«Ты — Христос» — «Это Я» говорит Иисус, и Петр отвечает: «Это воистину Ты» — «Я есть», — говорит Иисус, и Петр отвечает: «Ты еси». Это произошло в Кесарии Филипповой.
Что произошло после исповедания Петра? В ответе на этот вопрос между Марком, с одной стороны, и Лукой и Матфеем с другой, — противоречие как будто неразрешимое.
«Иисус сказал ему в ответ: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и кровь открыли тебе это, а Отец Мой, сущий на небесах. И я говорю тебе: Ты — Петр («камень» — по-арамейски) и на сем камне Я созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее.
И дам тебе ключи царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мат. 16, 15–19). Против исторической подлинности этих слов говорит многое. Прежде всего, их отсутствие в свидетельстве не только Луки, но и Марка-Петра. Если слова эти помнят, другие — те, от кого узнал их Матфей, могли забыть их именно тот, кому они сказаны? А если помнит, то почему скрывает, молчит? Все из-за того же «смирения», заставившего его, будто бы, скрыть и хождение по водам? Это также невероятно, как если бы Петр умолчал из смирения о том, что удостоился первым увидеть воскресшего Господа. Да и нечем было слишком «гордится» Петру в Кесарии Филипповой: противовес гордыне дан ему тотчас, так же низко пал, как высоко вознесся. Тотчас же за тем словом Господним: «Блажен ты, Симон Ионин», — услышит другое: «Отойди от Меня, сатана!» Подлинным для него смирением было бы не умолчание, а признание того, с какой высоты он пал.
Это во-первых, а во-вторых, более чем вероятно, что говорить о «Церкви», в смысле позднейшего греческого слова ekklesia, Иисус не мог уже потому, что не только этого слово, но и самого понятия не было тогда в Израиле. Он мог произнести, на языке арамейском, только слово kahal, что значит «собрание», «община» иудеев, — по крови и по закону «обрезанных». Кроме них никто не входит в kahal; в будущую же Церковь, Экклезию, «войдут и язычники, «необрезанные» — «псы». Между Кагалом и Церковью, — такая же разница, как между Иудейским Мессией и христианским Христом.
В третьих, наконец, слова «Церковь» нет нигде в Евангелии, кроме двух Матфеевых свидетельств, — этого, Кесарийского и другого, где Иисус уже на пути в Иерусалим, повторяет слово освязующей и разрешающей власти Церкви, говоря уже не только Петру: «Свяжешь — разрешишь, но и всем верующим «разрешите — свяжете»: ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мат. 18, 18–20).
В том, Кесарийском, слове «камень», положенный в основание Церкви — Петр, а в этом — сам Христос; в том Петр один над всеми, а в этом Христос — один во всех, путь от Церкви ко Христу в том, а в этом — от Христа к Церкви. Между этими двумя словами — такое противоречие, что если одно было, то другое не могло быть сказано. Вернее же всего, по нашим трем доводам, что ни одно не было сказано, потому что Иисус о Церкви говорить совсем не мог, и что слово это вложено в уста Его самой Церковью, уже возникавшей в лице первохристианской общины. Будущее здесь перенесено в прошлое, внутренний опыт, религиозный, — во внешний, исторический, мистерия — в историю. «Ты — Петр «Камень», — говорит не Иисус, а сама Церковь — о своем Верховном Апостоле. В слове этом как бы уже слышится римских и византийских колоколов далекий благовест» [40].
Я уже давно предполагал, что Иисус не учреждал Церкви, как некоего социального института. По моему разумению, религиозность — это ощущение внутреннее, интимное чего-то Вышнего над нами. Царство Божие внутри нас «тоже говорит о том, что нет посредников между человеком и Богом». Если человек духовен, то он теистичен, то есть религиозен. Религиозные, церковные же люди очень редко бывают по-настоящему духовны. Но вернемся к Мережковскому.
«Знает (Иисус), что будет Церковь, и «врата адовы не одолеют ее», но если в этом здании — торжество, то лишь Надгробное, — над царством Божим. Будет Церковь, значит, Царства не будет сейчас; могло быть, но вот отсрочено; мимо человечества прошло, как чаша мимо уст. Думает Иисус о Церкви, но не говорит о ней, как любящий думает, но не говорит о смерти любимого. Знает, что Церковь, вместо Царства, — путь в чужую сторону, вместо отчего дома; пост вместо пира, плач вместо песни; разлука вместо свидания; время вместо вечности. Церковь — Его и наше на земле сокровище, но Церковь вместо Царства Божия — пепел вместо огня. Знает Иисус, что «мерзость запустения станет на месте святом».
«Будет великая скорбь, какой не было от начала мира… И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть (Мат. 24, 15–22). Вот что значит Церковь вместо Царства Божия: вот о чем душа Его скорбит до смерти».
