необходимое
наследие. Только Бог, сам Бог существующий, пребывает в чистом свете, ибо
только он один существует посредством самого себя. Самомнение человека
восстает против такой идеи о своем происхождении из основы и пытается даже
противопоставить этому нравственные доводы. Между тем мы не знаем ничего,
что могло бы более побудить человека всеми силами стремиться к свету,
нежели сознание глубокой ночи, из которой он был вызван к бытию. Малодушные
сетования на то, что тем самым неразумное становится корнем разума, ночь —
началом света, отчасти основаны, правда, на непонимании существа дела (на
непонимании того, как при этом воззрении может все-таки сохраняться по
своему понятию приоритет разума и сущности); однако вместе с тем в этом
выражается истинная система современных философов, которые охотно произвели
бы fumum ex fulgore, для чего, однако, недостаточно даже насильственной
стремительности Фихте. Всякое рождение есть рождение из тьмы на свет; семя
должно быть погружено в землю и погибнуть во тьме, чтобы мог подняться и
раскрыться под лучами солнца прекрасный светлый образ. Человек формируется
в чреве матери, и лишь из мрака неразумного (из чувства, из желания —
прекрасной матери познания) вырастают светлые мысли. Следовательно,
изначальное стремление, движущееся к разуму, которого оно еще не знает,
следует представлять себе подобно тому, как мы жаждем неведомого,
безымянного блага; влекомое предчувствием оно движется, как бурно бушующее
море, подобно материи у Платона, под действием темного, неведомого закона,
не будучи способно создать что-либо непреходящее для себя. Однако в
соответствии со стремлением, которое в качестве еще темной основы есть
первое проявление божественного бытия, в самом Боге зарождается внутреннее
рефлективное представление, посредством которого, поскольку оно не может
иметь никакого другого предмета, кроме Бога, Бог созерцает себя в своем
подобии. Это представление есть первое, в чем Бог, рассматриваемый
абсолютно, осуществлен, хотя только в себе самом; оно вначале у Бога и есть
сам порожденный в Боге Бог. Это представление есть одновременно разум —
слово того стремления — и вечный дух, ощущающий в себе слово и одновременно
бесконечное стремление; движимый любовью, которая есть он сам, он изрекает
слово; теперь разум вместе со стремлением становится свободно созидающей,
всемогущей волей и творит в первоначально неупорядоченной природе, как в
своей стихии, как посредством своего орудия. Первое действие разума в
природе — разделение сил, ибо лишь таким образом он может раскрыть
единство, содержащееся в ней неосознанно, как в семени, и тем не менее
необходимо, подобно тому как в темное желание человека что-либо создать
проникает свет, когда в хаотическом нагромождении мыслей, связанных друг с
другом, но мешающих друг другу проявиться, эти мысли разъединяются и
выступает скрытое в основании, объемлющее их всех единство; или подобно
тому как в растении по мере развертывания и роста сил спадают темные узы
тяжести и выступает сокрытое в разделенной материи единство. Поскольку же
эта сущность (изначальной природы) есть не что иное, как вечная основа
существования Бога, она должна в себе самой содержать, хотя и замкнутой,
сущность Бога, подобно некоей светящейся в глубоком мраке искре жизни. Но
стремление, возбуждаемое разумом, старается сохранить захваченную им искру
жизни и замкнуться в самом себе, чтобы основа оставалась в нем всегда.
Следовательно, по мере того, как разум или положенный в первоначальную
природу свет возбуждает пытающееся возвратиться в само себя стремление к
разделению сил (к отречению от тьмы), но именно в этом разделении
способствует появлению замкнутого в разделенном единства, скрытой искры
света, возникает прежде всего нечто постижимое и единичное, причем не
посредством внешнего представления, а посредством истинного во-ображения,
ибо возникающее во-образуется в природу — правильнее было бы сказать —
посредством пробуждения, ибо разум пробуждает к жизни скрытое в разделенной
основе единство или идею. Отъединенные в этом разделении (но не вполне
разобщенные) силы составляют материю, из которой впоследствии формируется
тело; живая же связь, возникающая в разделении, следовательно, из глубины
основы природы, в качестве средоточия сил, есть душа. Поскольку изначальный
разум вызывает к жизни душу из независимой от него основы как нечто
внутреннее, душа остается независимой от него, особенной и для себя
пребывающей сущностью.
