относительно учения о синтезе вообще — раздел второй настоящих исследований.]
Проистекающие из «номинализации» понятия, мыслимые как исключительно определяемые чистыми формами, составляют формально-категориальные сдвиги претворения идеи предметности вообще и поставляют фундаментальный понятийный материал для формальной онтологии, и — заключенные в нем — все формально-математические дисциплины. Это положение — решающей важности для уразумения отношения между формальной логикой как логикой апофансиса и универсальной формальной онтологией.
§ 120. Позициональность и нейтральность в сфере синтезов
Все настоящие, в собственном смысле, синтезы, — а таковые мы постоянно сохраняли во взгляде, — надстраиваются над простыми тезисами, если слово это разуметь в зафиксированном выше общем смысле, охватывающем все интенции, все «характеры акта»; сами же синтезы — они суть тезисы, тезисы высшей ступени.[118 — Кстати говоря, понятие «синтезис» — синтез — отличается двусмысленностью, впрочем, едва ли чему-либо вредящей, поскольку оно обозначает то полный синтетический феномен, то просто «характер» синтетического акта, высший тезис этого феномена.] В согласии с этим все наши констатации относительно актуальности и неактуальности, нейтральности и позициональности переносятся — это не требует пояснений — на синтезы.
Напротив того более конкретное исследование было бы необходимо сейчас для того, чтобы мы могли констатировать, какими — различными — способами позициональность и нейтральность фундирующих тезисов относится к фундируемым тезисам.
Вообще говоря, ясно, что не только в отношении лишь специальных фундируемых актов, какие мы называем синтезами, нельзя просто так сказать — позициональный тезис высшей ступени предполагает сплошь позициональные тезисы низших ступеней. Вот ведь актуальное узрение сущности — это акт позициональный, а не нейтрализованный, он фундирован в каком-нибудь экземплярно созерцающем сознании, которое со своей стороны вполне может быть и сознанием нейтральным, и сознанием фантазии. Подобное значимо и относительно эстетического удовольствия, что касается являющегося объекта удовольствия, и относительно позиционального сознания отображения, что касается отображающего «образа».
Если же мы теперь станем рассматривать интересующую нас группу синтезов, то мы сейчас же поймем, что в ней любой синтез зависим по своему позициональному характеру от характера фундирующих ноэс, точнее же — что он позиционален (и только и может быть такой), когда позициональны все ее низшие тезисы, и нейтрален, когда таковые не позициональны.
Так, например, коллигирование — либо действительно таково, либо же таково в модусе «как бы», оно действительно или же нейтрализованно тетично. В первом случае все сопрягаемые с отдельными звеньями коллекции акты суть действительные тезисы, во втором — нет. Точно так дело обстоит и со всеми прочими синтезами отражающегося в логических синтаксисах класса. Чистая же нейтральность никогда не может функционировать вместо позициональных синтезов, она должна по меньшей мере испытать преобразование в «пред-положенности», скажем, в гипотетические продосисы или аподосисы, в гипотетически пред-полагаемые номинальные формы типа «Псевдо-Дионисий» и т. п.
§ 121. Доксические синтаксисы в сфере душевного и волевого
Если спросить теперь, каким же образом синтезы этой группы способны выражаться в синтактических формах высказываний — тех, какие систематически разворачивает логическое учение о форме предложений, — то ответ не вызывает никаких сомнений. Ведь все это — так можно будет сказать — как раз не что иное, как доксические синтезы, или же, как можно даже говорить, вспоминая те логико-грамматические синтезы, в каких они запечатлеваются, — доксические синтаксисы. От специфической сущности доксических актов неотделимы такие синтаксисы с «и» и, соответственно, формами множественного числа и синтаксисы с «или», синтаксисы сопрягающего полагания какого-либо предиката на основе полагания субъекта и т. д. Никто не станет сомневаться в том, что «верование» и «суждение» в логическом смысле близки и сопринадлежны (если только не угодно их отождествлять), что синтезы верования находят свое выражение в формах высказываний. И это верно, однако нужно усмотреть и то, что описанное постижение не схватывает всей истины. Такие синтезы — синтезы «и», «или», «если» или же «потому что» и «так», — короче говоря, все синтезы, дающие себя первым делом доксически, — они не только, не просто доксические.
Фундаментальный факт[119 — На этот факт автор впервые натолкнулся (более десятилетия тому назад) при попытке реализовать идеи формальной аксиологии и практики в качестве аналога формальной логики.] — такие синтезы принадлежат и к собственной сущности недоксических тезисов, притом в следующем смысле.
Несомненно имеется нечто подобное коллективной радости, коллективному удовольствию, коллективному волению и т. д. Или, как я обычно это выражаю, наряду с «и» доксическим (логическим) существует «и» аксиологическое и практическое. Это же значимо относительно «или» и всех относящихся сюда синтезов. Пример: мать, с любовью взирающая на окружающих ее детей, обнимает единым актом любви каждое дитя по отдельности и всех их вместе. Единство коллективного акта любви — это не любовь плюс коллективное представление, пусть даже последнее и причислялось бы к любви в качестве необходимой подосновы. Нет, сама такая любовь коллективна, она точно так же — со многими лучами, как и «под-лежащее» представление и, при возможных обстоятельствах, плюральное суждение. Можно прямо говорить о плюральной любви, точно в том самом смысле, как говорят о плюральном представлении и, соответственно, суждении. Синтактические формы входят в самую сущность актов душевного, а именно в специфически присущий им тетический слой. Сейчас это невозможно провести относительно всех синтезов, так что данного примера довольно в качестве указания.