Более 200 дней Иисус и Двенадцать проводят в молитвах и учении, укрывшись в уединенном месте в горах. Именно там Иисус открывает ученикам неизбежность крестного исхода.
«Двести дней — двести ночей, как бы уже Гефсиманских, учит Иисус учеников своих, все там же в Кесарии Филипповой. «Но они ничего из этого не поняли: слова сии были для них сокровенны, и они не разумели сказанного». То ужасаются, то надеются, что крест как-нибудь мимо пройдет; то «спят в печали». Самые, может быть, страшные для них, потому что самые точные и все решающие слова: «В Иерусалим!». Тотчас по исповеданию Петра, — «…начал Иисус открывать ученикам Своим, что должно Ему идти в Иерусалим» (Мат. 16, 21).
«… Потому, что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима (Лук. 13,33). Когда же наступили дни взятия Его (от мира). Он устремил лицо Свое, на путь в Иерусалим (Лук. 9, 51).
«Вышедши оттуда, проходили они через Галилею (Map. 9.30). Если он «устремил лицо свое» на путь в Иерусалим, то возвращался, вероятно, тем же кратчайшим, двухдневным путем, каким шел туда, — через Хоразинские высоты, откуда снова мог видеть расстилавшееся у ног Его, Геннисаретское озеро, все место Блаженной Вести, от ее начала до конца, от горы Блаженств над Капернаумом, до горы Хлебов над Вифсаидой».
«И чей-то тихий зов был во всем, сердце надрывающая жалоба: «Брачный пир готов, и никто не пришел».
«Вспомнили, может быть, учение, снова увидев с Хоразинских высот гору Хлебов, как год тому назад хотел народ сделать Иисуса «царем Израиля», Мессией, и вспомнив, подумали: «Царство Божие не наступило тогда, не наступит ли теперь? «И начали спорить, кто из них больше» (Лук. 9.46); кому какое место достанется в Царстве; кто «сядет по правую и по левую сторону» Царя (Map. 10, 37).
«И пришел (Иисус) в Капернаум. И когда были в доме», — вероятно, Симона Петра, там же, где в первые дни служения, — «спросил их, о чем вы дорогою спорили? Они же молчали…».
Вспомнив, должно быть, забытый Крест, и устыдились.
«И севши, подозвал Двенадцать, и сказал им: «Кто хочет быть первым, будь последним из всех и слугою всем». И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: «Истинно говорю вам: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в царство небесное». (Map. 9, 33–37, Мат. 18, 3) [40].
(Я не могу не выразить своего чувства от этих слов Христа. Я все время говорю родителям «Будьте как дети, ибо дети Боголюди»).
«К детям ближе Он, чем к взрослым. Взрослые Ему удивляются, ужасаются, а дети радуются, как будто глядя в глаза Его, все еще узнают — вспоминают то, что взрослые уже забыли, — тихое райское небо, тихое райское солнце.
Вечная юность мира, детство — бывший рай, будущее Царство Божие.
«…Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл то младенцам» (Мат. 11, 25) [40].
До последнего входа Иисуса в Иерусалим, я хочу еще раз обратиться к Евангелию Эпохи Водолея, и откровению через Леви, чтобы познакомить вас с еще одним днем служения Господня.
«Господь с Петром, Иаковом и Иоанном были в Иерусалиме, была суббота. И когда они шли по дороге, то увидели слепого от рождения. И Петр сказал: «Господи, если все болезни и увечья вызваны грехами, кто грешник в этом случае — родители или сам человек?».
И сказал Иисус: «Все несчастья — частичная выплата прежних долгов. Есть непреложный закон воздаяния, который отражен в этом истинном правиле жизни: То, что человек сделал другому человеку, кто-нибудь сделает ему. В этом смысл иудейского закона, гласящего: «Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь».
Тот, кто повредит кому-либо в мыслях, словах или делах, осуждается, как должник по закону, и кто-нибудь так же повредит ему в мыслях, словах или делах. И для того, кто пролил кровь человека, придет время, когда его кровь будет пролита кем-то. Несчастья — это тюрьма, в которой человек должен оставаться, покуда он не уплатит свои долги, если хозяин не отпустит его, чтобы дать ему лучшую возможность выплатить долги. Несчастья есть некоторый знак того, что человек должник.
Вот человек! Когда-то в прошлой жизни он был жесток и повредил глаза одному юноше. Родители этого человека когда-то отвернулись от слепого и беспомощного и выгнали его за дверь.
Тогда Петр спросил: «Уплачиваем ли мы долги других людей, когда исцеляем их Словом, изгоняем нечистых духов и спасаем от какого-то несчастья?».
И сказал Иисус: «Мы не можем уплатить долги другого, но с помощью Слова мы можем избавить человека от несчастий и уныния и освободить его, чтобы он мог уплатить свои долги, отдав свою жизнь в добровольную жертву за людей и других существ. Да, мы можем освободить этого человека,
