находится в

непрерывном процессе изменения, а из всех природных веществ более всего

способен к изменению огонь. Гераклит – один из создателей диалектики. Он

окончательно устранил из Вселенной покой и неподвижность. Его принцип:

“Все течет, все меняется”; он разрабатывает представление о мире как о вечном круговороте веществ, как о “беличьем колесе” жизни. Если пифагорейцы

понимали мир как гармонию, единство противоположностей, то Гераклит

пошел дальше, представив мир как борьбу противоположностей, их войну,

которая является и источником всеобщего изменения. Эта борьба не случайность, а закон природы: “Все происходит через борьбу и по необходимости…

одно и то же в нас живое и мертвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое”.

Диалектика Гераклита предстала как диалектика самого объекта, его не

занимала ни гармония сама по себе, ни структура материи. Он показал, что

Вселенная живет по законам диалектики, но его диалектика еще не стала методом познания. Следующим шагом должна была быть разработка системы

диалектических категорий, соответствующей диалектике объекта, создание

диалектики как логики и метода познания. Значительный вклад здесь принадлежит Зенону Элейскому, прославившемуся в истории мысли как автор

апорий (затруднение мысли, недоумение, парадокс, когда сталкиваются противоположные утверждения). В передаче Аристотеля апории выглядят так.

1. “Дихотомия” (деление на два): движущийся предмет должен

дойти до половины своего пути прежде, чем он достигнет его конца. Затем, в

свою очередь, он должен пройти половину оставшейся половины, и так до

бесконечности: он будет приближаться к конечной точке, но так никогда ее и

не достигнет.

2. “Стрела летящая”: летящая стрела занимает в пространстве тот

его отрезок, который равен ее длине, то есть она покоится, ее движение составляет сумму состояний покоя.

3. “Стадий”: имеется три протяженных тела, одно из них неподвижно. Два других движутся с равными скоростями навстречу друг другу по

параллельным линиям. Относительно неподвижного тела они движутся вдвое

медленнее, чем относительно друг друга. Получается, что в одно и то же

время, проходя одно и то же расстояние, можно двигаться со скоростью Х и

2Х.

Этими апориями Зенон вовсе не отрицает движение как чувственноданную реальность. Он ставит вопрос иначе: существует ли движение согласно логической сущности вещей? Иначе говоря, он вскрыл трудности

воспроизведения процесса движения в логике понятий, показывая необходимость постижения движения в его сущности, которая может и не совпадать с

явлением.19

Зенон поставил проблему соответствия наших мыслей действительности. Его апории содержат, по сути, негативный ответ. Диалектика признается

лишь для чувственной достоверности, а для мира понятий, который есть

сущность чувственной достоверности, она исключается. У Зенона невозможно соответствие мысли действительности: движение существует, но оно не

обладает истинностью, то есть его не выразить в адекватной объекту системе

категорий, в виде закономерности. Ибо чувственный мир гибок, изменчив,

диалектичен, а наши понятия грубы, плоски, малоподвижны. Метафизичность Зенона не в том, что он отрицает движение, а в том, что он “отгородил

существенное от явления непроходимой пропастью. Он расставил противоположности у краев обрыва, в то время как на деле они переплетены, взаимно

пронизывают друг друга”.

Античный атомизм обычно связывают с именами Демокрита и Левкиппа, а также Эпикура, но в античности считалось, что атомизм восходит чуть

ли не к дотроянским временам. Здесь наибольший интерес представляют три

фигуры.

Анаксимандр Милетский – ученик и последователь Фалеса. Его не удовлетворяет мысль Фалеса о воде как субстанции мира, ибо Фалес основывается на очевидном, на том, что можно обозреть и ощутить. Принцип Фалеса не

выдерживает более суда разума: ведь можно поставить вопрос о том, что лежит в основе самой воды; к тому же она исчезает, выкипая и испаряясь. Субстанция Анаксимандра – некая праматерия, некое невидимое глазу первовещество – Апейрон или Беспредельное. Апейрон присутствует в каждой вещи,

но вещи не сводятся к Апейрону. Апейрон объемлет все и находится в бесконечном движении, он бессмертен, непреходящ и вездесущ.

