«разветвление» на «физические» и «семантические» аспекты артикуляции произошло «очень недавно»: когда провода электромагнита были отключены от контактов лампы. Кроме того, это «разветвление» было актом единичным и простым. Применительно к естественному языку не приходится говорить ни о каком такого рода единичном событии, которое «физической диахронией» было бы отпрепарировано от «семантической синхронии». Рассматриваемое как физический процесс (в его поочередных синхрониях), это отключение гораздо старше, чем человеческий род. В самом деле, тот физический субстрат, который у первобытного человека обеспечил возникновение языка, сам по себе появился гораздо раньше и формировался в течение миллионов лет. Ведь в реальном антропогенезе и в происхождении языка вместо «развилки» на «физику» и «семантику» (как в модели) представлены связи между опредмечиваниями и отделяемыми от них в вероятностных сериях смыслами. Связей же этих буквально бесчисленное множество, и они одна за другой рвутся.
С другой стороны, удивительным кажется все же, как много различных свойств процесса передачи информации удается отобразить с помощью нашей простой модели. Она сохраняет свою значимость для понимания – с одной стороны – условных рефлексов и перехода от генотипов к фенотипам в эмбриогенезе, а с другой стороны – перехода литературного произведения в читательское восприятие. Наконец, она поясняет и отношение между языковым полем (la langue) и речью (la parole).
Поэтому всевозможные множества игральных костей в стаканах образуют «словник» моделирующего «языка». Поэтому же передающие и воспринимающие магнитные поля соответствуют «синтаксису» того же «языка» (действительно, в своей операционной динамике синтаксис должен быть один и тот же в обоих случаях – для оптимизации связи между ними. Вместе с тем есть и буквальное соответствие между «синтаксисом» и «костью»[63]). У этого «языка» имеется своя «диахрония», заданная нестохастическими ограничениями исходно случайных состояний. Эти состояния были физическими. У того же «языка» есть и своя синхрония, но уже только «семантическая». В ней определенные «выражения» (яркость, свет) «значат». Кроме того, этот язык устойчиво подчинен некоему градиенту, который не следует отождествлять с синтаксическим.
Естественный язык располагает присущей ему, взятой из среды «ориентирующей стрелкой». Для высказываний на этом языке она представляет собой указатель одновременно и структурный, и семантический, который инсталлируется в языке с помощью временного указателя объективных процессов в среде или же путем их опредмечивания. Оно изменяется с течением времени и направлено из прошлого в будущее. Подобно этому и в нашей модели есть «ориентирующая стрелка», которая доминирует над собственной структурой сообщений и их семантики. Та же «ориентирующая стрелка» делает возможными как передачу, так и восприятие информации. Она («стрелка») инсталлируется с помощью градиента тяготения, который представляет собой неменяющийся параметр. И в естественном языке, и в нашей модели этот градиент делает возможным генезис и вместе с тем функционирование языка, но одновременно он вносит в эти процессы случайные нарушения.
Модель демонстрирует также, что артикуляции действительно присуще собственная «синтаксическая» организованность, задаваемая в рамках этой модели магнитным состоянием костей, и что вторая «часть» той же организованности, также неотъемлемая от процессов передачи и восприятия, – это тот «синтаксис», который действует при пемодели, что ни передающий, ни получающий информацию не могут никогда быть полностью уверены, действительно ли их «стратегии» изоморфны и не остались ли какие-нибудь «лакуны» в смысле интерпретационной неопределенности. Потому что, как мы показали, стратегия восприятия может в известных пределах отменять «адекватно организованные» тезисы, заменяя их какими-нибудь другими.
Модель учитывает и то, что уровень «адекватной организации» сообщения может быть величиной (для данного сообщения) постоянной. Это не меняет того факта, что конкретизации, осуществляемые при восприятии, порождают целое множество фенотипов, потому что как изменчивость стратегии восприятия, так и случайный фактор повреждений, задаваемый верхним пределом восприятия, вызывают неизбежный разброс результатов. Этот разброс частично является случайным, а частично – детерминированным избранной стратегией.
