в соотносящие с непосредственно неполезными
свойствами и
3. Специализируются в смысле органов внутренних) ощуще¬ний. Это возможно благодаря тому, что орг<ан) ощущения и орган поглощения первоначально совпадают? Вся эта схема нуждается, однако, в проверке на фактиче¬ском) материале! Все это необходимо проверить и разработать на фактическом } мат(ериале)* NBf Ощущение, значит и внутренне-органическое ощущение тоже, становится психологическим фактом только в том случае, когда через него устанавливается отношение к некоторой действительно¬сти, говорим мы (с. { 20}, здесь). Это прекрасно видно из анализа наблюдения, приводимого 13 Так ли? 14 Так ли? 171 Саппоп'ом в его работе (докл(ад) межд(ународному) съезду; об эмоциях). Испытуемый ощущает целую гамму внутренне-органических изменений, но это «как если бы ему было страшно». Эмоции нет, чтобы она была, нужно, чтобы эти ощущения были соотнесены с предметом, с действительностью (нужен, стало быть, «мед¬ведь»). Любопытно, что у других испытуемых все же возникала эмоция страха — именно тогда, когда «уже было плохое настрое¬нием (или что-то в этом роде), 'т. е. когда испытуемые могли соотнести эти ощущения с какой-то действительностью! Отсюда следует сделать попытку понять эстетич(ескую) эмоцию в связи с условностью ее предмета, NB! Глоттогоническая проблема (из доклада в М--Л. Университете)) - //. Специфика человеческого сознания и язык ' ' 6, Проблема возникновения человеческого предметного созна¬ния теснейшим образом связана с проблемой возникновения языка. «Язык так же древен, как и сознание; язык как раз и есть практическое, существующее и для других людей и тем самым существующее для меня самого действительное сознание» (М(аркс) и Э(нгельс). Соч, Т. IV. С, 20), Сознание человека есть мыслящее сознание, но именно «непосредственная действительность мысли это — языкя 1М(аркс) и Э(нгельс). Соч. Т. IV. С, 434). 7, Однако одно только признание того факта, что субстратом сознания является язык, недостаточно для научного, последова¬тельно материалистического раскрытия природы человеческого сознания. Именно ограничившись этим признанием, классическая лингвистика в лице Гумбольдта (выдвинувшего в свете своего учения об антиномиях объективности и субъективности, индивиду¬ального и общественного, частного и общего положение о том, что речь связывает личные ощущения с общей природой человечества и что «язык усвояет человеку мир#) пришла к идеалистическому тезису о том, что развитие человеческого сознания может быть понято из развития языка и что «язык есть орган, образующий мысль». ///. Человеческое сознание не может быть объяснено из развития языка. 8, Чтобы объяснить человеческое развитие из развития языка, нужно понять возможность возникновения человеческой речи в условиях инстинктивного отношения к природе [= инстинктивно¬го типа деятельности]; эта возможность на первый взгляд открыва¬ется фактом наличия речи у животных. Такие принципиально ложные попытки объяснения действительно делались как в лингвистике эволюционистскими теориями экспрессивного про¬исхождения речи (Богданов, Презент), так и в естествознании 172 (Ламарк. Фил<ософия) зоо(логия). Т. L С 277—8; Дарвин. Про¬исхождение) чсл<овека>. С. 57—61. Изд. Пом,)15*

9. Речь человека качественно отличается от речи животного. «Слово» животного { — «звуковой сигнал») является экспрессив¬ным (выражающим инстинктивное эмоциональное отношение); оно служит общению в его животной, инстинктивной форме. Слово человеческой речи есть знак; оно предметно отнесено и является не только фактом индивидуального сознания, но и социальным, объективным — надстроечным — явлением; оно является сред¬ством общения в его человеческих формах.

10, Анализ речи животных показывает, что: а) она служит сигналом для животного и что б) выражая эмоции, она тем самым объективно выражает и отношение животного к предметам внешней действительности, которое в животном мире есть отношение инстинктивное и непосредственное (и следовательно), «несуществующее для сознания субъекта и неозначаемое). Именно поэтому «словом животного выражает это отношение как субъективное. Оно принадлежит животному сознанию, Превраще¬ние такого слова в слово человеческой речи не может быть объяснено из развития новых человеческих форм общения (в узком смысле, в смысле «духовных сношений»), т<ак) к(ак> сами эти новые человеческие формы общения предполагают возникновение предметного, означающего слова, принадлежащего человеческому сознанию. Таким образом, возникает порочный круг: возникновение человеческого сознания предполагает пред¬метно-отнесенное слово} предметно-отнесенное слово предполагает человеческое объективирующее сознание16.

10а. Невозможность преодолеть с метафизических позиций этот порочный круг обнаруживает себя особенно ясно в буржу¬азной лингвистике. В XVIII веке и теория развития языка из общения и «общественного договора», и теория происхождения языка из развития мышления лишь воспроизводили в различных вариациях этот круг (ведь сама возможность договора предпола¬гает общение в речи, а возможность мышления предполагает общение в речи слова-знака} и в своем дальнейшем развитии привели вновь к отрицавшейся ими теории «божественного откровения», которая выступила теперь в более или менее замаскированном виде (например, у Беккера в форме «органиче¬ской» теории, выводившей необходимость речи из идеи, осуще¬ствляющей себя в функциях организма, а у К* Аксакова в откровенной форме признания настоящим «того языка, которым Адам в раю назвал весь мир» и чистота которого была затем утрачена человечеством).

