чтобы твердо удерживать сущность научного образа представления.
Потому что очень многие люди — бессознательно — верят, что только при
путеводной нити явлений природы такая сущность может быть удержана, они
склоняются, чтобы через некое безаппеляционное решение решиться на это: как
только такая путеводная нить будет оставлена, Душа вступает со своим научным
методом в пустоту. Такие люди не донесли себе особенность этого метода до
осознания; они образовывают свое суждение главным образом из заблуждений,
которые должны возникнуть, когда научная разумность не достаточно закреплена
на явлениях природы и несмотря на это Душа желает предаться рассмотрению
не-чувственных областей мира. Здесь возникает, само-разумеется, много
ненаучных речей о не-чувственном Миро-содержании. Однако не из-за того, что
такая речь по своей сущности не может быть научной, но потому что она,
особенно в этом случае, позволила быть лишенной научного само-воспитания
через наблюдение природы.
Кто желает говорить о Тайноведении, должен все-таки, со вниманием на
только что сказанное, иметь бдительное чувство для всего блуждающего
(Irrlichtelerende), которое возникает, когда делается некоторое заключение о
проявленных тайнах мира без научной разумности. Все-же это не привело бы к
чему-либо полезному, если бы здесь, сразу в начале тайноведческих
высказываний, не говорилось бы обо всех возможных заблуждениях, которые в
Душах личностей, полных предосуждений, каждое исследование в этом
направлении приводят к игнорированию, потому что такие личности из
наличности истинно многочисленных заблуждений делают заключение о
неправомерности всего стремления. Так как здесь, однако, главным образом у
осуждающих научных или научно ориентированных лиц, отвержение Тайноведения,
однако, основывается только на уже выше обозначенном безапелляционном
решении и апелляция на заблуждения есть только — часто бессознательная —
отговорка, то дискуссия с такими противниками будет прежде всего мало
плодотворной. Ничто не препятствует им ведь, чтобы сделать конечно полностью
правомерное возражение, которое с самого начала ни через ничто не может быть
установлено, существует ли действительно у того, кто верит, что другой
захвачен заблуждением, выше обозначенное прочное основание. Отсюда,
стремящийся к Тайноведению может только просто продемонстрировать то, что он
верит позволительно сказать. Суждение о его правомерности могут образовывать
себе только другие, но также только такие личности, которые при избежании
всех безапелляционных решений, могут вникнуть в образ его сообщений о
проявленных тайнах событий мира. Ему надлежит правда, показать, как
соотносит себя им продемонстрированное к другим достижениям знания и жизни,
какие противопоказания возможны и насколько непосредственная внешняя
чувственная действительность жизни приносит подтверждения для его
наблюдений. Однако он не должен никогда стремиться к тому, чтобы удерживать
свой изложение так, что оно вместо того, чтобы действовать через свое
содержание, воздействовало бы через его искусство убеждать.
Можно напротив тайноведческим высказываниям часто слышать возражение:
таковые не доказывают то, что они преподносят; они выставляют там только
одно или другое и говорят: Тайноведение устанавливает это твердо. Следующие
высказывания недооценивают, если полагают, что только что-либо в них
преподнесено в этом смысле. Что здесь добиваются, есть то, чтобы
разворачивающемуся в Душе при естественном знании позволить так далее
развиваться, как это может развиваться по своему собственному существу и
затем обратить внимание на то, что при таком развитии Душа наталкивается на
сверх-чувственные факты. При этом предполагается, что каждый читатель,
которому удается вникнуть в высказываемое, совершенно необходимо
наталкивается на такие факты. Некое различие напротив чисто
естественно-научному рассмотрению предрасполагает себя правда в то
мгновение, в которое вступают в Духовно-научную область. В естественной
науке факты располагаются в поле мира чувств; научный излагающий
(Darsteller) рассматривает деятельность Души как нечто, что напротив
совместной связи и течению чувство-фактов отступает назад. Духовно-научный
излагающий должен установить эту деятельность Души на передний план; ибо
читатель достигает только к фактам, когда он эту деятельность Души
правомерным образом делает своей собственной. Эти факты есть не как в
естественной науке — все-таки не понятые — также без деятельности Души перед
человеческим восприятием; они выступают много более в таковом только через
деятельность Души. Духовно-научный излагающий предполагает также наперед,
что читатель ищет факты совместно с ним. Его изложение будет выдерживаться
таким образом, что он рассказывает об обнаружении этих фактов и что в том
образе, как он рассказывает, господствует не личный произвол, но воспитанный
в естественной науке научный смысл. Он будет поэтому также вынужден говорить
о средствах, через которые достигают к некому рассмотрению не-чувственного —
сверх-чувственного. Кто пускается в тайноведческое изложение, тот скоро
заметит, что через него приобретаются представления и идеи, которых прежде
не имели. Так приходят к новым мыслям также о том, что прежде полагали под
сущностью «доказательства». Учатся познавать, что для естественно-научного
изложения «доказательство» есть нечто, что для такового привнесено известным
образом извне. В Духовно-научном мышлении располагается однако деятельность,
которую Душа при естественно-научном мышлении прилагает к доказательству уже
при поиске фактов. Их можно не найти, если путь к ним не является уже
доказуемым. Тот кто действительно проходит через этот путь, уже переживает
доказуемое; ничто не может быть достигнуто через извне вставленный аргумент.
