первооснов, а также
выявить общий фундамент этого учения, который заключается в различении
между существующим и тем, что есть основа существования. Однако в
возможности еще не заключена действительность, между тем именно она
составляет важнейшую сторону этого вопроса. Ведь дело не в том, чтобы
объяснить только, как зло становится действительным в отдельном человеке, а
в том, чтобы выявить его универсальную действенность или показать, как оно
в качестве начала, бесспорно всеобщего, находящегося повсюду в борьбе с
добром, могло появиться в творении. Поскольку нельзя отрицать, что оно по
крайней мере в качестве всеобщей противоположности действительно, можно
заранее сказать — и это не вызывает сомнения,- что оно было необходимо для
откровения Бога; именно это и следует из сказанного ранее. Ибо если Бог в
качестве духа есть нераздельное единство обоих начал и то же единство
действительно только в духе человека, то, будь оно в человеке столь же
неразрывно, как в Боге, человек ничем бы не отличался от Бога; он
растворился бы в Боге, и не существовало бы ни откровения, ни движения
любви. Каждая сущность может открыться только в своей противоположности:
любовь только в ненависти, единство — в борьбе. Если бы не было
разъединения начал, единство не могло бы обнаружить свое всемогущество; не
будь разлада, не могла бы стать действительной любовь. Человек вознесен на
такую вершину, на которой он в равной степени содержит в себе источник
своего движения в сторону добра и в сторону зла; связь начал в нем не
необходима, а свободна. Он находится на перепутье: что бы он ни выбрал,
решение будет его деянием, но не принять решения он не может, так как Бог
необходимо должен открыться и так как в творении вообще не может оставаться
ничего двойственного. Вместе с тем Он как будто и не может выйти из этого
состояния нерешительности именно потому, что оно таково. Поэтому должно
быть некое общее основание влечения к злу, искушения, хотя бы для того,
чтобы сделать в нем живыми, т. е. довести до его сознания, оба начала.
Однако влечение к злу может как будто исходить только из некоей основной
сущности зла, поэтому признать ее необходимо; и совершенно верно
истолкование материи у Платона, согласно которому она есть изначально
противодействующая Богу и поэтому сама по себе злая сущность. Правда, до
тех пор, пока эта часть учения Платона остается по-прежнему темной, вынести
определенное суждение по данному вопросу невозможно. Однако из
предшествующего изложения явствует, в каком смысле можно говорить об
иррациональном начале как о противодействующем разуму (Verstand) или
единству и порядку, не рассматривая его при этом как основную злую
сущность. В рамках этого истолкования можно объяснить и высказывание
Платона: зло происходит из древней природы; ибо всякое зло стремится
вернуться в хаос, т. е. в состояние, когда изначальный центр еще не был
подчинен свету и есть возмущение центра, еще лишенное разума
(verstandlosen) стремление. Однако мы ведь раз и навсегда доказали, что зло
как таковое может возникнуть лишь в твари, так как только в ней возможно
такое соединение света и тьмы или обоих начал, которое может быть
разъединено. Изначальная основная сущность никогда не может быть сама по
себе злой, ибо в ней нет двойственности начал. Но мы не можем предположить
и наличие некоего сотворенного духа, который, отпав сам, возбудил в
человеке желание отпасть. Ведь вопрос заключается именно в том, как в
сотворенном возникло зло. Таким образом, для объяснения зла нам не дано
ничего, кроме обоих начал в Боге. Бог как дух (вечная связь обоих начал)
есть чистейшая любовь, в любви же никогда не может быть воли к злу, не
может быть ее и в идеальном начале. Но и Бог, для того чтобы существовать,
нуждается в основе, только эта основа находится не вне его, а в нем и
содержит в себе природу, которая, хотя и принадлежит ему самому, все-таки
отлична от него. Воля любви и воля основы — две различные воли, каждая из
которых есть для себя; однако воля любви не может противостоять воле
основы, не может и снять ее, так как в противном случае она должна была бы
противодействовать самой себе. Ибо, для того чтобы любовь могла быть,
должна действовать основа, и действовать независимо от любви, для того
чтобы любовь реально существовала. Если бы любовь захотела сломить волю
основы, ей пришлось бы бороться с самой собой, она оказалась бы в
несогласии с самой собой и перестала бы быть любовью. Это принятие
действования основы — единственно допустимое мыслимое понятие, которое при
обычном отнесении его к человеку совершенно несостоятельно. Воля основы,
правда, тоже не может сломить любовь и не требует этого, хотя часто так
может казаться; ибо воля основы, отвратившаяся от любви, должна быть
собственной, особенной волей, чтобы любовь, когда она все-таки прорывается
через нее, как свет сквозь тьму, являлась бы в своем всемогуществе. Основа
есть только воля к откровению, но для того, чтобы откровение было, она
должна вызывать особенность и противоположность. Следовательно, воля любви
и воля основы становятся едины именно потому, что они разделены и каждая из
них изначально действует для себя. Поэтому воля основы сразу же в первом
творении возбуждает своеволие твари, чтобы дух, выступая как воля любви,
обнаружил нечто противостоящее ему, в чем он может осуществиться.
