трансформируются
под воздействием языковых клише его эпохи».
На первый взгляд кажется, что это вовсе не новое слово в философии, а
уже известная нам герменевтика. Однако это не так. В герменевтике традиционно строится общая исследовательская программа, деконструктивизм же
отказывается от любой программы, рассматривая ее как дань классике. Цель
герменевтиков — понять текст — вообще становится для деконструктивизма
малозначимой. Для него главное — текст как таковой, выяснение того, как
форма, выразительные средства (особо среди них выделяется деконструктивизмом метафора) и смысл, но не единственно только он, а среди прочих,
оказывают влияние на любое содержание, облеченную в текстовую форму.
При этом текст может быть любым: как художественным, так и научным. Всё это вместе составляет основу в деконструктивизме так называемой
концепции «нарратива» (от лат. gnarus — знающий, осведомленный о чемлибо), или «повествования». «Согласно этой теории, мир может быть познан
только в форме «литературного» дискурса; даже представители естественных
наук, например, физики, «рассказываются истории» о ядерных частицах».
Считается, что посредством нарратива мы придаём реальности форму и
смысл, упорядочиваем наш опыт по отношению к этой реальности посредством текстового (повествовательного) выделения начала, середины и конца,
центральной и побочной тем, т.е. человеческая способность рассказывать истории есть главный способ, каким людям удается упорядочить и осмыслить
окружающий мир.
Комбинируя слова, литератор или рассказчик даже вносит в мир нечто,
доселе в нём отсутствующее — новые типы личностей и виды предметов, способы поведения и существования. По мнению Р. Барта, «заявления, касающиеся «реализма» нарратива, не должны приниматься во внимание… Функция повествования — не «представлять», а составлять зрелище… Нарратив не
показывает, не имитирует… С референционной, реалистической точки зрения в повествовании буквально ничего не происходит. А «что происходит»,
то — есть один лишь язык, приключение языка…».82
В-третьих, для анализируемого комплекса характерной является критика рационалистических схем объяснения, что проявилось в постструктурализме. Классический структурализм, основанный шведским языковедом
Фердинандом де Соссюром (1857-1913), искал некоторые исходные объяснительные схемы, которые имелись, например, уже в первобытном сознании и
которые сохраняют свою устойчивость при различного рода преобразованиях
и изменениях. Для нас сегодня эти схемы оказались «закрыты» цивилизацией,
но их выявление способно многое объяснить (в силу их устойчивости) и в современных культурных явлениях. Постструктурализм (лат. post — после),
напротив, предлагает свободный поток мысли и интерпретации, считая, что
любые «навязываемые» человеком и эпохой схемы объяснения заставляют
реальное положение дел подгонять под выдуманную кем-то систему, насильно устанавливать некий порядок схемы. «Вне текста нет ничего» — таков девиз
постструктурализма. Есть только операции «разборки» и «сборки» текста
(или, иначе, деконструкции), цель которых «свести с ума структурализм,
культуру, общество, религию, психоанализ», — такова методологическая направленность постструктурализма.
Наконец, в-четвертых, для исследуемого «постструктуралистско — деконструктивистского комплекса» характерно резкое изменение поля соотношения между обыденным сознанием и теоретическим мышлением философа.
Если для классической философии обыденное сознание представляло собой
лишь объект для просветительской деятельности, то для нового направления
обыденное сознание (для которого найдена такая формула: «психология здесь
и теперь») становится не только равноправным объектом философских изысканий, но занимает даже более значимое, приоритетное место.
Теперь, немного, о философских представителях данного комплекса.
Теоретические предпосылки постструктурализма и деконструктивмзма были
разработаны французским философом и литератором Жаком Дерридой (род.
в 1930). В основу философской работы («грамматологии») им ставится идея
принципиальной бесструктурности, интерпретация, понимаемая как свободная игра слов («поэтическое мышление», по выражению Хайдеггера). Дело в
том, считает Деррида, что выбор изначальной смысловой структуры часто не
только не обоснован, а самим фактом своего существования просто как бы
закрывает от нас иные возможные смыслы.
Согласно грамматологии, у «письма» (так Деррида называет текст) нет
начала, так как любое письмо есть список с более раннего письма, которое, в
свою очередь, есть список (транскрипция) с предыдущего. Считая себя «наукой мысли и разума», классическая философия стремится избавиться от
письма, тем самым упуская из виду важнейшую основу существования мысли. Поэтому, в противоположность традиционному исследованию текстов,
Деррида и предлагает их структурную деконструкцию, т.е. «расколдование»
от логицизма и рационализма в их построении и истолковании.
