и «ложные ценности» и т. д., феноменологическое прояснение каковых берет свое начало отсюда.
Итак, с абсолютно всеобъемлющей всеобщностью надлежит исследовать, каким же образом «конституируются, по мере сознания», объективные единства любого региона, любой категории. Необходимо систематически показать, каким образом их сущностью предначертываются все взаимосвязи действительного и возможного сознания их же самих, — именно как сущностные возможности: интенционально сопрягаемые с ними простые или фундируемые созерцания, мыслительные образования низшей и высшей ступеней, путанные и ясные, явные или неявные, донаучные и научные — вплоть до величайших образований строгой теоретической науки и всей культуры. Необходимо изучить и сделать доступными усмотрению — систематически в эйдетической всеобщности и феноменологической чистоте — все основные виды возможного сознания и по мере сущности принадлежные к таковым вариации, сплавления, синтезы; каким образом эти основные виды благодаря их собственной сущности предначертывают все бытийные возможности (и бытийные невозможности), каким образом предмет, сущий согласно с абсолютно неподвижным законам сущности, выступает как коррелят взаимосвязей сознания с их совершенно определенным сущностным наполнением, а равно и наоборот — каким образом бытие так устроенных взаимосвязей оказывается равнозначным сущему предмету; все это — в постоянной сопряженности со всеми регионами бытия и со всеми ступенями всеобщности вплоть до бытийных конкреций.
В своей чисто эйдетической, «выключающей» любые трансценденции установке феноменология на своей собственной почве чистого сознания необходимо достигает всего этого комплекса проблем, трансцендентальных в специфическом смысле, а потому она и заслуживает названия трансцендентальной феноменологии. На своей собственной почве она должна добиться того, чтобы переживания рассматривать не как те или иные, все равно какие, мертвые вещи, как «комплексы содержаний», которые просто суть, но ничего не значат, ничего не подразумевают, классифицируя их по элементам, комплексным образованиям, разрядам и подразрядам, натуралистически рассматривая их как основания для объяснений, — нет, она должна овладеть принципиально-специфической проблематикой, какую переживания предоставляют как переживания интенциональные, предоставляют ее исключительно благодаря своей эйдетической сущности, будучи «сознанием чего-либо».
Естественно, что чистая гилетика подчинена феноменологии трансцендентального сознания. Кстати говоря, эта чистая гилетика обладает характером замкнутой в себе дисциплины, как таковая, имеет свою внутреннюю ценность, а, с точки зрения функциональной, и значение — благодаря тому, что она вплетает возможные нити в интенциональную паутину, поставляет возможный материал для интенциональных формований. Эта чистая гилетика не только в том, что касается сложности, но и ранга проблем, если смотреть с позиции идеи абсолютного познания, очевидно, стоит значительно ниже ноэтической и функциональной феноменологии (ноэтическое и функциональное тут, собственно, нельзя разделять).
Переходим теперь к более конкретному изложению в целом ряде глав.
Словом «функция» в словосочетании «психическая функция» Штумпф в своих академических исследованиях, имеющих большую важность,[91 — См. «Явления и психические функции» К. Штумпфа и его же «К классификации наук» — обе эти статьи в «Трактатах Королевской Прусской Академии наук» за 1906 год.] пользуется в противоположность тому, что он именует «явлением». Если это размежевание понимается как психологическое, тогда оно совпадает с нашим (но только поворачиваемым в психологическую сторону) противопоставлением «актов» и «первичных содержаний». Нужно обратить внимание на то, что упомянутые термины в нашем изложении имеют совершенное иное значение, нежели у почтенного ученого. Уже не раз случалось, что поверхностные читатели работ Штумпфа и моих смешивали его понятие феноменологии (как учения о «явлениях») с нашим. Феноменология Штумпфа соответствовала бы тому, что выше названо гилетикой, только что наше определение таковой в методическом смысле существенно определено всеобъемлющими рамками трансцендентальной феноменологии. С другой же стороны, идея гилетики ео ipso переносится с феноменологии на почву эйдетической психологии, в какую, по нашему разумению, включится и «феноменология» в понимании Штумпфа.
