособа общения с други¬ми людьми,- являются теориями наивными и неверными по существу. Нужно понять возникновение речи как продукт разделения прежде единого процесса, связывающего человека с человеком. А это есть процесс труда, это трудовые совместные действия людей. Вот развитие этих совместных трудовых действий людей, приводящих к их специализации, к разделению, и приводит к возникновению специальных действий, которые уже являются не трудовыми, не практическими действиями человека, а теми своеобразными действиями; которые мы называем действиями речевыми. Таким образом, речь сама постепенно выделяется из процесса труда.
Как происходит это выделение? Эта специализация каких-то действий, которые теперь уже не являются действиями трудовыми, а являются какими-то специальными действиями, выполняющими только одну функцию — воздействовать на другого человека, т. е. являются действиями речевыми? Современная история развития языка, представленная особенно в работах акад. Н. Я. Марра и его школь указывает, что древнейшей формой речи была так называемая комплексная, т. е. нерасчлененная кинетиче¬ская, речь. Значит, это была речь с помощью не звуков, но с помощью движений- И при этом с помощью движений, которые на заре возникновения этой речи представляют собой движения совпадающие, очень близкие к реальным трудовым движениям человека.
Рабочее движение и движение, служащее воздействию на другого человека в условиях совместной деятельности людей, первоначально совпадали. Здесь действительно комплекс не только в том смысле, что в этой речи нельзя выделить отдельных частей речи, отдельных единиц предложения, но она является
* См.: Маркс К., Энгельс Ф, Соч. Т. 20. С. 486—499. 64
комплексной,- объединенной еще и потому, что такое действие непосредственно еще обнаруживает свою связь с действием производственным, с действием трудовым. Когда человек обращает свое усилие на какое-нибудь действие, которое должно быть произведено в процессе общественного труда, когда, например, человек прилагагет свое усилие к тому, чтобы сдвинуть со своего пути, убрать с пути своего действия некое препятствие, то в условиях совместной деятельности людей, как легко это понять, действие, направленное на предмет, т. е. трудовое действие, может служить вместе с тем указанием другому человеку, принимающему участие в этом процессе, на необходи¬мость совершения этого действия, может побудить другого человека к соответствующему участию в этом действии.
Какие же две функции выполняет в условиях совместной деятельности людей то или другое мое трудовое действие? Одна функция — это воздействие на предмет, это функция трудовая непосредственно. Другая функция — воздействие на других лю¬дей. Действуя по отношению к какому-нибудь предмету труда, я тем самым косвенно воздействую и на других людей. Но вот теперь представьте себе, что действие мое, отдельное воздействие невозможно, и опыт подсказывает, что оно неосуществимо, но опыт же подсказывает мне, что, пытаясь действовать, я привлекаю к этому действию других участников трудового процесса, которые и выполняют совместно со мной данное действие. Что же тогда происходит естественно? Тогда естественно происходит следую¬щее: я не произвожу собственно последнего усилия, приводящего мое движение в рабочее движение, а ограничиваюсь только тем, что сохраняю ту часть его, то содержание его, какое воспринима¬ется другим человеком. Я сохраняю все свои движения, но не произвожу действия. Получается, что мои движения отделяются от действия. А что такое движение, отделенное от действия? Это жест. Как можно определить жест? Жест и нельзя, конечно, иначе определить, как движение, которое отделено от реального, вносящего реальные изменения в предмет действия. Жест есть движение отдельное, отчужденное от действия. Когда я произвожу это действие со стаканом, то я произвожу собственно не действие, а жест, т. е. я организую свое действие так, что оно приобретает какое-то содержание действия бросания стакана на пол, но на самом деле стакан не брошен, действие не произведено, Я произвел только жест. Когда я не знаю языка, на котором вы говорите, но хочу вам показать, что нужно бросить, то я и посту¬паю таким образом: я изображаю действие, но не произвожу его. Жест угрозы, жест привлечения к себе — словом, вся система таких естественных, не символических, не переработанных техни-чески жестов и представляет собой до сих пор не что иное, как движение, какие-то действия, отделенные от самого действия. Поэтому первая ступень в развитии собственно человеческой речи, впервые выделившаяся из реальных производственных трудовых действий, и представляет собой не что иное, как речь кинетиче-
скую, или, как ее иногда еще называют, линейную, т. е. это есть речь с помощью жестов. Правда, по-видимому (такое предполо¬жение может быть сделано с современной научной точки зрения), эта речь связана и с некоторым звуковым сопровождением. Но что решающую роль выполняет на первых ступенях развития речи? Жест, движение. Чем же характеризуется сознание на этой ступени комплексной кинетической речи? Что оформляется в жесте и выступает для нашего сознания как объективное, не связанное с нашим собственным субъективным состоянием? Выделяется прежде всего природа, в которой выделяются еще только некоторые основные свойства и предметы, удовлетворяю¬щие потребности человека в пище и т. д. С одной стороны выделяется природа, а на другом полюсе выделяется что? Субъектом здесь является не человек, а человеческое общество. Мы — действующие люди, человеческий коллектив и она — природа. Вот первое разделение в сознании человека которое связано с зарождением труда и речи.
1940 г.
