отдачи откровениям чуждого мира

необходима полная внутренняя самоотрешенность. И, когда человек

начинает испытывать себя, до какой степени обладает он этой

отдачей, он придет к удивительным открытиям в самом себе. Тот,

кто хочет вступить на путь высшего познания, должен упражняться

в том, чтобы в любой момент уметь погасить себя, со всеми

своими предубеждениями. И пока он погашает себя, в него

вливается иное. Лишь высокая степень такой самоотрешенной

отдачи приводит к восприятию высших духовных фактов, которые

повсюду окружают человека. Можно сознательно воспитать в себе

эту способность. Например, стараться воздержаться от всякого

суждения об окружающих людях. Гасят в себе мерило привлекающего

и отталкивающего, глупого и умного, которое привыкли прилагать,

и пытаются без этого масштаба понимать людей только из них

самих. Лучшие упражнения можно делать с людьми, к которым

чувствуешь отвращение. Пытаются насильно побороть это

отвращение и представить непредвзято влиять на себя тому, что

они делают.

Или же, когда находятся в обстановке, которая вызывает то

или иное суждение, то побарывают суждение и непредвзято

отдаются впечатлениям.

Надо предоставить вещам и событиям больше говорить себе,

чем самому говорить о них. И надо распространить это даже и на

свой мир мысли. Побарывают в себе то, что образует ту или иную

мысль, и предоставляют образовывать мысли только тому, что

находится вовне.

Лишь когда подобные упражнения производятся со священной

серьезностью и настойчивостью, они приводят к высшей цели

познания. Тот, кто не придаст значения этим упражнениям, ничего

не знает об их ценности. Тот же, у кого есть опыт в подобных

вещах, знает, что отдача и непредвзятость суть действительные

источники силы. Подобно тому, как тепло, собранное в паровом

котле, преобразуется в двигающую силу локомотива, так

упражнения в самоотрешенной духовной отдаче претворяются в

человеке в силу зрения в духовных мирах.

Благодари этому упражнению человек делает себя способным к

восприятию всего того, что его окружает. Но к этой способности

восприятия должна еще присоединиться верная оценка. Пока

человек еще склонен переоценивать самого себя, в ущерб

окружающему миру, до тех пор он заграждает себе доступ к

высшему познанию. Тот, кто к каждой вещи или к событию внешнего

мира относится с точки зрения той радости или печали, которую

они доставляют ему, тот предается такой переоценке самого себя.

Ибо из своей радости и из своей печали он ничего не узнает о

вещах, а лишь нечто о себе самом. Когда я чувствую симпатию к

человеку, то прежде всего я чувствую лишь мое отношение к нему.

Если в моем суждении, в моем отношении я нахожусь в зависимости

исключительно от этого чувства радости, симпатии, то этим я

выдвигаю на первый план свою личную природу; я навязываю ее

миру. Я хочу таким, как я есть, включить себя в мир, а не

принять мир свободно, предоставляя ему жить сообразно с

действующими в нем силами. Иными словами, я терпим лишь к тому,

что соответствует моей личной природе. Ко всему же остальному я

проявляю отталкивающую силу. Пока человек пленен чувственным

миром, он с особой враждебностью отталкивает от себя все не

чувственные влияния. Учащийся должен развить в себе качество,

относиться к людям и вещам сообразно их особенности,

предоставить каждому действовать сообразно его ценности, его

значению. Симпатия и антипатия, радость и печаль должны

получить совсем новые роли. Не может быть и речи о том, что

человек должен искоренить их в себе, должен стать глухим к

симпатии и антипатии. Наоборот, чем больше разовьет он в себе

способность не сразу отвечать суждением или поступком на всякую

симпатию и антипатию, тем более утонченную чувствительность

разовьет он в себе. Он узнает, что в нем пробуждаются симпатии

и антипатии высшего рода, когда он обуздывает те, которые уже

есть в нем. Самый несимпатичный предмет имеет в себе скрытые

качества; он раскрывает их, если человек в своем отношении не

следует своим себялюбивым чувствам. Кто работал над собой в

этом направлении, тот воспринимает все во всех отношениях

тоньше, чем другие, ибо он не позволяет себе становиться

невосприимчивым. Каждая склонность, которой следуют слепо,

мешает видеть в верном свете окружающие вещи. Следуя

склонности, мы как бы врываемся в окружающее нас, вместо того,

чтобы предоставить себя ему и почувствовать его в его ценности.

