меры внутренней культуры людей, от степени их духовности. Так, эгоцентрик, помышляя о свободе, имеет в виду свободу вседозволенности: в принципе это и есть суть нацизма.

Духовная же свобода — это нечто другое. Для меня духовная свобода есть свобода от ЭГО, свобода от самости, свобода от установок и привязанностей к миру вещей. В принципе реализация духовной свободы есть не такая уж недостижимая вещь: Шри Ауробиндо практикой своей интегральной йоги подсказал пути такой реализации. Но бесконечно уважая личность Шри Ауробиндо, я оставляю за всеми право остаться свободным и от этих, может быть, очень хороших установок. Мне представляется состояние духовной свободы равносильно слиянию со своим естеством. Вот что о свободе говорил Н. Бердяев: «Свободу нельзя из ничего вывести, в ней нужно изначально пребывать «[8]. Блестящая формула свободы!

Мне представляется также, что свобода для человека высокой культуры заключается в свободе творческого своего проявления, в свободе от проблем, связанных с едой, одеждой, и т. п. Недаром на Руси было золотое правило — есть и пить то, «что Бог послал»… Сейчас же, в наш просвещенный век, появилась масса апологетов, утверждающих необходимость отказа от мяса, вареной пищи, соли, сахара… Такими рекомендациями пестрят официальные и неофициальные книги и лекции. Критикуя сегодняшнюю ситуацию, плохие, с их точки зрения, установки, они навязывают другие, «хорошие» установки. И человек из одной клетки, скажем, железной, попадает в другую, пусть даже золотую.

Но человек явлен в этот мир для духовной свободы; поэтому я и предлагаю лишь одну установку — не иметь установок. Это непосредственно связано с прекращением блужданий разума, приходом к смирению и недеянию и неминуемо приведет вас на светлый жизненный путь, где исчезает проблема добра и зла. И если принять мою модель вертикального мира, то окажется, что в пределах светлой полосы и присутствует то, что мы называем бытием. Вне света небытие: именно там прячется мировое зло. Если принять эту мысль, то станет понятно, в каком небытии находится нынешний мир, насколько инверсно видение этого мира и собственных путей громадным большинством людей.

Как больно видеть это!.. Но сильна моя вера в то, что эволюция человечества как вида будет идти к духовной свободе, по пути своей творческой реализации. Именно в этом спасение и бессмертие мира. Процесс не только мирового, но и личностного спасения совершается историей, так как судьба личности зависит от судьбы мира. Спасение не есть дело уединенное, оторванное от Вселенной, оно не может быть результатом личного самопогружения. Спасающейся личности предназначено жить в божественном космосе, в приобретенном мире и надежда на спасение есть надежда на всеобщее воскресение — воскресение мировой плоти.

«Прогресс совершается для всех людей, поколений прошлых, настоящих и будущих, для каждой былинки бытия. Дело спасения есть дело вселенское и путь спасения есть путь вселенской истории. Спасение есть победа над первоисточником мировой испорченности, вырывание корней зла; спасение есть полное преобразование всего бытия, рождение новой жизни самой материи мира» [8].

Глава 5

ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ

5.1. ОСНОВНОЙ ВОПРОС ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ

Эзотерическая доктрина — не только наука, не только философски обоснована, но она сама наука, сама философия, сама мораль и сама религия, по отношению к которой все остальное — лишь подготовления, выражения частичные или ошибочные, смотря по тому — приближаются они к ней или же удаляются от нее.

А. Кингсфорд

Сейчас уровень понимания природы психики и сознания, ощущение их материального субстрата уже настолько выросли, что основной вопрос философии, что первично — материя или сознание, практически потерял смысл. Если о чем и стоит говорить, так это о принципе дополнительности категорий живое — неживое, физическое — психическое, мужское-женское и т. д.

Основным вопросом философии жизни в настоящий момент мне представляется следующий: или человек существует от рождения до смерти, или же данная жизнь есть лишь виток бесконечной спирали перевоплощений.

Прежде чем рассмотреть соображения в пользу теории перевоплощений, проанализируем альтернативную сторону. К чему приводит представление о единственности нашего существования? На уровне позитивистского мышления, на базе акцентов, расставленных на материальности жизни и на повышении благосостояния, просто нелепо говорить о какой-либо духовности человека. Ее отсутствие замещается потребительством, вещизмом; даже такая сфера духовного творчества, как искусство, в обществе потребителей также превращается в предмет потребления.

Отсюда развиваются такие атрибуты социальности, как престижность, переходящая в возвеличивание человеческого эгоцентризма, в пределе подводящая к идеологии нацизма.

Чтобы разобраться в глубинных метапричинах, приводящих к указанным тенденциям, необходимо обратиться к древней истории человечества, в те ветхозаветные времена, когда эзотерические знания составляли основу неразделимости религии и науки.