Наконец, модель показывает, что адекватная организация сообщения нетождественна фенотипической структуре, хотя и служит для ее осуществления, возможно, вспомогательным средством. Поэтому «сообщение в своей имманентности» не есть то сообщение, которое «имеется в виду» при передаче и приеме информации. Ибо «в имманентности» оно есть чисто физическая величина, лишенная как «семантики», так и той структуры, которую оно приобретает в восприятии. Причина здесь та, что «суммарный эффект» поля восприятия действительно ориентирует игральные кости соответственно их собственной организации, заданной намагничиванием, но осуществляется этот эффект структурным генотипом операции «выражения того, что преформировано». Основываясь на расположении костей как на таком «выражении», генотип и осуществляет упомянутый эффект. Действительно, он направляет кости их значащими гранями кверху, в то время как «в имманентности» генотипа эти грани (определенные одним полюсом) были направлены к «незначащим» (или к тем полюсам, которые в семантике модели «ничего не означают»). В самом деле, кости в «генотипе» притягивают друг друга, как маленькие магниты, противоположными полюсами. «Решить вопрос» об их «семантически адекватной» ориентации может только «синтаксис» магнитного поля восприятия. Так и в языке невозможно понять предложение, не зная синтаксиса, а синтаксиса нет без понимания значений, которые этот синтаксис детерминирует, потому что семантика и синтаксис соединены обратными связями.
В эмбриогенезе стереохимические конфигурации «хромосомной фразы» дают в диапазоне «стратегий восприятия» нетождественные фенотипы, которые в усреднении сообщают нам об «адекватной организации» генотипа. Однако та его организация, до которой мы доходим со стороны «фенотипического» множества компонентов, не есть та же сторона, которую мы открываем в генотипе как в физическом объекте, отделенном от эмбриогенеза. Действительно, в генотипе как физическом объекте, занимающем лишь малое место в наших восприятиях продвинутых фаз эмбриогенеза, нет непосредственных значений, а есть только детерминации признаков. Эти детерминации невозможно понять через него, через сам по себе генотип. Отыскать их в нем так же не удастся, как не удастся отыскать в атоме водорода тот его признак, что из него под влиянием «стратегии» манипулирования атомом хлора получится молекула соляной кислоты. Однако физические исследования не только «отсекают» генотип от его «семантики», но даже нарушают его несемантические информационные свойства – такие, как момент организации. В «имманентном» генотипе может быть раскрыто бесчисленное множество структур (атомных, топологических, термодинамических и т.п.). Но только определенное подмножество этого множества «адресовано» эффекторам восприятия. Это подмножество в эмбриогенезе подвергается модификациям. Они эквивалентны тому, что происходит с костями, переходящими от «генотипической имманентности» в плоскость ориентирующего их «поля конкретизации».
Суть в том, что нет однозначной связи между инструментальной пригодностью объекта как носителя информации, приспособленного для ее передачи, и ансамблем его физических структур, которые можно обнаружить эмпирическими методами. Иногда эти структуры открыть легко и они корреспондируют со структурой фенотипов, хотя ей нетождественны – так в приведенной модели с игральными костями. Иногда же открыть эти структуры трудно, и они весьма далеко отстоят от своих «фенотипов», как в случае с печатным текстом. Итак, в отношении «имманентных» структур физические и информационные объекты составляют два неперекрывающих друг друга изоморфных множества. Это неперекрывание, можно сказать, двоякое, потому что вытекает либо из нашего незнания, которое в принципе можно превратить в знание путем расширения «апертуры синхронического наблюдения»; либо из того, что никакое – произвольное – раскрытие этой «апертуры» никогда не обратит диахронически возникшую конкретизацию объекта в его физическую синхронию.
