не существует такого рода зависимости результатов, получаемых на более высоких ступенях, от результатов, получаемых на низших, чтобы требовался, скажем, систематический индуктивный метод, который постепенно восходил бы по ступеням всеобщности.
Присоединим сюда и еще одно последствие. Согласно всему выше изложенному, дедуктивная теоретизация в феноменологии исключена. Но косвенные заключения в ней прямо не запрещены; поскольку, однако, выводы феноменологии должны быть дескриптивными, чисто соответствующими имманентной сфере, то умозаключения и всякого рода лишенные наглядной зримости приемы обладают в феноменологии лишь методическим значением, то есть они должны вести нас навстречу тому, что движущееся следом прямое созерцание сущности должно превратить в данность. Аналогии, какие напрашиваются, быть может, подскажут некие предположения относительно сущностных взаимосвязей еще до осуществления настоящей интуиции, и из этих подсказок могут делаться выводы, которые продвинут нас вперед, — однако, в конце концов, любые догадки должны быть подтверждены действительным созерцанием сущностных взаимосвязей. Пока этого не произошло, нами не получен феноменологический результат.
Правда, это все еще не ответ на вопрос, который напрашивается здесь сам собою: не может ли в эйдетической области подвергаемых редукции феноменов (в целой области или в какой-то ее части) наряду с описательным существовать и идеализирующий метод, который поставлял бы под наглядно узреваемые данности чистые и строгие идеалы, что могли бы служить тогда даже и фундаментальными средствами матезиса переживаний — в дополнение к описательной феноменологии.
Однако, сколько бы вопросов ни оставили открытыми проведенные нами исследования, они существенно продвинули нас вперед, и не только тем, что внесли в круг нашего рассмотрения ряд важных проблем. Метод аналогий — теперь это уже нам совершенно ясно — не сможет дать ничего Для обоснования феноменологии. Полагать, что метод исторически данных априорных наук — все они без исключения суть точные идеальные науки, — обязан быть безусловным образцом для всякой новой науки, и, следовательно, и для нашей трансцендентальной феноменологии, — это только предрассудок, способный вводить в заблуждение: как будто на свете могут существовать только эйдетические науки одного-единственного методического типа, типа «точного»! Но трансцендентальная феноменология, будучи дескриптивной наукой о сущностях, принадлежит к совершенно иному фундаментальному классу эйдетических наук, нежели науки математические.
Глава вторая. Всеобщие структуры чистого сознания
§ 76. Тема последующих изысканий
Через посредство феноменологической редукции все царство трансцендентного сознания выявилось для нас как царство бытия в определенном смысле «абсолютного». Вот изначальная категория бытия вообще (или же, в нашей речи, изначальный регион), — в ней коренятся все иные регионы бытия, по своей сущности сопрягаемые с нею, посему сущностно от нее зависимые. Учение о категориях обязано безусловно исходить из такого различения бытия — наирадикальнейшего из всех бытийных различений, — бытие как сознание и бытие как бытие «изъявляющее» себя в сознании, бытие «трансцендентное»; само же различение, что всякий усматривает, — оно может быть во всей своей чистоте получено и по достоинству оценено лишь благодаря методу феноменологической редукции. На сущностную сопряженность трансцендентального и трансцендентного бытия опираются и те сопряженности, каких мы уже не раз касались и какие еще предстоит нам исследовать глубже, — это сопряженности между феноменологией и всеми другими науками, такие сопряженности, в самом смысле которых заложено то, что область господства феноменологии известным, весьма примечательным образом распространяется на все прочие науки — на те самые, какие она выключает. Выключение обладает в одно и то же время свойством менять предначертанные знаки и все переоценивать, а вместе с этим все прошедшее переоценку вновь входит в сферу феноменологии. Говоря образно, все заключаемое в скобки отнюдь не стерто с доски феноменологии, — оно всего лишь заключено в скобки, и не более того, а это значит — снабжено определенным индексом. Но, снабженное индексом, оно остается главной темой научного исследования.
Безусловно необходимо, чтобы это положение дел, со всеми присущими ему различными точками зрения, уразумевалось капитально, с самого основания. Сюда, например, относится следующее: физическая природа подлежит выключению, между как в то же самое время имеется не только феноменология естественнонаучного сознания со стороны естественнонаучного опытного постижения и мышления, но и феноменология самой природы как коррелята естественнонаучного сознания. Равным образом имеется — хотя психология и наука о духе затронуты операцией выключения — и феноменология человека, его личности, его личных свойств и протекания его (человеческого) сознания; помимо этого имеется феноменология социального духа, общественных образований, культурных формосложений и т. д. Все трансцендентное — постольку, поскольку оно обретает данность по мере сознания, — оказывается объектом феноменологического разыскания не только со стороны сознания этого трансцендентного, например, со стороны различных способов сознания, в каких это трансцендентное обретает свою данность как то же самое трансцендентное, но также как данное и как принимаемое вместе со всеми данностями, — хотя это существенно переплелось с первым.
