невозможна зубная боль без ощущающего боль

зубного нерва».

Для того, чтобы правильно понять то, что здесь сказано,

стоит лишь представить себе, насколько иначе, чем для человека,

должен проявляться мир для низших существ, у которых имеется

лишь одно чувство — род осязания или ощущения,

распространенного по всей поверхности их тела. Свет, краска,

звук для них во всяком случае являются совсем иначе, чем для

существ, одаренных глазами и ушами. Колебания воздуха,

вызванные ружейным выстрелом, могут и на них оказывать

воздействие, если они достигают их. Для того, чтобы эти

колебания воздуха представились в виде выстрела, для этого

необходимо ухо. И, чтобы известные явления в тонкой материи,

именуемой эфиром, проявились как свет и краска, для этого

необходим глаз.

Человек знает о каком-нибудь существе или вещи лишь

потому, что через один из своих органов он ощущает их

воздействие. Это отношение человека к миру действительного

превосходно выразил Гете в следующем изречении: «Собственно

говоря, мы напрасно стараемся выразить сущность какой-нибудь

вещи. Мы воспринимаем воздействия, и полная история этих

воздействий могла бы, пожалуй, обнять собой сущность этой вещи.

Мы тщетно пытаемся изобразить характер человека: напротив,

сопоставим его поступки, его действия, и перед нами выступит

картина его характера. Краски — суть действия света, действия

и страдания. …Хотя краски и свет стоят в ближайшем

соотношении друг с другом, но мы должны мыслить обоих как

принадлежащих всей природе; потому что это целиком она, которая

тем самым хочет особливо раскрыться чувству, глаза. Так же

точно раскрывается природа другому чувству… Так говорит

природа, снисходя к иным чувствам, к известным, непризнанным,

неизвестным чувствам. Так говорит она сама с собой и с нами,

через тысячи явлений. Для внимательного она нигде не мертва и

не нема». Было бы неверно, если бы это изречение Гете мы

захотели понять таким образом, что познаваемость сущности вещей

благодаря этому, становится спорной. Гете вовсе не говорит, что

можно воспринимать лишь воздействие, а самая сущность вещи

скрывается за ним. Скорее он думает, что о подобной

«сокровенной сущности» совсем не следует говорить. Сущность не

скрывается за своим проявлением, наоборот, именно в этом

проявлении она и раскрывается. Но эта сущность часто столь

богата, что может открываться иным чувствам, еще и в иных

обликах. То, что раскрывается, принадлежит к сущности, —

только, вследствие ограниченности чувств, — это не есть вся

сущность. Это воззрение Гете в то же время и вполне теософское.

Подобно тому, как в теле развиваются глаз и ухо, как

органы восприятия, как органы чувств для телесных явлений,

также может человек развить в себе душевные органы восприятия,

через которые ему раскроются мир душ и мир духа. Для того, кто

не обладает такими высшими чувствами, эти миры «мертвы и немы»,

так же, как для существа без глаза и уха «темен и нем» телесный

мир. Конечно, отношение человека к этим высшим чувствам

несколько иное, чем к телесным. О том, чтобы эти последние

вполне развились в нем, об этом заботится обыкновенно сама

благодетельная мать — природа. Они образуются без его

содействия. Над развитием своих высших чувств он должен

работать сам. Он должен, ем» он хочет воспринять мир душ и мир

духа, развить душу и дух, так же, как природа развила его тело,

чтобы он мог воспринимать окружающий его телесный мир и

ориентироваться в нем. Подобное развитие высших органов,

которых еще не развила сама природа, не неестественно, ибо в

высшем смысле, все, что свершает человек, также принадлежит к

природе. Лишь тот, кто захотел бы утверждать, что человек

должен пребывать на той ступени развития, на которой оставила

его рука природы, — лишь тот мог бы называть неестественным

развитие высших чувств. Им «непризнаны» эти органы и их

значение в смысле вышеприведенного изречения Гете. Но такой

человек должен был бы уже заодно противиться всякому воспитанию

человека, так как и оно тоже ведь продолжает дело природы; и в

особенности он должен был бы восстать против оперирования

слепорожденных. Ибо почти то же самое, что происходит после

операции с слепорожденным, бывает с тем, кто пробуждает в себе

высшие чувства таким образом, как это будет изложено в

последней части этой книги. Мир является ему с новыми

свойствами, с явлениями и фактами, из которых физические

чувства не раскрывали ему ничего. Ему ясно, что самовольно

через эти высшие органы он ничего не прибавляет к

действительности; но что без этих органов существенная часть

этой действительности осталась бы для него сокрытой. Мир души и

духа не суть нечто, находящееся рядом или вне физического, они

пространственно нераздельны с ним. Как для оперированного

слепорожденного прежде темный мир сияет в свете и красках, так

же и для духовно и душевно пробужденного вещи, которые прежде

являлись ему лишь телесно, раскрывают свои душевные и духовные

свойства. Конечно, этот мир пополняется еще явлениями и

существами, которые совершенно не ведомы для того, кто не

пробужден духовно и душевно. (Дальше в этой книге будет точнее

сказано об образовании душевных и духовных чувств. Пока здесь

будет дано описание самих этих высших миров. Кто отрицает эти

миры, тот лишь доказывает этим, что он еще не развил в себе

высшие органы. Развитие человечества не замкнуто на какой-либо

ступени; оно должно всегда идти вперед.)

Часто невольно представляют себе «высшие органы» слишком

подобными физическим. Нам следовало бы уяснить себе, что в этих

органах имеют дело с духовными или душевными образованиями. И

поэтому нельзя и ожидать, чтобы то, что мы воспринимаем в

высших мирах, было лишь туманно утонченной вещественностью. До

тех пор, пока мы ожидаем нечто подобное, мы не сможем прийти ни

к какому ясному представлению о том, что собственно

подразумевается здесь под «высшими мирами». Для многих людей

было бы совсем не так трудно, как это представляется теперь,

узнать кое-что об этих «высших мирах», — конечно, сначала

самое элементарное, — если бы они не представляли, что то, что

они должны воспринять, есть опять-таки нечто утонченно

физическое. Так как они уже заранее предполагают нечто

подобное, то в большинстве случаев они совсем и не хотят

признавать того, о чем в действительности идет речь. Они

считают это недействительным, не хотят принять этого за нечто

удовлетворяющее их и т.д. Конечно, высшие ступени духовного

развития трудно достижимы; но низших ступеней — и это уже

очень много — совсем не так трудно было бы достигнуть, если бы

только сначала захотели освободиться от предрассудка,

заключающегося в том, что душевное и духовное представляется

опять-таки лишь как нечто более тонкое физическое. Подобно

тому, как мы не вполне знаем человека, если мы имеем

представление только о его физической внешности, так не ведаем

мы и окружающего нас мира, если мы знаем о нем лишь то, что

открывают нам физические чувства. И как фотография становится

для нас понятна и жива, когда мы настолько близко знакомимся с

личностью, с которой снята фотография, что научаемся познавать

ее душу, так и телесный мир мы лишь тогда можем действительно

понять, когда знакомимся с его душевной и духовной основами.

Поэтому необходимо здесь сначала сказать о высших мирах, о

душевном и духовном, и затем, уже рассмотреть физический мир с

теософской точки зрения.

В современную эпоху культуры является в известном

отношении много затруднений к тому, чтобы говорить о высших

мирах. Ибо эта эпоха культуры сильна прежде всего в познании и

господстве над телесным миром. Наши слова получили отпечаток и

значение главным образом по отношению к телесному миру. Но

приходится пользоваться этими общепринятыми словами, чтобы была

связь с