путь уже с
совсем иной уверенностью, чем если бы мы пытались отыскать его просто
наугад.
Очерченный выше субъективизм основывается на мысленной переработке
известных фактов. Он, таким образом, предполагает, что при фактической
исходной точке, с помощью последовательного мышления (логического сочетания
известных наблюдений), могут быть добыты верные убеждения. Но самое право на
такое применение нашего мышления этой точкой зрения не повторяется, и в этом
ее слабость. В то время, как наивный реализм исходит из непроверенного
признания, что воспринятое нами содержание нашего опыта имеет объективную
реальность, охарактеризованная точка зрения исходит также из непроверенного
убеждения, что применением мышления можно прийти к научно-правомерным
убеждениям. В противоположность наивному реализму эту точку зрения можно
назвать наивным рационализмом. Чтобы оправдать такую терминологию, мы хотели
бы здесь вставить короткое замечание о понятии «наивного». Деринг пытается
ближе определить это понятие в своей статье «О понятии наивного реализма»30.
Он говорит об этом: «Понятие наивности обозначает как бы нулевую точку на
шкале рефлексии над своим собственным положением. По своему содержанию
наивность может вполне совпадать с правильным, так как, хотя она и лишена
рефлексии и именно поэтому лишена и критики, или некритична, но это
отсутствие рефлексии и критики исключает лишь объективную уверенность в
правильности; оно заключает в себе возможность и опасность ошибки, но ни в
каком случае не необходимость ошибки.

30Philosoph. Monatshefte XXVI Bd. P. 390. Heidelberg 1890.

Существует наивность чувства и желания так же, как представления и
мышления в самом широком смысле этого слова; далее — наивность выражений
этих внутренних состояний, в противоположность подавлению и изменению этих
выражений, вызванным соображениями и рефлексией. Наивность не подвергается,
по крайней мере сознательно, влиянию производного, заученного и
предписанного; она, как выражает само слово nativus, во всех областях
является бессознательной, импульсивной, инстинктивной, демонической». Мы
хотим, исходя из этих положений, все-таки еще несколько точнее определить
понятие наивного. Во всякой деятельности, которую мы совершаем, принимается
во внимание двоякое: сама деятельность и знание о ее закономерности. Мы
можем уйти всецело в первую, не спрашивая о втором. В таком положении
находится художник, который не знает в рефлексивной форме законов своего
творчества, а пользуется ими по чувству, по ощущению. Мы называем его
наивным. По существует особого рода самонаблюдение, которое спрашивает себя
о законности собственного делания и которое заменяет только что описанную
наивность сознанием, что оно знает в точности пределы и правомерность того,
что оно совершает. Такого рода самонаблюдение мы назовем критическим. Мы
думаем, что таким образом мы лучше всего выразили смысл этого понятия, как
оно с более или менее ясным сознанием приобрело право гражданства в
философии со времен Канта. Согласно этому, критическая обдуманность является
противоположностью наивности. Мы называем критической такую позицию, которая
овладевает законами собственной деятельности, чтобы узнать ее надежность и
границы.
Но теория познания может быть только критической наукой; ее объектом
является в высшей степени субъективная деятельность человека, именно
познание, и то, что она хочет доказать, это — закономерность познания. Таким
образом, из этой науки должна быть исключена всякая наивность. Она должна
видеть свою силу как раз в том, что она совершает то, относительно чего
многие обращенные к практическому умы хвалятся, что они никогда этого не
делали, именно «мышление о мышлении».

