Гималаях» [60].
Все эти соображения не устраивали ни авторов Евангелий, ни современных руководителей Ватикана. Демистификация личности Христа сослужила бы добрую службу в деле отказа от жесточайшего догмата Христианства. Но вернемся к Плащанице.
Имеется глубокая рана от копья, которое, как считают, достигло правого желудочка сердца. Установлено также, несмотря на канонизированную картину распятия, что гвозди пробили руки не в ладонях, а в кистях, пройдя между лучевыми костями. Ноги же были пробиты одним огромным гвоздем. Все проведенные исследования, тем не менее, не смогли дать ответ на вопрос: как могло возникнуть объемное негативное изображение? Существует несколько гипотез, я осмелился высказать свою.
Что касается самого христианства, то у меня сомнения в истинности церковного догмата возникли еще в юности, а в зрелом возрасте они побудили меня искать ответы на многочисленные вопросы. Мне неоднократно напоминало церковное служение некоторый спектакль. Очень часто я не чувствовал в священниках искренности того, о чем они вещали. Пышность ритуала Божественной литургии вызывала у меня внутренний протест, ощущение некой фальши. Сама идея славословия Бога мне казалась кощунственной.
Мне хотелось разобраться в сути, и в этом моем желании мне помог Лев Николаевич Толстой. Но прежде я бы хотел привести высказывание Фридриха Энгельса. Дело в том, что, будучи фабрикантом, Энгельс действительно был философом. В конце своей жизни Энгельс очень серьезно занимался исследованием раннего Христианства. В своей политической статье о Штраусе (философ, а не композитор) Энгельс писал: «Новейшие Каппадокийские открытия обязывают изменить наш взгляд на некоторые немногие, но важнейшие события мировой истории. И то, что казалось раньше достойным только мифологии, должно будет отныне привлечь внимание историков. Новые документы, покоряющие скептиков своей убедительностью, говорят в пользу наибольшего из чудес истории — о возвращении к жизни того, кто был лишен ее на Голгофе» [80].
Для Энгельса факт воскресения Христа был научным фактом. Эти строки никогда не были переведены на русский язык, почему и оставались неизвестными. Хотя Энгельс, работая в Британском музее, имел в руках уникальную литературу, но самый глубокий анализ несостоятельности религиозного догмата, раскрывший факты фальсификации идей Христа в Евангелиях, был сделан Л. Н. Толстым. Его философские работы оказались в такой опале у официальных духовных и светских властей, что были полностью изданы лишь в Париже, причем 90-томником. В России же они расходились в виде своеобразного «самиздата», а посему были почти недоступны широкому кругу русских читателей. В советское же время пресловутое «толстовство» также закрыло возможности публикации философских идей великого русского писателя. Когда сейчас начинаешь понимать, чего мы были лишены в страшные годы «пролеткульта», когда нам говорили, что русской философии не существует, когда нас пичкали классической немецкой философией, — становится страшно. Фактически в стране осуществлялся духовный геноцид, была произведена «духовная кастрация» целого народа. Это жуткое, непоправимое преступление, последствия которого вылилось во всеобщий духовный тупик. Без освоения громадного наследия русской философской школы — начиная с Н. Ф. Федорова, Вл. Соловьева, И. Бердяева и кончая К.Э. Циолковским — одними призывами о возрождении духовности проблем нашего времени не решить.
Но вернемся к Христианству и вчитаемся в рассуждения Л. Н. Толстого.
«Непонимание учения Христа в его истинном, простом смысле, в наше время… было бы необъяснимо, если бы непониманию этому не было причин. Одна из причин та, что как верующие, так и не верующие, твердо убеждены, что учение Христа понятно, несомненно и окончательно, что никакого другого значения кроме того, которое они придают ему, в нем и быть не может. «Самая сильная струя воды не может прибавить ни капли жидкости в сосуд, который полон». (Какой замечательный образ современного стереотипа мышления!). Христианское учение представляется людям нашего мира именно таким — давно и, несомненно, каждому, до мельчайших подробностей известным учением, которое не может быть понимаемо иначе как так, как оно понято. Христианство понимается теперь исповедующими церковное учение, как сверхестественное, чудесное откровение обо всем том, что сказано в символе веры; неверующие же как пережитое человеческое проявление его потребности веры в сверхестественное как историческое явление, вполне выразившееся в католичестве, православии, протестанстве и не имеющее уже для нас никакого жизненного значения. Для верующих значение учения скрывается церковью. Для неверующих — наукою» [70].
Разбирая тексты, Евангелий Л. Н. Толстой доказывает, что квинтэссенция учения Христа сосредоточена в Нагорной проповеди. Однако люди религиозного и научного мышления впадают в недоразумение.