РАЗДЕЛ II
РАЗВИТИЕ ПСИХИКИ
(ФРАГМЕНТЫ ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ)
I. ИНСТИНКТЫ И ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЕ В
ПОВЕДЕНИИ ЖИВОТНЫХ
Зоопсихологию пытаются иногда представить в качестве вполне самостоятельной дисциплины, имеющей свою особую проблематику, свой особый подход и свой собственный круг понятий, якобы не зависимых от понятий общепсихологических. Это, однако, не мешает авторам, стоящим в зоопсихологии на такой по существу сепаратистской позиции, все же фактически исходить из тех или иных, обычно плохо проанализированных теоретических взглядов на психику, С другой стороны, это не мешает им претендовать на широчайшие психологические выводы. Отношение между зоопсихологией и общей психологией понима-ется при этом крайне односторонне, как отношение двух принципиально равноправных разделов знаний, которые соприка¬саются лишь по восходящей генетической линии и лишь в меру допускаемой близости, существующей между понятыми чисто эмпирически предметами их изучения — животным и человеком,
С точки зрения противоположного взгляда, психологическое изучение деятельности животных представляет собой раздел знаний, входящий в единую систему психологической науки. Зоопсихология должна, следовательно, отражать в своей специ¬фической проблематике проблематику общепсихологическую, ее метод не может не стоять в зависимости от того, как решается принципиальный вопрос о методе психологического исследования вообще» ее понятия должны быть связаны с понятиями общей психологии. С этой точки зрения связь зоопсихологии и психоло¬гии является связью двусторонней; данные зоопсихологических исследований, как и данные других специальных разделов психологической науки, обобщаются в понятиях общей или теоретической психологии; эти последние в свою очередь проника¬ют в зоопсихологию при нисходящем генетическом рассмотрении фактов.
Примером первого подхода, первого пути могут служить работы Ж. Леба, приложившего идеи фитофизиолога И+ Закса к изучению поведения животных. Примером второго подхода — зоопсихологические исследования представителей гештальтпсихо-логки.
Этот двоякий подход к изучению деятельности животных в значительной степени отразился и на общем состоянии современных зоопсихологических знаний. С одной стороны, огромный, почти необозримый фактический материал, накоплен¬ный в экспериментальных исследованиях, нередко остается почти
67
без всякого анализа с точки зрения общепсихологических проблем. С другой стороны, концепции поведения животных, выдвигаемые авторами, исходящими из широких психологических оснований, по необходимости опираются лишь на небольшое количество специально добытых фактов; чтобы восполнить недостающие звенья, они эклектически включают в себя обобще¬ния зоопсихологов-эмпириков, не осмеливаясь посягнуть на их мнимую незыблемость.
Особенно резко это положение в зоопсихологии сказывается на состоянии проблемы развития психики животных. Поэтому и в этой проблеме, как и в проблеме возникновения психики, мы не можем воспользоваться никаким готовым решением и вынуждены начинать с критического анализа наиболее известных взглядов.
Если отбросить многочисленные виталистические и грубомеха-нистические воззрения на развитие психики в животном мире, то остается всего лишь одна группа весьма близких между собой теорий, наиболее ясным представителем которой является широко известная у нас и в Западной Европе теория К* Бюлера. Действительно, большинство взглядов, которые высказываются в современной общепсихологической литературе, хотя в большей или меньшей степени и отличаются со своей фактической стороны от взглядов Бюлера, но в принципиальном отношении они все же остаются весьма близкими к ним.
Сущность теории К- Бюлера (если ее можно назвать теорией) состоит в том, что она исходит нз принципа разделения всего процесса развития психики в животном мире на отдельные ступени в зависимости от различных механизмов поведения.
Соответственно этому Бюлер выделяет три основные ступени развития психики. Во-первых, ступень врожденного, инстинктив¬ного поведения, затем — ступень дрессуры, или навыков, и, наконец — ступень интеллекта.
Рассмотрим прежде всего вопрос о соответствии этих выделяе¬мых Бюлером генетических ступеней фактическим научным данным, характеризующим последовательное развитие поведения животных.
Комментируя знаменитые опыты Ф.Дофлейна (Doflein, 19I6) с муравьиным львом, Бюлер подчеркивает, что эта личинка «держит себя совершенно как автомат, внешне законченный при выходе из яйца и не изменяющийся заметно в продолжение своей жизни». Именно это и является основным свойством поведения, свой¬ственного животным, стоящим на первой ступени развития — на ступени инстинкта. Инстинктивные действия, говорит далее Бюлер, — «с самого качала, то есть без предварительных упражнений, выполняются с большим совершенством, они приспо¬соблены к вполне определенным жизненным условиям и только к ним одним, они повторяются одинаково у всех индивидов одного рода и т, д,; одним словом, они представляют собой наслед¬ственные, готовые к употреблению, способы действия, требующие
—
68
лишь определенного, предусмотренного в мировом плане, проявле¬ния».
«Инстинкты чрезвычайно консервативны; они функционируют с удивительной точностью и верностью, когда все идет по-старому, но отказываются служить, когда индивид попадает в новые жизненные условиям’. Бюлер, как и другие авторы, стоящие на тех же принципиальных позициях, конечно, не считает, что инстинкты вообще не способны изменяться, Они могут изменяться, но лишь в длительном процессе видового приспособления, то есть лишь «за счет многих поколений».
Итак, Бюлер выделяет следующие признаки инстинктивного поведения: 1) оно сформировано с самого начала и не нуждается в предварительном упражнении, 2) оно всегда протекает одинако¬во, раз навсегда зафиксированным образом, т. е. является стереотипным и 3) оно не способно видоизменяться под влиянием индивидуального опыта животного.
Очевидно, что понятие инстинктивного поведения является для Бюлера понятием весьма широким; оно охватывает не только простейшее поведение типа тропизмов, но, судя по приведенным им примерам, также и поведение более сложное. Поэтому мы должны будем выделить для рассмотрения два вопроса: 1) вопрос о соответствии вышеуказанных признаков фактам, характеризую¬щим поведение простейших, и 2) вопрос об их соответствии фактам поведения более сложно организованных животных.
Обратимся прежде к первому вопросу.
Специальной теорией, отвечающей представлению о врожден¬ном, строго предопределенном и стереотипном характере поведе¬ния у низших животных, является теория