Позиция Анаксимандра неуязвима для критики. Её можно уточнять или

отвергнуть, но невозможно опровергнуть. В самом деле, какое бы вещественное начало мы ни взяли за субстанцию, оно либо произошло из некоего

другого начала, либо ограничено чем-то иным; кроме того, оно ограничено

во времени сроком своей жизни. И только Беспредельное – такое начало, которое не имеет ни начала, ни конца. Если Фалес первым вступил на путь философского исследования, то Анаксимандр – творец первой в античности натурфилософской системы мироздания. У него мы находим попытку дать

строго рациональное и всеобъемлющее объяснение происхождения и строения Вселенной на основе учения об апейроне. Он первым выдвинул гипотезу

не только о бесконечности мироздания, но и о бесчисленности миров во Вселенной, которые закономерно возникают и гибнут.

Анаксагор Афинский, взяв на вооружение идею Анаксимандра, ставит

вопрос о структуре материи. Он приходит к выводу, что основой основ материальной действительности являются мельчайшие “зерна”, “семена” материи

– гомеомории, то есть себе подобные частицы. Как и большинство первых

натурфилософов, Анаксагор видит мир диалектически изменчивым, все являющееся преходящим. Однако в этой всеобщей текучести есть некий “разумный” порядок: все вещи и процессы смертны, но они не исчезают бес-20

следно, а превращаются друг в друга. Следовательно, в их основе лежит нечто общее – гомеомерии.

Гомеомерии бесконечно делимы, это бесконечная совокупность бесконечностей, смесь из еще меньших частиц, обладающих всеми возможными

качествами. Он выдвигает принцип “Все во всём” – какое бы вещество или

часть его мы ни взяли для исследования, в ней содержится все бесконечное

многообразие бесконечно малых элементов; сама же по себе вещь и велика, и

мала. Переведя это положение на язык современной физики, можно сказать,

что каждая бесконечно большая вещь подобна любой бесконечно малой вещи, ибо состоит из тех же протонов, мезонов и пр. частиц, имеющих столь же

бесконечную, неисчерпаемую природу.

Следующий шаг в создании модели атомной Вселенной сделал Демокрит из Абдер. Его атомы неделимы, вечны, бесчисленны; невидимы глазу и

поэтому постигаются лишь разумом; пребывают в непрерывном движении;

группируясь различным образом, они образуют все явления; имеют противоположностью пустоту. Пустота Демокрита не есть просто ничто. Она существует так же как, атомы, но в отличие от них она беспредельна, неоформлена, неподвижна. Демокрит понимал ее, наверное, как предельно разреженную материю. Атомы же – предельно плотные и предельно малые сгустки

материи, они потому и неделимы, что абсолютно плотны. Они – единственные тела, которые не заключают в себе пустоты. Другие же тела состоят из

атомов и пустоты.

В атомной вселенной Демокрита отсутствует всякий произвол и случай.

Здесь нет места даже божественному вмешательству. Душа, ум, божество —

все имеет атомную природу. Каждая часть системы должна работать в заданном режиме и темпе, не сбиваясь случайными обстоятельствами. “Свобода

поведения” деталей расстроила бы работу всего механизма. Происходит это

потому, что движение атомов заранее “запрограммировано” необходимостью

– Ананкэ. Ананкэ правит всем миром. Все в мире совершается благодаря каким-то причинам, и если мы их не видим, то просто не сумели их установить.

Ананкэ существует вечно, как сама Вселенная. Вселенная Демокрита, словно

гигантский автомат, заведенный от века и обреченный на функционирование

по раз и навсегда заданной программе. Человек в этом механизме со своими

духовными богатствами и стремлениями лишь деталь, состоящая, как и все

другие части машины, из атомов, и действующая, как и вся машина,

по предопределению Ананкэ.

Древнеримский атомист Эпикур, которого философская традиция считает лишь эпигоном Демокрита, отрицает слепую необходимость, подавляющую свободу воли человека. Жить по необходимости, по Эпикуру, это несчастье, но такая жизнь вовсе не является необходимой: пути к свободе везде

открыты. Для обоснования этого тезиса Эпикур вводит случайное отклонение атомов, приписывая им некоторую неопределенность поведения.