Глава третья. Ноэсис и ноэма
§ 87. Предварительные замечания
Нетрудно обрисовать специфику интенционального переживания в его всеобщности, — мы все понимаем выражение «сознание чего-либо», особенно на показательных примерах. Тем труднее чисто и правильно схватить соответствующие ему феноменологические сущностные особенности. Что такое наименование ограничивает широкое поле мучительных констатаций, притом констатаций эйдетических, это, если судить по литературе, до сих пор, кажется, недоступно большинству философов и психологов. И решительно ничего не достигается тем, что все говорят и все ясно усматривают: всякое представление сопрягается с представляемым, всякое суждение — с тем, о чем выносится суждение, и т. д. Или же тем, что нас, помимо этого, отсылают к логике, гносеологии, этике с множеством заключающихся в них очевидностей, характеризуя их все как относящиеся к сущности интенциональности. В то же время это очень простой прием — делать вид, будто феноменологическое учение о сущности существовало издревле, будто это только новое название старой логики и других, занимающих равное с ней положение дисциплин. Ибо, не постигнув своеобразия трансцендентальной установки и не освоив на деле поле чистой феноменологии, можно, конечно, повторять слово «феноменология», но от этого еще не начинаешь обладать ею. Кроме того, вовсе недостаточно просто переменить установку, например, просто выполнить феноменологическую редукцию, чтобы превратить чистую логику в некое подобие феноменологии. Ибо отнюдь не лежит на поверхности, в какой мере выражается нечто действительно феноменологическое логическими, а равным образом и чисто онтологическими, чисто этическими и какими угодно априорными положениями, сколько бы их ни приводилось, и каким феноменологическим слоям принадлежит все это. Тут, напротив, заложены наитруднейшие проблемы, смысл которых естественным образом скрыт от всех тех, кто не имеет ни малейшего понятия о задающих меру фундаментальных различениях. И на деле — если только дозволено мне судить по собственному опыту — труден и усеян колючками путь, что ведет от чисто логических усмотрений, от усмотрений семантических, онтологических, ноэтических, а также и от обычной нормативной и психологической теории познания к постижению в подлинном смысле имманентно-психологических, а затем феноменологических данностей, и, наконец, ко всем тем сущностным взаимосвязям, которые делают для нас понятными трансцендентальные связи a priori. То же самое можно сказать и о пути, — где бы он для нас ни начинался, — который ведет нас от предметных усмотрений к существенно принадлежащим феноменологии.
Итак, «сознание чего-либо» есть нечто разумеющееся само собою и, однако, в то же самое время нечто в высшей степени непонятное. Первые попытки рефлексии уводят нас в лабиринт ложных дорог, и это легко рождает тот скепсис, который склонен отрицать существование всей этой сферы столь неудобных проблем. Есть немало таких, кто закрывает себе доступ в эту сферу просто тем, что не может решиться постигать интенциональное переживание, например переживание восприятия, в его присущей ему как таковому сущности. Они никак не могут добиться того, чтобы, живя в восприятии, направлять свой наблюдающий и теоретизирующий взгляд не на воспринимаемое, но вместо этого на само же восприятие, или же на те особенности, какими отличается способ данности воспринимаемого, и брать то, что предстает в имманентном анализе сущностей таким, каким оно себя дает. Если же удается обрести верную установку, укрепив ее затем упражнением, а прежде всего если удается обрести мужество для того, чтобы, решительно отбросив предрассудки и нимало не печалясь обо всех перенятых и расхожих теориях, просто следовать за ясными сущностными данностями, то вскоре обнаруживаются прочные результаты, причем одинаковые у всех, разделяющих одну и ту же установку; появляются несомненные возможности передавать увиденное другим, поверять описания, данные другими, вычленять в описаниях занесенные туда примеси пустого словесного мнения, соразмеряя описание с интуицией, отмечать в нем и отбрасывать ошибки, которые здесь возможны точно так же, как и в любой сфере значимости. Однако теперь обратимся к самим вещам.