И, когда на каждую радость и на каждое горе, на каждую

симпатию и антипатию человек не будет более давать своего

эгоистического ответа, своего эгоистического отношения, он

станет также независимым и от сменяющихся впечатлений внешнего

мира. То наслаждение, которое мы получаем от вещи, ставит нас

тотчас в зависимость от нее. В вещи теряют себя. Человек,

который сообразно сменяющимся впечатлениям, теряет себя в

радости или горе, не может идти путем высшего познания. Со

спокойствием должен принимать он радость или горе. Тогда он

перестает терять себя в них; зато тогда начинает он понимать

их. Радость, которой я отдаюсь, поглощает мое бытие, в

мгновение отдачи. Но я должен использовать радость лишь для

того, чтобы через нес прийти к пониманию вещи, которая

доставляет мне радость. Для меня не должно иметь значение то,

что вещь дает мне радость: я должен познать радость и через

радость сущность вещи. Для меня радость должна служить лишь

возвещением о том, что в этой вещи кроется свойство, способное

доставлять радость. Это свойство должен я научиться познавать.

Если я останавливаюсь на радости, если я всецело отдаюсь ей, то

я являюсь лишь собой, изживающим себя; если радость является

для меня лишь поводом пережить какое-либо свойство вещи, то

этим переживанием я обогащаю мое внутреннее. Для учащегося

наслаждение и страдание, радость и горе должны быть поводами,

благодаря которым он учится у вещей. От этого исследующий

отнюдь не становится тупым к радости и горю, но он возвышается

над ними, дабы они раскрыли ему природу вещей. Тот, кто

развивается в этом направлении, увидит, какими учителями

являются радость и горе. Он будет чувствовать вместе с каждым

существом и благодаря этому, воспринимать откровение его

внутреннего. Исследующий никогда не говорит себе только: о, как

я страдаю, как я радуюсь, — но всегда: как говорит страдание,

как говорит радость. Он отдает себя для того, чтобы дать

наслаждению и радости внешнего мира влиять на себя. Благодаря

этому в человеке происходит полное изменение. Раньше на то или

иное впечатление он отвечал тем или иным поступком, потому что

эти впечатления его радовали или доставляли печаль. Теперь же

он позволяет радости и печали быть лишь органами, посредством

которых вещи говорят ему, как должен он относиться к ним.

Радость и горе из простых ощущений становятся в нем органами

чувств, посредством которых воспринимается внешний мир. Подобно

тому как глаз, когда он что-либо видит, не действует сам, но

заставляет действовать руку, так и радость и горе действуют

сами в исследующем, но воспринимают впечатления, а то, что мы

узнаем через радость и печаль, является причиной поступка.

Когда человек обращает радость и печаль лишь в

органы-проводники, тогда в его душе они строят те настоящие

органы, посредством которых ему раскрывается душевный мир. Глаз

может служить телу лишь потому, что он орган-проводник

чувственных впечатлений; радость и горе превращаются в очи

души, когда они перестают быть чем-то самодовлеющим и начинают

лишь раскрывать нашей душе чужую душу.

Благодаря вышеуказанным свойствам, ищущий путь получает

возможность предоставить себя воздействию того, что

действительно существует в окружающем его мире, помимо

препятствующих этому влиянию своей личности. Но и себя самого

он должен поставить на надлежащее место в окружающем его

духовном мире. Ведь как существо мыслящее, он является

гражданином духовного мира. Он лишь тогда сможет надлежащим

образом стать им, когда он придаст своим мыслям направление,

соответствующее вечным законам истины, законам страны духов.

Ибо только таким образом может эта страна влиять на него и

раскрывать ему свои факты. Человек