заклятье, подкачал энергетику, зарядил чай и, к сожалению, должен был убегать на поезд. По возвращении через неделю я узнал, что мальчик на второй день уже катался на велосипеде. Совершенно ясно, что дальнейшие инъекции антибиотиков его бы просто загубили. Врач, заведующая отделением, пришла, чтобы решить вопрос госпитализации. Посмотрела, удивилась и сказала: «Ну что ж, очень удачную дозу подобрали». Комментарии излишни.
Отдельно хочется рассмотреть проблемы диабета и опухолей мозга.
Относительно диабета: у меня есть твердое убеждение, что это чисто полевое заболевание. Использование инсулина — варварская идея. Он выполняет роль костыля. Но если ходить с костылем 10–20 лет, то нога просто атрофируется. Именно это и происходит с поджелудочной железой. Особенно страшно наблюдать диабетных детей на инсулине. Доходит до того, что детские эндокринологи заявляют вконец расстроенной маме: «…приготовьтесь, ребенок станет инвалидом, с возрастом он будет слепнуть, у него будут отваливаться ноги» и т. д. Можете представить себе состояние матери!
В то же время, если заняться лечением диабета сразу после его возникновения, снять энергетический пробой и интенсивно энергетически простимулировать поджелудочную железу, удается достаточно быстро восстановить функции железы и полностью снять ребенка с инсулина.
Чем позже обращение, чем больше время потребления инсулина, тем дольше и сложнее протекает нормализация функции поджелудочной железы. Одно можно сказать твердо: после снятия пробоя наступает стабилизация, и больной нередко испытывает резкие гиповые состояния, что позволяет начать медленную и осторожную процедуру снижения дозы инсулина.
Если же время потребления инсулина исчисляется годами или десятками лет, о снятии больных с инсулина просто не приходится говорить, но и в таком варианте все же удается достигнуть стабилизации и некоторого снижения дозы. Не исключено, что при длительной работе можно достичь и большего.
Все приходящие в наш Центр диабетики пользуются режимом наибольшего благоприятствия и обычно идут без очереди. Следуя методологии лечения диабета, я прошу их всех завести блокнотик и заносить в предложенную мной таблицу следующие данные:
Поле см
Манипура см
Поджел. см
Печень см
В начальный период, недели две, необходимо ходить на каждый сеанс, то есть 4–6 раз в неделю, затем 2 раза, после чего 1 раз в неделю. Предложенный мною дневник позволяет отслеживать динамику. Причем задача заключается в том, чтобы параметры энергетики организма (поля) увеличивались, а все остальные уменьшались.
Разумеется, предложенная методика не является панацеей в случае диабета, но процент людей, получивших облегчение ситуации и которым помогли значительно снизить дозу инсулина, превышает 80 %.
Что же касается опухолей мозга, то здесь отдельные результаты просто поражают.
Действительно, у детей проведенные 5-10 сеансов позволяют полностью освободиться от опухоли. Я не знаю, куда она исчезает. Создается впечатление ее рассасывания с последующим заполнением освободившегося объема ликвором.
Работа со взрослыми пациентами требует значительно больших усилий, но и они приводят подчас к феноменальным результатам. При этом не имеет значения, была до этого операция или нет. Существенным является, какие последствия вызывает операция.
Из бесед с ведущими нейрохирургами я с удивлением узнал, что рецидивы опухоли после операции приходится устранять оперативно до 6 (!) раз. Можно представить мучения пациента.
Я попытаюсь на конкретных примерах убедить, прежде всего нейрохирургов, что причиной возникновения опухолей мозга является энергетический пробой через голову. Там, где имеется энергетическая пространственная вмятина, создаются предпосылки для целого ряда проблем. Именно в этих местах случаются инсульты, поражения нейроинфекциями, возникают опухоли. Так вот, пока не снят энергетический пробой, биополевая вмятина продолжает разрушительную работу, и можно ожидать рецидива проблемы.
Ко мне обратилась молодая женщина 35 лет после двух операций. На томограммах был виден рецидив опухоли после первой операции и новый рецидив после второй операции. Надо сказать, что после второй операции женщина разучилась говорить, пришлось заниматься с логопедом. После снятия пробоя и 5–6 сеансов опухоль исчезла. Женщина почувствовала себя отлично, но потребовалось три года, чтобы нейрохирурги согласились с этим фактом.
Еще более убедительным оказался результат безоперационного удаления опухоли у женщины 50 лет. Ее привезли в Центр в состоянии полной прострации. На исходной томограмме опухоль занимала четверть объема всего мозга. Нейрохирурги отказались ее оперировать, спрогнозировав два месяца жизни как максимум.
После трех сеансов наступило резкое улучшение состояния, а через месяц я предложил ей сделать контрольную томограмму.
Первое потрясение пережили операторы томографа в диагностическом центре № 1 Санкт-Петербурга. Они увели пациентку в ординаторскую, стали поить кофе и расспрашивать, чем она лечилась. Она им ответила: «Мартыновым». Нейрохирург, который признал ее неоперабельной и увидел ее в полном здравии, заявил, что он очень уважает Анатолия Васильевича, но в чудеса не верит. «Значит, я ошибся в диагнозе», — заявил профессор. Результирующая томограмма просто поразила персонал.