Часто мы не знаем, какой из двух вариантов имеет место. Притом ассерция или негация соответствующего утверждения означает, что мы заняли эпистемологическую позицию, эквивалентную концепции тотальной «редуцируемости» или «нередуцируемости» диахронических феноменов к синхронии. Знаменитая программа «унификации науки», провозглашенная неопозитивизмом, собственно, и объявила, что редуцируемость является полной. Однако можно считать, что подобная надежда на «физикализацию всего существующего» есть просто бесплодная мечта.
Говоря о «кибернетических» аспектах артикуляции, мы упоминали регуляторные, стратегические и отображающие. Рассмотрим их и в нашей модели. Игральные кости как «генотип» – это регуляторная программа с «пробелами», недоопределенная и как бы информационный объект «с адресом», а не физический объект. Потому что в физической синхронии этого «генотипа» нет никаких пробелов или «пустых» мест. Те же кости в намагниченном состоянии, придавшем им полярную организацию, могут рассматриваться как стратегический прием со стороны источника информации. Тогда акт «включения» совершается с помощью стратегии восприятия на основе ориентации магнитным полем падающих игральных костей. Наконец, будучи ориентированы, кости приобретают «значение», а благодаря этому отображают определенное состояние среды: яркий свет.
Нет такого физического объекта, который нельзя было бы превратить в информационный. Допустим, отправитель шлет получателю пробирку с газом, а договорились они так, что стратегия восприятия заключается в действии на этот газ другим газом, например, хлором. Получилась соляная кислота: значит, отправителем прислан водород и он стал «генотипом» сообщения, «применение» же к нему атомов хлора – «стратегией восприятия», а сама возникшая соляная кислота – «фенотипом конкретизации».
Однако из этого примера видно, сколь относительны понятия «сообщения», в частности, в том, что касается его «генотипа» и «стратегии восприятия». Ведь в самих атомах хлора и водорода нет ничего такого, что заставило бы принять заранее за генотип скорее одно из этих веществ, нежели другое. Мы склонны смотреть на дело так, что «сообщение» – это скорее нечто генотипически «неподвижное», а «стратегия восприятия» – скорее нечто «эластичное», что «генотип» – это объект, а «стратегия» – процесс. Такие наши мнения происходят оттого, что мы видим «неподвижность» и как бы структурную «неизменность» печатного текста или хотя бы изолированной стереохимической структуры клеточного ядра, но не можем видеть в подобной изоляции – «недвижной» стратегии читательских размышлений или протоплазматических эффекторов эмбриогенеза.
Но восприятие информации – это процесс, в ходе которого «генотип» либо подвергается, либо не подвергается изменениям в качестве физического объекта. Программная лента как «генотип» таким изменениям вовсе не подвергается, подобно как и текст произведения, граммофонная пластинка или магнитофонная лента. Напротив, генотип половой клетки в течение эмбриогенеза не остается генидентичным изолированным образованием, и из фенотипического организма этот генотип нельзя «изъять», как это можно сделать с программной лентой цифровой машины. Таким же образом и в нашей модели «генотип» из игральных костей как бы «исчезает», когда во время броска трансформируется в свою «фенотипическую конкретизацию». Однако такого рода изменяемость или неизменяемость не имеет существенного значения для отношения между генотипом и фенотипом, поскольку это отношение носит характер процесса, и трансформируемость (преобразующая или нулевая, то есть без преобразований) генотипа через восприятие зависит от физических особенностей процесса, конкретизации, а не от информационных признаков этого же процесса. При «фенотипе сообщения», каковым в нашем примере служит соляная кислота, в генотипе – в форме атомов водорода можно найти нечто изменяемое (химической связью через сферу электронной оболочки). Напротив, в плане модели с игральными костями мы такого генотипа не обнаружим, а локальное своеобразие – уже по существу не теоретико-информационного – метода (если и информационного, то применяемого только вполне конкретно) определяется