Новые попытки решения глоттогонической проблемы в 19 сто¬летии (ономатопоэтическая теория Штейнталя, связывающая

Нельзя переходить непосредственно по функциям! См+ далее с+ { 32}.

развитие речи с эмоциональным заражением и образным мышле¬нием, «интеръекционная* теория, выводившая речь из непро¬извольных выкриков и др.) не увенчались успехом и привели буржуазную лингвистику в лице крупнейшего его представите¬ля — Ф. де Соссюра — к отказу от этой проблемы17.

В буржуазной психологии эта проблема, как и проблема происхождения первых слов в онтогенезе, также не разрешена до настоящего времени удовлетворительным образом.

IV. Труд — истинный источник человеческой речи и чело¬веческого сознания

И. Действительное решение глоттогонической проблемы заключается в признании того, что возникновение труда приводит к коренному ( = есть) изменению отношения индивида к природе, которое превращается в отношение опосредствованное {опосред¬ствованное прежде всего в орудии труда), [предметное] и «существующее для сознаниям. Слово, выражавшее прежде неопосредствованное отношение, становится теперь выражающим предметное (опредмеченное) отношение, т. е, получает предмет¬ную отнесенность, становится означающим предмет, знаком-носителем обобщения- Вместе с тем возникает и новая форма общения, способная ответить потребности в новой форме общения — общения на основе означающего, сообщающего слова, которое выступает теперь в своем объективном, как надстроечное явление, бытии. [Следует при этом принять во внимание, что и сама деятельность как трудовая осуществляет теперь себя в предмете, как в своем материальном продукте.] Таким образом, превращение «лова» животного в слово человеческой речи (безразлично линейной или звуковой) должно быть понято не из эволюции его самого и не из общения рассматриваемых изолированно и абстрактно, но из изменения отношения человека к природе, из возникновения и развития труда и общественных отношений, которые составляют внутреннюю, а не внешнюю необходимость этого процесса.

12. Следует особенно подчеркнуть, что решение глоттогониче¬ской проблемы в марксизме не имеет ничего общего с теорией происхождения языка из речевого общения, как процесса «духовных сношений людей». Упрощенная схема: труд создал общение, затем общение создало язык — неправильно. «Объ¬яснение развития языка из процесса труда и вместе с ним является единственно верным» {Энг(ельс). Роль труда <в про¬цессе превращения обезьяны в человека). Соч. Т. XIV. С. 455)1в. «Язык возникает лишь из потребности, из настоятельной нужды в общении с другими людьми» {Энё{ельс}* Л<юдвиг) Ф<ейербах и конец классической немецкой философии). Соч. IV. С, 20—21)19, но язык, как и речь, разумеется, еще не есть само это общение Нельзя перейти по прямой линии функции? 18 Маркс К., Энгельс Ф, Соч. М.—Л,, 1931, Т. XIV. |П Маркс /С, Энгельс Ф. Соч. М., 1933. Т. IV. [74 или, иначе говоря, общение прежде всего как процесс материаль¬ных сношений людей между собой не сводится к их речевому общению. Язык есть «только проявление действительной жизни» (М{аркс), Э(нгельс), Св(ятое) сем<ейство>. Соч. Т. IV, М., 1933, С. 435).

Язык возникает в связи с появившейся потребностью людей что-то сказать друг другу»20. Это ъчто-тоъ должно быть выделено и обобщено. («Язык выражает в сущности лишь всеобщее* «Мысль и слово показывают общее» (Ленинский сборник, XII. 2-е изд. М.—Л., 193 К С. 223, 219).] Ср. положение яфетндологии о том, что «для того чтобы то или другое явление нашло

отражение в языке, недостаточно, чтобы оно было воспринято, необходимо, чтобы оно было осознано (Абаев, Сб. «Яз<ык) и мышл(ение)». Т. II, С. 35). Выделение предмета для сознания происходит в процессе труда. Орудие и есть первое предметное, практическое обобщение и первая настоящая абстракция. -«Орудия производства на начальных этапах мышления и языка были общие с производ¬ством, и до выработки из них специального инструмента для языка, до разлучения их с орудиями самого материального производства не могло быть никакой самостоятельной речи; не было отрешенного мышления, не было языка вне производства» (Марр, К сем ант < и чес кой) палеонтологии а языках неяфетических систем). V. Развитие языка в процессе труда 13, Производство языка и сознания (общественного) языка и общ(ественного) сознания) «первоначально непосред¬ственно вплетено в материальную деятельность и в матери¬альные общения людей» (М(аркс}лЭ{нгельс). Соч. М., 1933. Т. IV. С. 16). «Нет ни единого слова, которое вошло бы в сознание иа этапах возникновения, сложения и дальнейшего развития речи, ке пройдя функции производственной значимости, какое бы, каза¬лось, совершенно отвлеченное и общее первично-магическое значение оно ни получало {Марр. Соч. Т. III. С. 111). Сама членораздельность речи, т(о) е<сть) артикуляция