То, что этим в характере Тайноведения пренебрегают, вызывает многие
недоразумения.
Все Тайноведение должно произрастать из двух мыслей, которые в каждом
человеке могут пустить корни. Для Тайно-исследователя, как он здесь
подразумевается, обе такие мысли выражают факты, которые можно переживать,
если обслуживают себя для этого правильными средствами. Для многих людей эти
мысли уже означают весьма оспариваемые утверждения, над которыми
позволительно много спорить, если не вообще нечто, чью невозможность можно
«доказать».
Эти обе мысли есть таковы, что позади видимого мира, прежде всего для
чувств и завязанном на эти чувства мышлении, существует скрытый мир и что
человеку, через развитие способностей, которые в нем дремлют, возможно
проникнуть в такой скрытый мир.
Такой скрытый мир не существует, говорят одни. Мир, который человек
воспринимает через свои чувства, является единственным. Его загадки можно
разрешить из него самого. Когда также человек в настоящее время еще далеко
удален от того, чтобы мочь ответить на все вопросы бытия, еще придет время,
когда чувственный опыт и на нем основывающаяся наука смогут дать ответы.
Нельзя утверждать, что за видимым миром не существует невидимого,
говорят другие; однако человеческие силы познания не могут проникнуть в этот
мир. Они имеют границы, которые они не могут переступить. Возможно, что
потребность «веры» может найти в таком мире свое убежище: истинная наука,
которая опирает себя на надежные факты, не может заниматься таким миром.
Некой третьей партией являются те, которые смотрят на это как на некий
род соразмерности, если человек через свою познавательскую работу желает
проникать в некую область, в отношении которой он должен отказаться от
«знания» и довольствоваться «верой». Как неправомерность воспринимают
признающие это мнение, когда слабый человек желает проникнуть в мир, который
может принадлежать единственно религиозной жизни.
Также будет преподноситься то, что для всех людей возможно совместное
познание фактов чувственного мира, что однако в отношении сверх-чувственных
вещей единственно личное мнение отдельного человека могло бы стать под
вопросом и что об общей действующей достоверности в таких вещах не может
говориться.
Другие утверждают многое другое.
Можно сделать себе ясным, что рассмотрение видимого мира предлагает
человеку загадки, которые никогда из фактов этого мира не могут быть сами
разрешены. Они будут в таком виде неразрешимы также тогда, когда наука таких
фактов будет продвинутой так далеко, насколько это только возможно. Ибо
видимые факты указывают отчетливо через свою собственную внутреннюю сущность
на скрытый мир. Кто этого не видит, тот замыкает для себя загадки, которые
везде отчетливо проистекают из фактов чувственного мира. Он не желает
известные вопросы и загадки вообще видеть; поэтому он полагает, что все
вопросы могут быть отвечены через чувственные факты. Те вопросы, которые он
желает ставить, есть действительно также все, должные быть отвеченными через
факты, о которых ручаются, что они в течение будущего будут открыты. Это
можно признать без дальнейшего.