4 Исходные точки теории познания
В начале теоретико-познавательных исследований, после всего, что мы
видели, следует отвергнуть все то, что входит уже само в область познания.
Познание есть нечто, произведенное человеком, нечто, возникшее через его
деятельность. Для того, чтобы теория познания действительно простиралась на
всю область познания, бросая на нее свет, она должна взять за исходную точку
нечто такое, что осталось совершенно не затронутым этой деятельностью,
отчего эта деятельность скорее сама только получает первый толчок. То, с
чего нужно начинать, лежит вне познания, оно само еще не может быть
познанием. Но мы должны его искать непосредственно перед познанием, так что
уже следующий шаг, который, исходя из него, предпринимает человек, является
уже познавательной деятельностью. Способ же, которым должно быть определяемо
это абсолютно первое, должен быть таким, чтобы в это абсолютно первое не
включалось ничего такого, что происходит из познания.
Между тем такое начало может быть сделано только с непосредственно
данным образом мира, т.е. тем образом мира, который предлежит человеку,
прежде чем он подверг его как бы то ни было процессу познания, стало быть,
прежде чем он совершил хотя бы малейшее высказывание о нем, предпринял
малейшее мысленное определение его. То, что тогда проходит мимо нас и мимо
чего мы проходим — это лишенный всякой связи и все-таки не разделенный на
индивидуальные частности образ мира31, в котором ничто не отделено друг от
друга, ничто не обусловлено друг другом и ничто не определяется друг другом,
это — непосредственно данное. На этой ступени существования — если мы вправе
употребить это выражение — ни один предмет, никакое событие не является
важнее, значительнее другого. Рудиментарный орган животного, не имеющий,
может быть, на более поздней, уже освещенной познанием ступени бытия
никакого значения для его развития и жизни, является с тем же правом на
внимание, как и самая благородная и необходимая часть организма. До всякой
познавательной деятельности в образе мира ничто не является как субстанция,
ничто как акциденция, ничто как причина или действие; противоположности
материи и духа, тела и души еще не созданы. Но и от всякого другого
предиката должны мы воздержаться для стоящего на этой ступени образа мира.
Этот образ мира не может быть понимаем ни как субъективный или объективный,
ни как случайный или необходимый; есть ли это вещь в себе или простое
представление, этого нельзя решить на этой ступени. Так как мы уже видели,
что познания физики и физиологии, соблазняющие нас на подведение данного под
одну из указанных категорий, не могут быть поставлены во главе теории
познания.

31 Отделение индивидуальных частностей из совершенно слитно данного
образа мира есть уже акт мыслительной деятельности.

Если бы внезапно из ничего было создано существо с вполне развитым
человеческим интеллектом и встало перед миром, то первое впечатление,
которое этот последний оказал бы на его чувства и его мышление, было бы
приблизительно тем, что мы назвали непосредственно данным образом мира.
Человеку, конечно, этот образ мира ни в одно мгновение его жизни не
представляется в этом виде; в его развитии нигде не существует границы между
чистым, пассивным обращением вовне к непосредственно данному и мыслительным
его познанием. Это обстоятельство могло бы вызвать некоторое сомнение к
нашему установлению начала теории познания. Эд. ф. Гартман, например,
говорит: «Мы не спрашиваем, каково содержание сознания у просыпающегося к
сознанию ребенка или у стоящего на низшей ступени живых существ животного,
так как философствующий человек не имеет об этом никакого опыта и выводы,
при помощи которых он пытается реконструировать это содержание сознания
примитивных биоэнергетических или онтогенетических ступеней, должны всегда
основываться опять-таки на его личном опыте. Мы, таким образом, прежде всего
должны установить, что представляет собой содержание сознания, найденное
философствующим человеком при начале философской рефлексии»32. Но против
этого можно возразить, что тот образ мира, который мы имеем в начале
философской рефлексии, уже несет в себе предикаты, добытые посредством
познания. Эти предикаты не должны быть приняты без критики, но должны быть
тщательно выделены из образа мира, для того, чтобы он явился совершенно
чистым от всего присоединенного через процесс познавания. Граница между
данным и познанным вообще не совпадает ни с каким моментом человеческого
развития, но ее нужно провести искусственно. Это можно сделать на каждой
ступени развития, если мы только правильно проведем разрез между тем, что
является нам без мысленного определения до познания, и тем, что еще только
создается из него через это последнее.

32Das Grundproblem der Erkenntnistheorie. P. 1.

Теперь нас можно упрекнуть в том, что мы уже накопили целый ряд
мысленных определений для того, чтобы выделить тот будто бы непосредственный
образ мира из образа мира, дополненного человеком через познавательную
обработку. Но против этого можно возразить следующее: те мысли, которые мы
привели, не должны были как-нибудь характеризовать