Насколько соответствует современным физическим представлениям о

строении материи атомизм Демокрита и Эпикура в целом и какая линия ока-21

залась исторически более перспективной – линия Анаксатора или Демокрита? Атомизм как философское учение – это вера в наличие “последних основ” мироздания – в виде ли “самых” элементарных частиц или в виде окончательной постижимости всех свойств атома в немногих математических

константах и аксиомах.

При исследовании сильно взаимодействующих частиц – адронов – выяснилось, что “жизнь” адрона включена в существование целого семейства

адронов, в котором царит “ядерная демократия”, так как ни одна частица не

занимает особого, центрального положения. Число возможных сочетаний,

структур, “степеней свободы” в семействах адронов бесконечно. Затем физика распространила этот вывод на все элементарные частицы. В известном

смысле можно сформулировать тезис, что “Всё”, то есть каждая элементарная частица, состоит из “Всего”, то есть всех элементарных частиц (например, протон и нейтрон своим существованием обязаны всем остальным частицам). Но “Все из всего” – ядро концепции Анаксагора.

Современная физика подошла в своем развитии к кризису идеи атомизма как таковой, то есть идеи о существовании неделимых кирпичиков в фундаменте материи. Но это не означает, что она нашла какую-то иную альтернативу. Поиски ответа на вопрос Фалеса как устроено мироздание продолжаются.

В истории человечества встречаются личности, которые некогда появившись, затем проходят через века, через смену эпох и поколений. К числу

таких “вечных спутников” человечества принадлежит Сократ.

Досократовская философия была натурфилософией, она не могла и не

хотела изучать жизнь человека. Досократики старались постичь ход светил,

представить себе форму Вселенной, узнать вещество, из которого она состоит. Для Сократа главный вопрос: “Кто я?” К чему познание Вселенной, если

остаешься в неведении о собственной природе? Первые учителя Сократа в

искусстве мыслить – ремесленники: он восхищается строгостью правил, позволяющих им создавать вещи. Но его привлекает другой материал. Сократ

хочет изобрести технические приемы созидания прекрасных душ. Отсюда

его учение о том, что добродетель есть знание, что стоит человека научить, и

он будет добродетельным.

Сократ стоит как бы на распутьи в развитии философской мысли Греции. Он отказывается исследовать природу саму по себе, как это делали натурфилософы, считая это делом практически бесполезным. Философ должен,

по его мнению, изучать человека и его дела, ибо такое знание позволит человеку совершенствовать себя и управлять собой. Однако, противопоставляя

себя натурфилософам, Сократ воспринял их диалектику, усовершенствовал

ее, доведя до степени искусства, и сделал ее средством изучения новой области – человеческого мышления. “Познай себя” – исходный пункт и кредо

сократической философии.

Своими вопросами он разрушал убеждения собеседника, так что в конце

беседы тот приходил к выводам, прямо противоположным тому, с чего на-22

чинал. В его сбивающих с толку речах чувствуется уверенность человека, который хотя и не имеет готового ответа на свои вопросы, но который знает, во

имя чего идет поиск, в каком направлении и как именно его надо вести. Его

внутренняя уверенность исходила из убеждения в том, что вполне возможно

рационально осмыслить жизнь во всех ее проявлениях; он убежден, что во

всей пестроте жизненных переживаний и событий есть нечто, их объединяющее, некий общий смысл, который может быть выражен единой идеей,

понятием. Следовательно, мудрость в том, чтобы в хаосе человеческих поступков и мыслей, в многообразных связях вещей видеть не только изменчивость, но и некую устойчивость, единое Бытие. Но эта устойчивость – не

мертвая неподвижность, и не голая очевидность эмпирического (опытного)

факта, а их противоположность. Подвести собеседника к этой мысли нельзя,

не разрушив его обыденных представлений, чего Сократ и добивался с помощью своей ироничной диалектики. Скрываясь за фразой: “Я знаю только

то, что ничего не знаю”, –