«До тех пор, пока христианство утверждало христианскую веру в среде европейских народов — еще полуварварских, какими они были в средние века, — оно было величайшей из нравственных сил, оно формировало душу современного человека. До тех пор, пока экспериментальная наука стремилась восстановить законные права разума и ограждала его безграничную свободу, до тех пор она оставалась величайшей из интеллектуальных сил: она обновила мир, освободила человека от вековых цепей и дала его разуму нерушимые основы. Но с тех пор как церковь, неспособная защитить свои основные догматы от возражений науки, заперлась в них, словно в жилище без окон, противопоставляя разуму веру как неоспоримую абсолютную заповедь; с тех пор, как наука, опьяненная своими открытиями в мире физическом, превратившая мир души и ума в абстракцию, сделалась агностической в своих методах и материалистической в своих принципах и в своих целях; с тех пор, как философия, сбитая с толку и бессильно застрявшая между религией и наукой, готова отречься от своих прав в пользу скептицизма — глубокий разлад появился в душе общества и в душе отдельного человека.

Религия отвечает на запросы сердца — отсюда ее магическая сила; наука — на запросы разума — отсюда ее неодолимая мощь. Но прошло уже много времени с тех пор, как эти две силы перестали понимать друг друга. Религия без доказательств и наука без надежды стоят друг против друга, бессильные победить одна другую. Отсюда глубокая раздвоенность и скрытая вражда, и не только между государством и церковью, но и внутри самой науки, в лоне всех церквей, а также в глубине совести всех мыслящих людей.

Ибо каковы бы мы ни были, к какой бы философской или социальной школе мы ни принадлежали, мы несем в своей душе эти два враждебных мира, с виду непримиримые, хотя они возникли из одинаково присущих человеку, никогда не умирающих потребностей: потребности его разума и потребности его сердца».

Удивительные и простые мысли, высказанные почти 100 лет назад Эдуардом Шюре, звучат сегодня как самое современное видение мира [75]. Только процесс раздвоенности в душах мыслящих людей принял еще более угрожающие формы. Я не буду анализировать динамику этого процесса на Западе. Общество потребления, каким, по сути является капиталистическое общество, ведет, безусловно, к разрушению духовной структуры человека. Отсюда произрастают все извращения — от наркомании до милитаризма и войн.

Культура, порожденная христианством, оказалась нехристианской, или, говоря словами Бердяева, «…христиански недостроенной. Достаточно вспомнить первую мировую войну. Ее начинали христианские государства для решения их христианских дел. На войну их благословляли их церкви, считавшие себя носителями любви и милосердия. В духовном плане над Европой открылась бездна. В нее ринулись демонические силы. Отсюда многое… и Гитлер, и невозможность жить без водородной бомбы, и концлагеря — самое примечательное проявление гуманизма, если видеть мир глазами Власти».

Если рассматривать развитие духовности в нашей стране, то надо отметить как, безусловно, отрицательный момент отрыв от национальных корней в период 20-30-х годов, когда, объявив религию «опиумом для народа», попытались заполнить возникший духовный вакуум лозунгами о подъеме страны и мировой революции. Сначала эти лозунги работали и объединяли людей. Затем во времена сталинских пятилеток их мобилизующее начало было подкреплено еще и силой культа личности и страхом власти, а позже необходимостью подвига в Великой Отечественной войне.

Уже после войны начинает сказываться несоответствие этих лозунгов внутренней структуре людей. И чем выше поднимался индекс благосостояния народов, чем настойчивее он декларировался со страниц, трибун и экранов, тем яснее становилась пропасть между лозунгами и индивидуализированным мышлением людей. Снова обозначился колоссальный духовный дефицит, достигший к началу семидесятых годов своего наивысшего состояния. Бездуховность молодежи, родившейся уже после войны, отразилась, прежде всего, на проблеме отцов и детей. Острый духовный голод привел, с одной стороны, к проявлению определенной тяги к корням русской культуры, фундаментом которой было православие; с другой стороны, сначала на Западе, а затем и у нас, появилась индуистская йогическая литература, хлынувшая широким потоком и повсюду нашедшая хорошо подготовленную почву для восприятия. И то, и другое само по себе еще не вызывало тревоги, хотя и привело к глубокому переосмыслению назначения человека на Земле. Позже я подробно остановлюсь на этих двух путях духовного совершенствования.

Страшнее оказалось другое: от духовного голода люди часто обращались к настоящим духовным помойкам в виде многочисленных секций и сект. Я недаром объединил эти два понятия, ибо секции, как тупиковые направления, в пределе приходят к сектам.

Что же касается социальности, то она совершенно не контролирует ситуацию, и уж подавно не способна утолить этот голод. Не справляется с этим и официальная культура, все более скатывающаяся на уровень потребительского ширпотреба. Недаром процветают сейчас такие социальные парадоксы, как пугачевский и глазуновский бумы. «Что же происходит с нашим искусством»? — Вопрошает известный искусствовед М. Чегодаева. В мире существует масса потребителей искусства, отличительный признак которых состоит в том, что они именно «потребители», духовные импотенты, органически неспособные ни к какому активному восприятию искусства. Все, на что способен потребитель, это пассивно «заглотить» то, что ему подсунуто в рот, а посему предпочитающий пищу полегче — «духовную кашицу», — перемолотую, пережеванную, чуть ли не переваренную. Потребительство — это в какой-то мере обратная сторона расширения культуры, результат перенасыщения искусством, того «перекорма», когда искусство в форме телевидения, радио, рекламы, магнитофонов, транзисторов стало постоянным фоном жизни, фоном которого современный человек почти и не воспринимает, но без которого уже не может жить, как без