Вся природа убеждает нас в том, что произошло подобное возбуждение,
посредством которого жизнь только и обрела последнюю степень отчетливости и
определенности. Иррациональное и случайное, которое в формировании существ,
особенно органических, выступает в связи с необходимым, доказывает, что
здесь действовала не просто геометрическая необходимость, но участвовали
также свобода, дух и своеволие. Правда, повсюду, где есть стремление и
вожделение, обнаруживается и своего рода свобода сама по себе, и вряд ли
кто-нибудь предположит, что вожделение, составляющее основу каждой
особенной жизни в природе, и стремление сохранить себя не только вообще, а
в данном определенном существовании, лишь приданы уже сотворенному
созданию, а не были в нем самим творящим началом. Открытое эмпирическим
путем понятие базиса, которое будет играть важную роль в естествознании,
должно, получив научное признание, привести к понятию самости и понятию Я.
Однако в природе это случайные определения, которые могут быть объяснены
только из происшедшего в первом же акте творения возбуждения
иррационального, или темного начала твари, только из активизированной
самости. Откуда же в природе наряду с предобразованными нравственными
отношениями несомненные признаки зла, если власть его пробуждена лишь
человеком? Откуда явления, которые и независимо от того, что они опасны для
человека, возбуждают всеобщее отвращение? То, что удел всех органических
существ — разложение, может вполне рассматриваться не как изначальная
необходимость; связь сил, составляющих жизнь, могла бы по своей природе
быть также нерасторжимой, и если чему-либо предназначено быть perpetuum
mobile, то, по-видимому, тому созданию, которое собственными силами
восполняет ошибочно ставшее в нем. Между тем зло возвещает о себе в природе
только в своем действии; само оно в своем непосредственном явлении может
выявиться только в цели природы. Ибо, подобно тому как в изначальном
творении, которое есть не что иное, как рождение света, темное начало
должно было быть в качестве основы, чтобы из него (как из простой потенции
к actus) мог быть вознесен свет, должна быть другая основа и для рождения
духа, и поэтому второе начало тьмы, настолько более высокое, чем первое,
насколько дух выше света. Это начало и есть пробужденный в творении
посредством возбуждения темной основы природы дух зла, т. е. раздвоение
света и тьмы, которому дух любви противопоставляет теперь высшее идеальное
начало, как раньше он противопоставлял беспорядочному движению изначальной
природы свет. Ибо так же как самость в зле присвоила свет, или слово, и
именно поэтому являет себя как более высокая основа тьмы, и изреченное в
мир в противоположность злу слово должно принять человеческую природу, или
самость, и само стать личностью. Это происходит только посредством
откровения в самом определенном смысле слова; это откровение должно
обладать теми же ступенями, как первое проявление в природе, а именно чтобы
и здесь высшей вершиной откровения был человек, но человек в своем
первообразе и божественности, тот, который был вначале у Бога и в котором
созданы все остальные вещи и сам человек. Рождение духа есть царство
истории, подобно тому как рождение света есть царство природы. Те же
периоды творения, которые суть в одном, суть и в другом, и каждое из них —
подобие и объяснение другого. То же начало, которое было в первом творении
основой, есть и здесь — лишь в более высоком образе — росток и семя, из
которого развивается высший мир. Ведь зло — не что иное, как изначальная
основа существования, поскольку она стремится в сотворенном существе к
актуализации и, следовательно, в самом деле есть лишь более высокая
потенция действующей в природе основы. Но подобно тому как она вечно
остается лишь основой, не имея своего бытия, так и зло никогда не может
достигнуть осуществления и служит лишь основой для того, чтобы добро,
развиваясь из него собственными силами, было посредством своей основы
независимым и отделенным от Бога, тем, в чем Бог имеет и познает самого
себя и что в качестве такового (в качестве независимого) есть в Боге.
качестве такового зло (не потому, что оно возникло только теперь, а потому,
что только теперь дана противоположность, в которой оно может явиться
полностью и в качестве такового). И так же момент, когда Земля вторично
станет необитаемой и пустой, явится вновь моментом рождения высшего света
духа, который от века был в мире, но оставался не понятым действующей для
себя тьмой и пребывал в замкнутом и ограниченном откровении; и чтобы
противостоять личностному и духовному злу, он являет себя также в
личностном, человеческом образе в качестве посредника, восстанавливающего
на высшей ступени связь творения с Богом. Ибо исцелить личностное может
только личностное, и Бог должен стать человеком, чтобы человек вернулся к
Богу. Только с восстановлением отношения основы к Богу дана возможность
исцеления (спасения). Начало исцеления — состояние ясновидения, даруемое
божественным провидением отдельным людям (как избранным для этого органам),
время знамений и чудес, когда божественные силы противодействуют повсюду
выступающим демоническим силам, умиротворяющее единство — разделению сил.
Наконец происходит кризис в turba gentium, народы затопляют основу древнего
мира, как некогда воды начала покрыли все творения, чтобы сделать возможным
второе творение — новое разделение народов и языков, новое царство, где
живое слово выступает как прочный и постоянный центр в борьбе с хаосом и
начинается открытая, продолжающаяся до настоящего времени борьба добра и
зла, в которой Бог действительно открывает себя как дух, т. е. как actu.
Таким образом существует всеобщее, хотя и не изначальное зло, с самого
начала пробужденное в откровении Бога реакцией основы, зло, которое,
правда, никогда не достигает осуществления, но постоянно к нему стремится.
Лишь познав всеобщее зло, можно также понять добро и зло в человеке. Если
уж в первом творении было возбуждено зло, которое посредством
для-себя-деятельности основы превратилось в конце концов во всеобщее
начало, то этим может быть, по-видимому, объяснена природная склонность
человека к злу, так как однажды возникший в твари посредством пробуждения
своеволия беспорядок сил сообщается человеку уже в момент рождения. Однако
основа продолжает непрерывно действовать и в отдельном человеке, возбуждая
особенность и особенную волю, именно для того, чтобы в противоположность ей