Еще более радикальную позицию занимает французский философ Мишель Фуко (1926-1984), начавший свою деятельность как структуралист, осо-83
бое место уделивший исследованию истории. История интерпретируется Фуко не как общая цепь взаимосвязанных явлений, а как случайная совокупность замкнутых и разнородных событий. В основе же интерпретации истории лежат документы, т.е. тексты, которые, аналогично естественно-научным
фактам, выступают в качестве фактов исторических.
Но, здесь Фуко един во мнениях с Дерридой, специфика любого текста
позволяет его достаточно свободно интерпретировать. С точки зрения такой
интерпретации, считает Фуко, нельзя говорить о примате идеи непрерывности истории, сегодня приоритет надо отдавать идее прерывности. В то время
как традиционная история «видела свою задачу в определении отношений
(простой причинности, цикличности, антагонизма и проч.) между фактами и
датированными событиями, — пишет Фуко, — сегодня проблема состоит в установлении и переустановлении рядов, в определении элементов ряда».
Такими рядами в истории выступают локальные замкнутые области, которые несводимы одна к другой и обозначаются как «эпистема» — проникающая дискурсивность (от лат. discursus — рассуждение, довод; в постструктурализме и деконструктивизме — «речь», «языковое мышление»), от которой мы
не можем освободиться при рассмотрении истории. Эпистeма (франц. ерisteme) — главное понятие книги Фуко «Слова и вещи. Археология гуманитарного знания» (1966). Эпистемы — исторически изменяющиеся структуры, «исторические априори», которые определяют, будучи сами скрыты от непосредственного наблюдения (в этом смысле они и существуют а priori — лат.:
независимо от опыта), условия и возможности образований сознания и культуры в конкретный исторический период.
В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три эпистемы:
возрожденческая (ХVI в.), классического рационализма (ХVII-ХVIII вв.) и
современная (с конца ХVIII — начала XIX в. и по настоящее время). Основной
упорядочивающий принцип — это соотношение между «словами» и «вещами».
Именно это соотношение задает мыслительное своеобразие той или иной
эпохи.
Для Возрождения характерным является тождественность «слов» и «вещей», классический рационализм характеризуется тем, что «слова» и «вещи»
опосредованы мыслительными представлениями, а современность характеризуется тем, что жизнь, труд, язык как интегрирующие онтологические факторы опосредуют «слова» и «вещи». Каждая эпистема не сводима к другой и
не выводима из другой. Следовательно, в основу истории в качестве ее принципа может быть положена случайность. Случайность, в свою очередь, наиболее адекватно реализуется в понятии «безумие», что позволяет дать совершенно иное от традиционного рассмотрение истории.
А может быть в основе интерпретации истории рассмотрен и фактор
развития сексуальности, что было предметом исследования Фуко в последние годы его жизни («История сексуальности» в 3 томах, 1976-1984). Причём
Фуко анализирует сексуальность как политическую конструкцию, а не как
естественную, только природную данность, существующую независимо от84
властных практик, которые, собственно и придают ей статус объекта, т.е.
формируют в обществе отношения между полами.
Особое место в деконструктивизме занимает творчество швейцарского
литературоведа Ролана Барта (1915-1980). Основным понятием в деконструктивизме Барта является «смерть автора». Если для герменевтики, как
уже было показано, важен автор текста как личность, учет социокультурных
условий создания текста, то в деконструктивизме значим текст сам по себе, а
автором вообще можно пренебречь. По мнению Барта, текстовой анализ «не
ставит себе цель описание структуры произведения… Текстовой анализ не
стремится выяснить, чем детерминирован данный текст… цель состоит скорее в том, чтобы увидеть, как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве… Мы не ставим перед собой задачи найти единственный
смысл, ни даже один из возможных смыслов текста. Наша цель — помыслить,
вообразить, пережить множественность текста, открытость процесса означивания».
Постмодернизм (лат. post — после и модернизм) выступает как синтез
постструктурализма и деконструктивизма, представляя собой самую широкую социокультурную установку, пронизывающую все уровни современного
сознания. Это своеобразный новый взгляд на мир, взгляд сегодняшнего человека, занявший место некритического отношения к идеям гегелевской диалектики, просвещения, прогресса, коллективности и т.д., то есть тому, что
получило в философии культуры название модернизм (франц. modernisme от
франц. modern — новый, современный). Постмодернизм имеет своей целью
разрушение привычных для предшествующей культуры разделений ее феноменов на реализм и ирреализм, формализм и содержательность, «чистое»
(элитарное) и массовое искусство и т.д.