Имеются в этом роде мощные домены феноменологического исследования, — если исходить из идеи переживания, то их вовсе и не ждешь, в особенности же если (как все мы) начинаешь с психологической установки, а понятие переживания первым делом перенимаешь от психологии нашего времени: даже и признавать такие домены вообще феноменологическими на первых порах никто не будет слишком склонен — под влиянием внутренних затруднений. Вследствие такого учета и всего того, что введено в скобки, для психологии и для науки о духе возникают совершенно особенные и на первых порах запутывающие ситуации. Чтобы показать это хотя бы на примере психологии, мы констатируем, что сознание — это, как данное психологического опыта, то есть как сознание человека или животного, объект психологии — психологии эмпирической для исследований экспериментально-научных, психологии эйдетической — для исследований науки о сущностях. С другой же стороны, весь мир вместе с их наделенными душой индивидами и психическими переживаниями последних относится к феноменологии — претерпев модификацию заключения в скобки; все перечисленное есть коррелят абсолютного сознания. Итак, выходит, что сознание выступает в различных способах постижения и в различных взаимосвязях, а именно — во-первых, в себе самом как сознание абсолютное, во-вторых же, в корреляте, как сознание психологическое, каковое включается тогда в порядок природного мира — тут оно известным образом претерпевает переоценку и все же не утрачивает свое собственное содержание как сознание. Сложны такие взаимосвязи — и чрезвычайно важны. Ведь от них же зависит и то, что любая феноменологическая констатация, касающаяся абсолютного сознания, может быть переосмыслена в констатацию эйдетически-психологическую (каковая, по строгом размышлении, никоим образом не есть еще констатация феноменологическая), причем, однако, феноменологический способ рассмотрения более всеобъемлющ и, как абсолютный, более радикален. Усмотреть все это, а затем довести до полной проясненности сущностные сопряжения, какие существуют между чистой феноменологией, эйдетической и эмпирической психологией соответственно, или же, наукой о духе, — это великое дело для всех соучаствующих тут дисциплин и для философии. В особенности же свое радикальное, в настоящее время все еще недостающее ей основоположение может обрести столь могуче устремляющаяся в наши дни ввысь психология — при том условии, что она будет располагать далеко простирающимися усмотрениями относительно отмеченных сейчас сущностных взаимосвязей.
Только что данные указания позволяют нам почувствовать, сколь далеки мы пока от уразумения того, что такое феноменология. Мы поупражнялись в феноменологической установке, устранили ряд вводящих в заблуждение сомнений методическою порядка, мы защитили права чистого описания, — свободное поле разысканий перед нами. Но мы еще не знаем, каковы тут большие темы, конкретнее же не знаем, какие основные направления описания предначертаны наиболее всеобщей сущностной сложенностью переживаний. Чтобы и в этих сопряжениях создать ясность, в последующих главах мы постараемся охарактеризовать эту наиболее всеобщую сущностную сложенность хотя бы по наиболее важным ее чертам.
Приступая к этим новым рассуждениям, мы вовсе не оставляем в стороне проблемы метода. Обсуждение метода уже и раньше определялось у нас самыми всеобщими усмотрениями сущности феноменологической сферы. Само собою разумеется, что и более глубокое познание таковой — не в ее деталях, но по ее всепроникающим всеобщим свойствам — предоставит нам более содержательные методические нормы — такие, каких придется уже придерживаться любым специальным методам. Ведь метод — это не что-то такое, что вносится или должно вноситься в какую-либо область извне. Формальная логика или же ноэтика — они дают не метод, но форму возможного метода, и, сколь бы полезным ни было познание формы в методологическом отношении, определенный метод — не просто по чисто технической своей специфичности, а по всеобщему типу метода — это норма, какая проистекает из фундаментальной региональной сложенности такой то области и ее всеобщих структур, то есть существенно зависит в своем постижении по мере познания от познания самих этих структур.
§ 77. Рефлексия как фундаментальная особенность сферы переживания. Этюды рефлексии
Среди всеобщих сущностных особенностей сферы чистого переживания мы займемся прежде всего рефлексией. Мы поступим так ввиду ее универсальной методологической функции: феноменологический метод безусловно и исключительно вращается среди актов рефлексии. Однако, на эффективность рефлексии, а тем самым на возможность феноменологии распространяются скептические сомнения, которые мы и хотели бы основательно устранить в самую первую очередь.
Уже и в своих предварительных обсуждения нам пришлось говорить о рефлексии.[72 — Ср. выше, § 38 и § 45.] Хотя тогда мы не ступали еще на почву феноменологии, полученные нами тогда результаты все же мы можем позаимствовать оттуда, при строгом осуществлении феноменологической редукции, поскольку тогдашние констатации касались лишь своебытно-сущностного в переживании, то есть того, что, как мы знаем, остается нашим твердым достоянием и лишь по способу постижения трансцендентально очищается. Прежде всего мы повторим то, что уже известно нам, а одновременно попробуем проникнуть поглубже в сами вещи, равно как в характер тех феноменологических штудий, какие становятся возможными благодаря рефлексии и выставляются таковой как требование.
Каждое «я» переживает свои переживания, а в таковых заключено многое, и реально, и интенционально. Каждое «я» их переживает — это не значит, что оно обладает ими, как и всем, что в них заключено, во «взгляде» на них, постигая их по способу имманентного опыта или же какого-либо иного имманентного созерцании и представления. Любое переживание, какого нет во «взгляде», может в идеале становиться переживанием, усматриваемым во «взгляде» направляющейся на него рефлексии «я», тогда оно становится объектом для «я». Точно так же все обстоит с возможными взглядами «я» на компоненты и на интенциональности переживания (на все то, сознанием чего они выступают). Рефлексии же в свою очередь суть переживания и, как таковые, могут становиться субстратами новых рефлексий, и так до бесконечности, в принципиальной всеобщности.
Всякое действительно переживаемое переживание подает себя — вступая в рефлектирующий взгляд — кок действительно переживаемое, как существующее вот «теперь»; однако мало этого — оно подает себя и как вот только что бывшее и — если оно не было усмотрено во взгляде — именно как