«Недоразумение состоит именно в том, что учение Христа руководит иным способом, чем руководят учения, основанные на низшем понимании. Учение общественного жизнепонимания руководит только требованием точного исполнения правил и законов. Учение Христа руководит людьми указанием им того бесконечного совершенства Отца Небесного, к которому свойственно произвольно стремиться каждому человеку, на какой бы ступени несовершенства он ни находился. Христос учит не ангелов, но людей, живущих животной жизнью, движущихся ею. И вот «этой животной» силе движения Христос как бы прикладывает новую, другую силу — сознание Божеского совершенства, направляя этим движением жизни по равнодействующей двух сил.
Полагать, что жизнь человеческая пойдет по направлению, указанному Христом, — все равно, что полагать, что лодочник, переплывая быструю реку и, направляя свой ход почти прямо против течения, поплывет по этому направлению.
Учение Христа тем и отличается от прежних учений, что оно руководит людьми не внешними правилами, а внутренним сознанием возможности достижения Божеского совершенства. Только стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека настолько, насколько это возможно в этой жизни.
Для того чтобы пристать к тому месту, к которому хочешь, надо всеми силами направлять ход гораздо выше. Жизнь, по учению христианскому, есть движение к Божескому совершенству. И поэтому движение к совершенству мытаря Закхея, блудницы, разбойника на кресте составляет более высокую форму жизни, чем неподвижная праведность фарисея. И потому-то для этого учения не может быть правил, обязательных для исполнения. Человек, стоящий на низшей ступени, подвигаясь к совершенству, живет нравственнее, лучше исполняет учение, чем человек, стоящий на гораздо более высокой ступени нравственности, но не продвигающейся к совершенству.
В этом смысле заблудшая овца дороже отцу небесному, чем не заблудшая. Блудный сын, потерянная и опять найденная монета — дороже тех, которые не пропадали. Исполнение учения в движении от себя к Богу.
Очевидно, что для такого исполнения учения не может быть определенных законов и правил. Всякая степень совершенства и всякая степень несовершенства равны перед этим учением; никакое исполнение учения не составляет исполнения учения, и поэтому для учения этого нет и не может быть обязательных правил и законов.
Из этого коренного отличия учения Христа от всех предшествующих учений, основанных на общественном жизнепонимании, происходит и различие заповедей общественных от заповедей христианских. Заповеди общественные большей частью положительные, предписывающие известные поступки, оправдывающие людей, дающие им праведность. Заповеди же христианские (заповедь любви не есть заповедь в тесном смысле слова, а выражение самой сущности учения) — пять заповедей Нагорной проповеди — все отрицательные и показывают только то, чего на известной ступени развития человечества люди уже могут не делать. Заповеди — это суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства, которая возможна на известный период развития человечества.
В Нагорной проповеди выражены Христом и вечный идеал, к которому свойственно стремиться людям, и та степень его достижения, которая уже может быть в наше время достигнута людьми» [70].
Я прошу прощения у читателей за столь длинную цитату из Л. Н. Толстого, но я не могу не привести полностью эти пять заповедей в толстовской интерпретации. «Идеал состоит в том, чтобы не иметь зла ни на кого, не вызывать недоброжелательства ни в ком, любить всех, заповедь же указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого идеала в том, чтобы не оскорблять людей словом. И это составляет первую заповедь.
Идеал — полное целомудрие даже в мыслях; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого идеала — чистота брачной жизни, воздержание от блуда. И это составляет вторую заповедь.
Идеал — не заботиться о будущем; жить настоящим часом; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться — не клясться, вперед ничего не обещать людям. И это третья заповедь.
Идеал — никогда ни для какой цели не употреблять насилия; заповедь; указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться — не платить злом за зло, терпеть обиды, отдавать рубаху. И это четвертая заповедь.
Идеал — любить врагов, ненавидящих нас; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться — не делать зла врагам, говорить о них доброе, не делать различия между ними и своими согражданами. И это пятая заповедь» [70].
Какая простота и чистота. Уже название книги — «Царство Божие внутри вас» — несет в себе самую суть христианского православного понимания жизни. Но сколько же фальши в церковном христианстве, которое увязывает воедино учение Христа с Ветхим Заветом, в том время как сам подвиг Иисуса и его крестные мучения были совершены во имя свободы от догм Моисеевых книг.
Мне хочется глубоко в пояс поклониться Толстому-философу и выразить радость за русскую культуру, имеющую такого гения.
Как же случилось, что учение Иисуса, основой которого является любовь и свобода, превратилось в церковный догмат, полностью опровергающий своего учителя? Для понимания этого процесса необходимо вернуться к первоисточникам и к тому времени, когда христианской церкви еще не было. Больше всего в деле распространения христианства сделал Павел, но что удивительно, никогда не было такого времени, что возникла церковь. В том то и дело, что необходимость оформления в некие общности появилась только тогда, когда возникли разночтения в понимании христианства. Этот процесс продолжался всю историю человечества в течение двух тысячелетий и уж сейчас достиг своего апогея с наличием огромного количества течений, сект, церквей.
А в начале их было две. Одна утверждала, что Иисус единородный сын Божий, а другая — что Он единосущий сын Божий. В латинском написании эти два слова отличались наличием точки над «i» или отсутствием точки над «i». Причем и с первой церковью
