науки говорить или писать только
о том, о чем он может неким, кажущимся ему достаточным образом также
сказать, что знает об этом современная наука. Этим он вовсе не высказывает
нечто примерно, что должно быть общим требованием всем людям. Каждый может
чувствовать себя по праву вынужденным, чтобы сообщать и обнародовать то, к
чему побуждают его сила суждения, его здравомыслие и его чувство, также
когда он не знает, что должно сказать о затронутых вещах с точки зрения
современной науки. Только составитель этой книги желал бы для себя
придерживаться выше сказанного. Он не пожелал бы, например, сделать тех пар
утверждений о человеческой системе желез или о человеческой нервной системе,
которые обнаруживаются в этой книге, если не был бы в положении, чтобы об
этих вещах также сделать попытку говорить в формах, в которых современный
природо-ученый говорит с точки зрения науки о системе желез или нервной
системе. — Не смотря на то, что, итак, возможно суждение, что тот кто, как
это происходит здесь, говорит о «тепле», ничего не знает о начальных основах
современной физики, есть однако верно, что составитель этой книги
полно-правно верит тому, что он сделал, потому что он современное
исследование действительно стремится знать и что он не стал бы так говорить,
если оно ему были бы чуждо. Он знает, что мотив, из которого высказывается
такое осново-положение очень легко может быть перепутан с нескромностью. Но
все-таки необходимо, чтобы напротив такой книге высказать это, чтобы
истинные мотивы составителя не были перепутаны еще с полностью другими. И
это перепутывание могло бы именно быть еще более худшим чем таковое с
нескромностью.
Теперь, было бы, однако, также некое суждение с философской точки
зрения, возможно. Оно могло бы сформировать себя следующим образом. Кто, как
философ, читает эту книгу, тот спросил бы себя: «Проспал составитель всю
теоретико-познавательскую работу современности? Никогда не знал он нечто о
том, что жил Кант (Kant) и что после такового философски просто
непозволительно преподносить такие вещи?». — Опять можно было бы шагать
дальше в этом направлении. Но также так могло бы заключить суждение: «Для
философа есть подобная некритическая, наивная, дилетантская вещь (Zeug)
невыносима и дальнейшее вхождение в это было бы потерей времени». — Из этого
же мотива, который был выше обозначен, желал бы, несмотря на все
недоразумения, которые могут заключить себя на это, составитель также здесь
опять привести нечто личное. Его изучение Канта началось на его шестнадцатом
году жизни; и сегодня он поистине верит, что полностью объективно все то,
что преподносится в предложенной книге, должно позволить судить с Кантовской
точки зрения. Он также с этой стороны имел бы некое основание оставить эту
книгу ненаписанной, если бы он не знал, что может подвинуть некого философа
к тому, чтобы найти ее наивной, если будет приложен критический масштаб
настоящего времени. Можно, однако, действительно знать, как в смысле Канта
здесь переступаются границы возможного познания; можно знать, как Гербарт
(Herbart) нашел бы «наивный реализм», который не донес это до «выработки
понятий», и так далее; можно даже знать, как современный прагматизм Джеймса
(James), Шиллера (Schiller) и так далее нашел бы переступленной меру того,
что есть «истинные представления», которые „мы усваиваем, которые мы
делаем действенными, можем установить в силу и верифицировать». (* Можно
также философию «Как если (Als ob)», Бергонизм (Bergsonismus) и «Критику
языка» иметь вовлеченной в серьезное обдумывание-взвешивание (Erwдgung) и
иметь изученной. [Примечание Рудольфа Штайнера к четвертому изданию, 1913]).
Можно все это знать и, несмотря на это, да именно поэтому, находить себя
вправе, чтобы написать эти, здесь предложенные высказывания. Составитель
этой книги занимал себя с философскими направлениями мысли в своих писаниях
«Теория познания Гетевского мировоззрения», «Истина и наука», «Философия
свободы», «Мировоззрение Гете», «Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом
столетии», «Загадки философии (* Этот труд упоминается начиная с седьмого
издания, 1920)» («Erkenntnistheorie der Goetheschen Weltanschauung»,
«Wahrheit und Wissenschaft», «Philosophie der Freiheit», «Goethes
Weltanschauung», «Welt- und Lebensanschauungen im neunzehnten Jahrhundert»,
«Die Raetsel der Philosophie»).