§ 88. Реальные и интенциональные компоненты переживания. Ноэма
Если, как это и происходит всегда в наших размышлениях, мы устремимся к наиболее всеобщим различениям, которые можно схватить, так сказать, на самом пороге феноменологии и которые определят, как нам методически поступать впредь, то тут, что касается интенциональности, мы тотчас же наталкиваемся на одно весьма фундаментальное различение, а именно — на различение реальных компонентов интенциональных переживаний и их интенционалъных коррелятов, или же компонентов последних. Мы коснулись этого различения уже в наших предварительных эйдетических соображениях, в разделе третьем.[92 — Ср. § 41 и далее.] Оно позволило нам тогда прояснить специфическое бытие феноменологической сферы на переходе от естественной к феноменологической установке. Однако тогда не могло быть и речи о том, что это различение приобретает радикальное значение внутри самой этой сферы, то есть в рамках трансцендентальной редукции, обусловливая всю проблематику феноменологии. Итак, с одной стороны, мы должны различать те части и моменты, какие мы обретаем в реальном анализе переживания, причем мы с переживанием обращаемся, как с любым другим предметом, задавая вопрос о его частях или несамостоятельных, реально составляющих его моментах. Но, с другой стороны, интенциональное переживание есть сознание чего-либо, и таково оно по своей сущности, как воспоминание, суждение, воля и т. д., а потому мы можем спрашивать, о чем тут сказать по мере сущности этого «чего-либо».
Любое интенциональное переживание благодаря своим ноэтическим моментам есть именно переживание ноэтическое; это означает, что сущность его в том, чтобы скрывать в себе нечто, подобное «смыслу», скрывать в себе даже и многогранный смысл и затем, на основе такого наделения смыслом и воедино с этим, осуществлять иные свершения, которые именно благодаря такому наделению смыслом и делаются «осмысленными». Вот примеры таких ноэтических моментов: направленность взгляда чистого «я» на тот предмет, который благодаря наделению смыслом подразумевается, имеется в виду, мнится «я», на тот предмет, который «у него на уме»; затем схватывание и фиксация такого предмета, между тем как взор уже обратился к другим предметам, вступившим в его «мнение»; равным образом деятельность эксплицирования, сопряжения, совместного схватывания, занятия многообразных позиций веры, предлолагания, оценивания и т. д. Все это можно обрести в соответствующих переживаниях, всегда построенных весьма по-разному и переменчивых внутри себя. Однако, как бы ни указывал этот ряд показательных моментов на реальные компоненты переживаний, он одновременно указывает — благодаря «смыслу» — на компоненты нереальные.
Многообразным датам[93 — Может быть, надо специально обратить внимание: переводчик употребляет слово «дата» в значении «данные».] реального, ноэтического наполнения всегда отвечает многообразие дат коррелятивного «ноэматичекого наполнения», дат, подтверждаемых в действительно чистом интуировании, — говоря коротко, это даты «ноэмы» — термин, который мы, начиная с этого момента, будем употреблять постоянно.
Восприятие, к примеру, обладает своей ноэмой, на нижней ступени — смыслом восприятия[94 — См. «Логические исследования» (первое издание), т. II, 1-е исследование, § 14, с. 50 об «исполняющем смысле» (и 6-е исследование, § 55, с. 642 о «смысле восприятия»); кроме того, 5-е исследование, § 20 о «материи» акта, 6-е исследование, §§ 25–29.] то есть воспринимаемым как таковым. Подобно этому всякое воспоминание обладает воспоминаемым как таковым, именно как своим, точно так же, как в нем есть «подразумеваемое» и «сознаваемое»; суждение в свою очередь обладает
