раз, личность не имеет никакого онтологического содержания. Она является дополнением к конкретному онтологическому бытию, чем‑то, что позволяет — без этого в самой малой степени волнуя римский менталитет — тому же самому человеку действовать больше, чем одна prosopa, играть много разных ролей. В этой ситуации свобода и неожиданное снова чужды концепции личности. Свобода осуществляется группой или в конечном итоге государством, организованной целостностью человеческих отношений, которые также определяют ее границы. Но точно также как это мы видели в случае с греческими prТswpon или proswpe‹on, римское persona выражает одновременно и отрицание и утверждение свободы человека: как persona человек подчиняет свою свободу организованному целому, но также утверждает себя одновременно средством, возможностью, ощущения свободы или утверждения своей тождественности. Эта идентичность — этот жизненно важный компонент концепции человека, тот, который отличает одного человека от другого, который делает человека тем, чем он есть — гарантируется и обеспечивается Государством или каким‑то организованным целым. Даже когда авторитет Государства ставится под сомнение и человек восстает против него, даже тогда, когда он преуспевает в том, чтобы избежать наказания за это его hubris, он будет искать какую‑то юридическую и политическую силу, какую‑то концепцию Государства, чтобы дать ему новую идентичность, утверждение его самости. Политизация современного человека и развитие социологии в наше время не может быть поняты без ссылки на римскую persona. Дело здесь в преобладающе западном менталитете нашей цивилизации, соединении persona с proswpe‹on древних греков.
Таким образом, древний греко–римский мир воспринимает идею личности. Слава этого мира состоит в том, что он показывает человеку рамки существования, которые могут быть названы личными. Слабость этого мира заключается в том, что его космологические рамки не позволяют онтологически оправдать этот аспект существования. Proswpe‹on и persona остались указателями в направлении понятия личность. Но они сознательно — и это именно то, что требовалось космологическими рамками космической или государственной гармонии — напоминали, что этот личностный аспект не является и никогда и не должно быть идентичности сущности вещей, идентичным истинному бытию человека. Другие силы, а не качество личности претендовали на то, чтобы быть содержанием человеческого существования.
Как же тогда мы могли придти к отождествлению личности с бытием человека? Как могла свобода стать идентичной этому»миру», идентичность конкретного человека — продукту свободы, а человек в самом его бытии — идентичным личности? Чтобы осуществить эти вещи, были необходимы две основные предпосылки: а) радикальное изменение в космологии, которое освободило бы мир и человека от онтологической необходимости и б) онтологическая точка зрения на человека, которая объединила бы лицо с бытием человека, с его постоянным и длительным существованием, с его истинной и абсолютной идентичностью.
Первая из них могла быть предложена только христианством с его библейским мировоззрением. Вторая могла быть достигнута только греческой мыслью с ее интересом к онтологии. Именно греческие Отцы могли соединить эти две предпосылки. С редкой творческой силой, достойной греческого духа, они дали истории концепцию личности с абсолютностью, которая все еще трогает современного человека, даже если оно в основном отказалось от их духа.
2. Концепция личности с ее абсолютным и онтологическим содержанием исторически возникла из попыток Церкви дать онтологическое выражение своей веры в Триединого Бога. Эта вера была изначальной — она восходит к самым первым годам существования Церкви — и передавалась от поколения к поколению вместе с практикой крещения. Однако постоянные и глубокие контакты между христианством и греческой философией обострили проблему интерпретации этой веры, таким образом, который удовлетворил бы греческую мысль. Что, значит, сказать, что Бог есть Отец, Сын и Дух, не переставая при этом быть одним Богом? История дебатов, которые разразились на эту великую тему, здесь нас не интересуют в деталях. Важным является то, что эта история включает в себя философскую веху, революцию в греческой философии. Эта революция исторически выражается через идентификацию: идентификацию, отождествление»ипостаси»и»лица». Как совершилась эта невидимая революция? Какие последствия она имела для концепции личности? Вот те вопросы, которые должны занять наше внимание.