Много родов возможных суждений могло быть еще приведено. Мог бы также
существовать некто, кто прочел одно из более ранних писаний (Schriften)
составителя, например, «Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом столетии»,
или примерно как, его маленькое писательство: «Геккель и его противники»
(«Haekkel und seiner Gegner»). Таковой мог бы сказать: «Это как раз
непостижимо, как один и тот же человек мог написать эти писания и также
наряду с уже появившейся от него «Теософией», может писать эту, здесь
предложенную книгу? Как можно однажды так выступать за Геккеля и затем
ударять в лицо всему, что как здоровый «монизм» следует из исследований
Геккеля? Можно было бы понять, что составитель «Тайноведения» с «огнем и
мечом» выступал против Геккеля; но то, что он защищал его, да что он ему
даже посвятил «Миро- и жизне-воззрения в девятнадцатом столетии», это есть
самое чудовищное, что позволяет себя помыслить. Геккель за это посвящение
пожалуй «с не недопонимаемым отклонением» поблагодарил бы, если бы он знал,
что посвящающий однажды напишет такую вещь (Zeug), как ее это «Тайноведение»
содержит с своим более чем нескладным дуализмом». — Составитель этой книги
есть того воззрения, что можно вовсе хорошо понимать Геккеля и однако не
быть обязанным думать, что понимают его только тогда, когда считают за
бессмыслицу все, что не вытекает из собственных представлений и предпосылок
Геккеля. Он, однако, далек от воззрения, что не приходят к пониманию
Геккеля, когда борются против него с «огнем и мечом», но когда вникают в то,
что он сделал науке. И менее всего верит составитель, что противники Геккеля
есть в правоте, против которых он, например, в своем писании «Геккель и его
противники» защищал великого естество-мыслителя. Поистине, если составитель
этого писания выходит за предпосылки Геккеля и ставит Духовное воззрение о
Мире рядом с чисто природным воззрением Геккеля, то он не должен из-за этого
быть с противниками последнего одного мнения. Кто старается правильно
рассматривать дело (Sache), тот сможет уже заметить созвучие между
настоящими писаниями составителя с его более ранними.
Также некий такой судящий полностью понятен составителю, который
просто, совсем в общем, без дальнейшего, высказывания этой книги
рассматривает как излияния некой ставшей дикой фантастики или некой
мечтательной игры мысли. Однако все, что должно сказать в этом отношении,
содержится в самой книге. Здесь показано, как в полной мере разумное
мышление может и должно стать пробным камнем изложенного. Кто к этому
изложенному прилагает разумную проверку так же, как она
соразмерно-предметно, например, прилагается к фактам естество-знания, тот
только сможет решить, что говорит разум при такой проверке.
После того, как так много было сказано о личностях, которые могут с
начала отклонить эту книгу, позволено также упасть слову на тех, которые
имеют побуждение, чтобы к таковой вести себя согласительно. Для них, однако
же, самое существенное содержится в первой главе «Характер Тайноведения».
Немного, однако, должно еще быть сказано здесь. Хотя книга занимает себя
исследованиями, которые не исследуются, завязанным на чувственный мир,
рассудком, то однако в ней не приведено ничего, что не может быть понятно
непредвзятому разуму и здоровому чувству истины каждой личности, которая
желает применить эти дарования человека. Составитель говорит это не виляя:
он хотел бы прежде всего читателей, которые не желательны принимать на
слепую веру приведенные вещи, но которые стараются проверить сообщенное на
познаниях собственной Души и на опытах собственной жизни. (* Здесь
подразумевается примерно не только Духовно-научная проверка через
сверх-чувственные методы исследования, но прежде всего вполне возможная
здоровому, непредубежденному мышлению и человеческому рассудку. [Примечание
Рудольфа Штайнера к четвертому изданию, 1913]) Он желал бы прежде всего
предосторожных читателей, которые позволяют быть действенному только
логически оправданное. Составитель знает, его книга была бы никакой цены,
если бы она полагалась бы только на слепую веру; она пригодна только в той
мере, насколько она может оправдать себя перед непредвзятым рассудком.
Слепая вера может так