Теперь же припомним исследованное выше сущностное сродство тезисов доксических и тезисов вообще. В любом тезисе вообще — в согласии с тем, что совершает он, скажем, в качестве вот этой интенции любви, — скрыт параллельный логический тезис. Очевидно, параллелизм принадлежных к сфере доксических тезисов синтаксисов и синтаксисов иных, принадлежных к другим тезисам, — параллелизм логического «и», «или» и т. д. и ценностного, волевого — это особенный случай того же самого сущностного сродства. Ибо синтетические акты душевного, а именно акты синтетические относительно обсуждаемых сейчас синтактических форм, конституируют синтетические предметы душевного, каковые через посредство соответствующих доксических актов достигают своей эксплицитной объективации. Стайка любимых детей в качестве объекта любви — это коллективум; сказанное означает, если перенести изъясненное выше на коррелятив, — не вещный коллективум плюс любовь, а коллективум любви. Подобно тому как в ноэтическом аспекте луч любви, исходящий от Я, разделяется на пучок лучей, из которых каждый направляется к отдельному объекту, так на коллективум любви распределяется ровно столько ноэматических характеров любви, сколько коллигировано тут предметов, и тут ровно столько же позициональных характеров, сколько синтетически связывается в ноэматическое единство одного позиционального характера.
Мы видим, что все эти синтактические формы — формы параллельные, т. е. что они могут принадлежать как самим актам душевного с их специфическими компонентами душевного и синтезами такового, так и параллельным первым, сущностно единым с ними доксическим позициональностям, каковые можно извлекать из них путем подходящего обращения взгляда на соответствующие нижние и верхние ступени. Естественно, все с ноэтической переносится на ноэматическую сферу. Аксиологическое «и» сущностно таит в себе «и» доксическое, любая аксиологическая синтактическая форма рассмотренной сейчас группы — форму логическую, — точь-в-точь так, как любой простой ноэматический коррелят заключает в себе либо «сущее», либо какую-либо иную модальность бытия, а в качестве своего субстрата — форму «нечто» и иные принадлежные модальности формы. Сложить из акта душевности, в каком мы, так сказать, лишь душевно живем, стало быть не актуализуем доксические потенциальности, акт новый, в каком предметность душевного, поначалу лишь потенциональная, преобразуется в актуальную, доксически, а при обстоятельствах, возможно, и в явной форме эксплицированную, — это всякий раз дело особенных, возможных по мере сущности поворотов взгляда и заключенных в таковых тетических и тетически-доксических процедур. При этом возможно, а в эмпирической жизни это и вполне обычно, что мы, к примеру, смотрим сразу же на несколько наглядных предметов, доксически их полагая, что мы одновременно с этим совершаем синтетический акт душевного, — скажем, осуществляем единство коллективного удовольствия, или осуществляющего выбор акта душевного, акта удовольствия, осуществляющего предпочтение, акта неудовольствия, нечто отодвигающего вглубь — при этом мы вовсе даже и не переходим к тому, чтобы доксически поворачивать весь феномен в целом. Зато это последнее мы делаем — тогда, когда делаем определенное высказывание, к примеру, выражая свое удовольствие некоей множественности, или чем-то одним из такой множественности, или предпочтительностью одного по сравнению с другим и т. д. Не приходится подчеркивать, сколь важно тщательное проведение таких анализов для познания сущности аксиологических и практических предметностей, значений и способов сознания, следовательно для проблем «истока» этических, эстетических и иных сущностно-родственных им понятий и выводов.
Поскольку же сейчас наша задача, собственно, вовсе не в том, чтобы решать феноменологические проблемы, а в том, чтобы научно вычленять главные проблемы феноменологии и, соответственно, предначертывать взаимозависящие с таковыми направления исследований, то для нас сейчас довольно того, чтобы мы довели все вещи до этого места.
§ 122. Модусы совершения артикулируемых синтезов. «Тема»
К царству тезисов и синтезов принадлежит важная группа общих модификаций, краткое обсуждение которых, с общими указаниями, лучше всего поместить сразу же сюда.
Синтез может совершаться шаг за шагом — он становится, он возникает в изначальном продуцировании. Такая первозданность становления в потоке сознания весьма своеобразна. Тезис и синтез становятся — в то время как чистое Я делает свой шаг, и в то время как оно актуально делает каждый свой шаг; само же Я живет в своем шаге — оно «вы-ступает» вместе с каждым таковым. Полагать, предполагать, сополагать и располагать — все это вольная спонтанность, активность чистого Я; в своих тезисах Я живет не как пассивное внутри-бытие, — нет, тезисы — это излучения изнутри его как праисточника порождений. Любой тезис начинается с точки включения — с точечного полагания истока — так тезис первый, так и любой последующий. Подобное «полагающее включение» именно неотъемлемо от тезиса как такового — примечательный модус изначальной актуальности. Оно — словно полагающая точка включения воления и действования.
Однако общее нельзя смешивать с особенным. Спонтанная решимость, волевое, приводящее в исполнение, действование — это акт среди актов, один акт наряду с другими, его синтезы — особенные среди других. Однако любой акт, все равно какого вида, может возникать в этом модусе спонтанности, так сказать, творческого зачина, в каком чистое Я обладает своим выходом — выступлением в качестве субъекта спонтанности.
Такой модус включающегося полагания немедленно, причем согласно сущностной необходимости, переходит в иной модус. Так, например, воспринимающее схватывание-постижение немедленно и без запинки претворяется в «схваченность» того, что у нас в руках.
Сюда же примыкает еще и иное модальное изменение — тогда, когда тезис был лишь шагом к синтезу, а чистое Я осуществляет новый шаг и теперь, в сплошном единстве синтетического сознания, продолжает «еще» «держать в руках» то, что оно вот только что «схватило», — оно схватывает и новый тематический объект или, лучше сказать, схватывает в качестве первичной темы новое звено совокупной темы,