Я позволю себе высказать предположение, объясняющее феномен устранения опухоли мозга. Как мне представляется, суть в том, что структура мозгового вещества очень близка к структуре жидких кристаллов. Именно поэтому удается эффективно отструктурировать вещество мозга и вызвать рассасывание опухолей. Вторым органом по эффективности воздействия на опухоли являются легкие. И чем дальше структура органа от структуры жидкого кристалла, тем сложнее борьба с опухолевым процессом. Именно поэтому почти не удается помочь в случае саркомы.
Я вообще-то не хотел бы, чтобы у читателей возникло ощущение, что автор этих строк способен излечить любой недуг. Я никогда этого не говорил и не писал.
Я почти никогда не соглашаюсь на работу с онкологическими больными, особенно в 3 и 4 стадиях. Однажды ко мне обратилась женщина, по специальности логопед. Дело в том, что в Ленинграде есть клуб «Логопед», и я несколько раз выступал на их заседаниях, проходивших на территории «Клуба молодого врача». Так вот эта женщина умоляла меня приехать к ней домой, и посмотреть ее мужа, который, по ее словам, умирает. Когда я приехал к ним домой, меня встретили женщина и 10-летний сын. На диване лежал старик в возрасте 36 лет, стонал, заговаривался, у него не проходила моча. В его эпикризе было сказано об онкологии левого легкого со множественными метастазами по всему телу. Я просто развел руками: «Ну что же я могу сделать?». На меня смотрели две пары глаз с немой просьбой: «Ну хоть что-нибудь». Ни о какой нормальной диагностике не могло быть и речи. Лоза показывала почти сплошную энергетическую яму. Я попробовал закидать эту яму энергетическими «шарами», «кубами», которые я кидал так, как кидали самосвалы при перекрытии Ангары. Наконец, я почувствовал, что яма заполнилась, и устало опустился на стул. Ко мне подошла хозяйка и предложила: «Пойдемте на кухню, я тортик купила. Попьем чаю». Я помыл руки и сел к столу. Не прошло и трех минут, как в кухню заглянул умирающий и удивленно сказал: «Странно, не болит», и пошел в туалет, так как пошла моча. Я обычно всегда должен увидеть пациента еще раз. Договорился прийти через день. Я прихожу, а пациента нет дома. «А где он?» — спрашиваю. — «А он сидит во дворе на скамеечке». Когда я смог его посмотреть, я прежде всего обратил внимание на верхнюю долю левого легкого. Там была мощная яма, она же просматривалась и со спины. Дальше методика заключалась в закачивании энергетических столбов, получаемых между руками. Больной стал ходячим и активным. Жена его позвонила начальнику отделения легочной онкологии диспансера на Каменном острове и попросила забрать мужа в отделение: «Что же он дома будет сидеть один? Мне же работать надо!» — «Не буду брать, — заявил заведующий. — Что л его, не знаю?» — «Да он гулять ходит». — «Я должен в этом убедиться». И надо сказать, приехал, посмотрел, пожал плечами и сказал: «Берите такси и привозите». Больного поместили в коридоре клиники. Я же почти каждый день приезжал на Каменный остров и в зеленеющих кустах (а была поздняя весна) закачивал и закачивал энергию в ямы. Постепенно зона отрицательной топологии поля начала сокращаться. Сначала она исчезла со стороны спины, затем у пациента начался страшный кашель. Очевидно, опухоль полностью перекрывала бронх и выключила легкое. Теперь в легкое стал поступать воздух, что и вызвало приступ кашля. Через пару дней кашель прекратился. Пациент так окреп, что позволял себе утренние пробежки. Будучи по профессии моряком, он стал высказывать свои замечания по поводу порядков в клинике, гонять медсестер. Те разок подсунули ему наркотики, так что пациент «под балдой» уснул под кустом и его забрали в вытрезвитель. Пришлось нам с женой пациента извлекать его оттуда. В конце мая я почувствовал, что легкое абсолютно чистое. Я посоветовал сделать флюорографию. Жена обратилась к заведующему, но тот отказал, сказав, что не будет тратить на такого пациента пленку. Пришлось уговорить рентгенолога. На рентгенограмме легкое оказалось чистым. В отделении возник шок.
Заведующий кричал на медсестер, что он их под суд отдаст за наркотики. А лечащему врачу приказал: «Снять всю химию». Жена умоляла: «Покажите мне снимок!». Заведующий парировал: «У него нет рака легкого, у него рак печени». Так что же он тогда делает в легочном отделении? Наступал июнь, когда начинались мои командировки. Мой пациент-моряк мечтал съездить в Новороссийск навестить свою мать. Осенью я узнал, что семья отдыхала в Новороссийске. К сентябрю пациенту стало хуже, и он довольно быстро умер, ибо сработали метастазы в головном мозгу. Вдова мне рассказала, что когда труп мужа анатомировали, то все тело было поражено метастазами, кроме левого легкого.
Я действительно не смог вытащить ни одного онкологического больного в ситуации метастазности.
Любопытный результат был у меня во время работы в Италии. Я работал в городе Парма, и однажды родственники одного пармского адвоката попросили полечить девочку 16 лет. Для этого надо было каждый вечер ездить за 40 км. У девочки из-за травмы, полученной во время игры в баскетбол, развилась саркома правого колена. В Болонье ей была сделана операция — ей заменили коленный сустав эндопротезом. С моей точки зрения, нужно было сразу ампутировать ногу. Операция же не только причинила девочке страдания, но и «насорила» — у нее обнаружили