Нетрудно понять, что благодаря противодействию, необходимому для
совершенного рождения, глубочайшая связь сил распадается лишь в процессе
постепенного развертывания и что на каждой ступени разделения сил в природе
возникает новое существо, чья душа тем совершеннее, чем в большей степени в
нем содержится разделенным то, что еще нераздельно в других. Показать, как
каждый последующий процесс все более приближается к сущности природы, пока
наконец при высшем разделении сил не открывается глубочайший внутренний
центр, является задачей завершенной натурфилософии. Для настоящей же цели
существенно лишь следующее. Каждое возникшее в природе указанным образом
существо содержит в себе двойное начало, которое по существу есть одно,
рассматриваемое с двух возможных сторон. Первое есть то, посредством чего
они отделены от Бога или суть только в основе; однако поскольку между тем,
что предобразовано в основе, и тем, что предобразовано в разуме, существует
изначальное единство и процесс творения состоит только во внутреннем
превращении или преображении первоначально темного начала в свет (ибо разум
или положенный в природу свет ищет в основе, собственно говоря, только
родственный ему, направленный вовнутрь свет), то темное по своей природе
начало есть именно то, которое одновременно преображается в свет, и оба
начала, хотя только в определенной степени, едины в каждом природном
существе. Начало, поскольку оно происходит из основы и темно, есть
своеволие твари, которое, однако, поскольку оно еще не поднято до полного
единства со светом (в качестве начала разума), еще не вмещает его, есть
только страсть или вожделение, т. е. слепая воля. Этому своеволию твари
противостоит разум в качестве универсальной воли, которая пользуется этим
своеволием и подчиняет его себе как простое орудие. Когда же наконец
посредством поступательного преображения и разделения всех сил
сокровеннейшая и глубочайшая точка первоначальной тьмы в некоем существе
полностью озаряется светом, то воля этого существа, которая, будучи
единичной, по-прежнему есть частная воля, сама по себе или в качестве
центра всех других частных воль становится единой с изначальной волей или с
разумом, из обоих возникает единое целое. Это озарение глубочайшего центра
светом совершается среди всех зримых для нас тварей только в человеке. В
человеке содержится вся мощь темного начала и в нем же — вся сила света. В
нем — глубочайшая бездна и высочайшее небо, или оба центра. Воля человека
есть сокрытый в вечном стремлении зародыш Бога, существующего еще только в
основе, сокрытая в глубине искра божественной жизни, которую узрел Бог,
когда он возымел волю к природе. В нем одном (в человеке) Бог возлюбил мир;
и это подобие Божие было охвачено в центре желанием, когда оно вступило в
противоречие со светом. Из-за того, что человек возникает из основы (что он
тварен), он содержит в себе относительно независимое от Бога начало; однако
из-за того, что именно это начало преображено в свет, не переставая
вследствие этого быть темным в своей основе, в нем одновременно зарождается
нечто высшее, дух. Ибо вечный дух изрекает единство, или слово, внося его в
природу. Но изреченное (реальное) слово есть лишь в единстве света и тьмы
(гласных и согласных). Оба эти начала существуют, правда, во всех вещах,
однако не в полном созвучии из-за несовершенства того, что возвысилось из
основы. Следовательно, лишь в человеке полностью высказывается слово,
сдерживаемое и не полностью высказанное в других вещах. В изреченном же
слове открывает себя дух, т. е. Бог, как существующий actu. Будучи живым
тождеством обоих начал, душа есть дух, а дух есть в Боге. Если бы в духе
человека тождество обоих начал было столь же неразрывно, как в Боге, то
между Богом и человеком не было бы различия, т. е. Бог не открывал бы себя
как дух. Следовательно, то единство, которое в Боге нераздельно, должно
быть в человеке раздельным — это и есть возможность добра и зла.
Мы со всей решительностью утверждаем возможность зла и постараемся сначала
пояснить раздельность обоих начал. Действительность зла — предмет
совершенно иного исследования. Поднятое из основы природы начало, которое
отделяет человека от Бога, есть в нем самость; однако в единении с
идеальным началом она становится духом. Самость как таковая есть дух, т. е.
человек есть дух в качестве обладающего самостью, особенного (отделенного
от Бога) существа — это объединение и составляет сущность личности. Но
благодаря тому что самость есть дух, она вместе с тем поднята из тварности
в надтварность, она есть воля, которая зрит себя в полной свободе, уже не
орудие созидающей в природе универсальной воли, но есть над всякой природой
и вне ее. Дух выше света, ибо он возвышается в природе над единством света
и темного начала. Следовательно, будучи духом, самость свободна от обоих
начал. Однако она (или своеволие) лишь потому есть дух и тем самым свободна
и возвышается над природой, что действительно преобразована в изначальную
волю (свет); таким образом, хотя она (в качестве своеволия) еще остается в
основе (поскольку основа всегда должна быть), она — подобно тому как в
прозрачном теле возвышенная до тождества со светом материя не перестает от
этого быть материей (темным началом) — остается в ней только как носитель и
вместилище высшего начала, света. Благодаря тому, однако, что она имеет в
себе дух (поскольку дух властвует над светом и тьмой), самость может — если
этот дух не есть дух вечной любви — отделиться от света, или, иными
словами, своеволие может стремиться к тому, чтобы в качестве частной воли
быть тем, что оно есть лишь в тождестве с универсальной волей; быть тем,
что оно есть лишь постольку, поскольку оно остается в центре (так, как
покоящаяся воля в тихой основе природы именно потому и есть универсальная
воля, что она остается в основе) и на периферии или в качестве сотворенного
(ибо воля тварей в самом деле вне основы, но тем самым есть только частная
воля, она не свободна, а связана). Следовательно, таким образом в воле
человека происходит отделение ставшей духовной самости (поскольку дух выше
света) от света, т. е. разделение начал, неразрывно соединенных в Боге.
Если же, напротив, своеволие человека остается в качестве центральной воли
в основе и божественное отношение начал, таким образом, не нарушается
(подобно тому как в центре природы воля никогда не возвышается над светом,
но остается под ним в основе как базис) и если вместо духа раздора, который
хочет отделить собственное начало от всеобщего, в своеволии царит дух
любви, то воля божественна по своему характеру и типу. Что именно названное
возвышение своеволия и есть зло, явствует из следующего. Воля, которая
выступает из своей сверхприродности, чтобы, будучи всеобщей волей, сделать
себя также частной и тварной, стремится перевернуть отношение начал,
возвысить основу над причиной, использовать дух, который она получила лишь
для центра, вне его и против твари, из чего происходит разрушение в самой
воле и вне ее. Волю человека надлежит рассматривать как связь между живыми
силами; до тех пор пока она сама остается в своем единстве с универсальной
волей, эти силы также пребывают в божественной мере и равновесии. Но едва
только своеволие отклоняется от центра как от предназначенного ему места,
разрывается и связь между силами; вместо нее теперь господствует лишь
частная воля, которая уже не способна, подобно изначальной воле, объединить
силы, подчинив их себе, и должна поэтому стремиться сформировать или