Известный теоретик постмодернизма Ихаб Хассан (США), выделяет
следующие главные принципы и ценности постмодернизма.
1. Неопределенности, неясности, пробелы как принципиальные установки постмодернистских произведений искусства и философских концепций.
2. Принципиальный фрагментаризм, воплощенный в склонности к методам коллажа (франц. сollage, букв. — наклеивание), т.е. включения в сочинение стилистически чуждых ему фрагментов, произвольного монтажа, «вырезок» и «врезок», в акцентировании «разломов», «краев» и т.д.
3. Постмодернизм отвергает все каноны, выступает против всех устоявшихся авторитетов. В литературе это, условно, конечно, означает
«смерть автора» (Р. Барт), т.е. прекращение его «отцовской власти» и попечительства над читателем.
4. Постмодернизм возвещает о «смерти субъекта». Традиционно понимаемый читатель (слушатель и т.д.) перестает быть центром мысли и переживания, лишается своей мнимой «глубины». Современный человек не
имеет возможности и времени держать в голове глубокие идеи автора (читать85
«толстые книги», как это было в классике). Проще заглянуть в телевизор, как
в окно, зафиксировать сиюминутный событийный момент, не утруждая себя
при этом вопросами о сущности происходящих событий. Причем в любой
момент можно «выйти» из воспринимаемого сюжета без последующего ощущения какой-то неоконченности, как это было бы в случае прерывания классического романа, а также вновь с любого момента «войти» в него.
5. Постмодернизм отстаивает права ирреализма: не всё может быть реально «показано», «изображено», «иконизировано».
6. Ирония — одна из постмодернистских установок, подразумевающих
игру, саму иронию, аллегорию и т.д. как важнейшие подходы литературы и
искусства, и, вообще, всего мыслительного творчества.
7. «Гибридизация», подразумевающая смешение, скрещивание привычных жанров искусства, заимствование одними жанрами творчества, стилей и
методов других жанров («плагиаризм»).
8. «Карнавализация», под которой имеется в виду «радостная релятивность» (относительность, перемешивание) вещей и событий, «сумасшедшая
чересполосица жизни», т.е. карнавал, вызывающий «имманентный (внутренний, непроизвольный) смех» и т.п.
9. Равное «участие в игре», под которым подразумевается равное «представительство» в произведении авторов, читателей, слушателей, т.е. отсутствие назидательности, морализаторства и т.п.
10. «Конструктивистский характер творчества», т.е. то, что можно назвать «сборкой», «разборкой» и т.д. текстовых сюжетов, что сближает постмодернизм с «техническим конструированием».
Подводя итог, можно сказать, что постмодернизм, прежде всего в философии, обратил внимание на кардинальную переоценку ценностей в обществе рубежа нового тысячелетия, отверг идеологию властвования и насилия,
высказался в пользу плюрализма, равноправного диалога, совместного нахождения решения, согласия, но подчеркнул при этом, что это такое согласие,
которое основывается в мире новых ценностей на неизбежности принятия
рас-согласования и разно-гласия.86
Глава 3. Философская методология:
диалектическая логика.
“В формальной логике противоречие является
сигналом бедствия, но в развитии реального знания
оно означает первый шаг по направлению к успеху”
Алфред Норт Уайтхед
В позднем средневековье философ Н.Кузанский замечает, что реальный
процесс познания не может быть теоретически изображен в понятиях классической (аристотелевской) логики. Ф.Бэкон в XVII в. прямо ставит задачу создания
“нового метода”, положив начало разработке индуктивной логики. И.Кант тоже
заявляет о необходимости создания “новой логики”, актуализируя вопрос о “содержательной” логике. По существу, систематическое решение вопроса о создании нового метода познания, новой логики предложил в начале XIX в. Г.В.Ф.
Диалектическая логика — это наука о законах и формах движения и развития теоретического мышления. Гегель утверждал, что “Дух и природа имеют
всеобщие законы, согласно которым протекает их жизнь и совершаются их изменения”. Всеобщность законов диалектики, т.е. отражение в этих законах и
развития