В греческой философии термин»ипостась»никогда не имел какой‑то связи с термином»личность». Как мы видели, греки считали, что термин»персона»выражает все кроме сущности человека, в то время как термин»ипостась»был уже тесно связан с термином»субстанция, сущность»и в конечном итоге он полностью отождествился с ним.[24 — Афанасий в»Послании епископам Египта и Ливии»ясно отождествляет их:»Ипостась есть усия и не имеет никакого другого значения кроме самого бытия (tХ Фn)… Ибо ипостась и усия есть существование (Ыparxijj): оно есть и оно существует (њsti ka€ ШpЈrcei).»На основании этого отождествления в 362 году Соборное послание Александрии говорит, что Никейский Собор анафематствовал тех, кто исповедует, что Сын»из другой ипостаси или усии», позволяя, однако употребление выражения»три ипостаси»при условии, что этим не будет подразумеваться разделение между этими ипостасями. Заслугой каппадокийских отцов являлось то, что они показали, как это можно было разработать философским путем. Сравни ниже.] Именно это отождествление субстанции с ипостасью, так широко распространенное в греческой мысли первых христианских веков, породило так много трудностей и споров относительно Святой Троицы в четвертом столетии. К нашей теме относится то, что термин»лицо», который на Западе употреблялся уже со времен Тертуллиана по отношению к учению о Пресвятой Троице (una substatia, tres personae),[25 — Смотри у Тертуллиана в»Против Праксея».] не был принят на Востоке именно потому, что термину»лицо»не хватало онтологического содержания и это вело к савеллианству (проявление Бога в трех»ролях»).[26 — Смотри, например, у Василия Великого в»Посл.»236, в:»те, кто говорят, что усия и ипостась — одно и то же (отметьте радикальный уход от терминологии св. Афанасия и его времени — примеч. 2 выше) вынуждены исповедовать только разные просопа (лица), а избегая употребления слов»триос ипостасис», не могут избежать савеллианского зла». Мы явно против изменения в терминологии, продиктованным интересом, вызванным савеллианством, чтобы дать»просопон»полное онтологическое содержание.] Вот как иностранный термин»лицо, персона»привел к путанице в онтологии! Вместо этого термина Восток уже во времена Оригена[27 — Ориген,»Комм. на Еванг. от Иоанна».] употреблял по отношению к Пресвятой Троице термин»ипостась». Но использование этого термина также имело свои опасности. Его можно было интерпретировать в неоплатоновской манере — уже Плотин говорит об ипостасях божественного — со всеми опасностями, которые несли для христианского богословия соединение Бога и мира в неоплатоновской манере.[28 — Плотин (Энн V. I) определяет»первичную ипостась»как высшее благо разум и мировую душу. Все же это другой случай онтологического монизма (см. выше), связывая Бога с миром в единое единство, которое угрожает библейскому пониманию отношений между Богом и миром. О вкладе Плотина в философское употребление термина»ипостась»смотри у К. Ёлера в»Античная философия и византийское средневековье», 1969, стр.23 и далее.] Более того, его можно было истолковывать тринитарно, если тогдашнее отождествление ипостаси с субстанцией принималось во внимание.[29 — Смотри выше прим.23.] Таким образом, необходимо было найти способ выражения, который дал бы богословию возможность избежать савеллианства, то есть, который дал бы онтологическое содержание, каждому лицу Пресвятой Троицы, не подвергая опасности ее библейские принципы: монотеизм и абсолютная онтологическая независимость Бога в отношении к миру. Результатом этой попытки явилось отождествление ипостаси с лицом.
Исторический аспект такого развития является очень неясным и здесь он прямо не представляет для нас интереса.[30 — Очень необходимо подробное исследование этой проблемы. О понятии»субстанция»смотри сочинение С. Стида»Божественная субстанция», 1977. Довольно общее, но очень тщательное обсуждение проблем философской терминологии в отношении этой темы можно найти в теперь устаревшем, но все еще довольно полезном сочинении С. С. Вебба»Бог и личность», 1918.] Я сам верю, что ключ к такому развитию следует искать у западного греческого писателя Ипполита, который возможно первым использовал греческий термин»prТswpon» — в подражание Тертуллиану? — в тринитарном богословии. Было бы интересно исследовать нюансы термина»ипостась»,»ипостась», которые показывали его отличие от термина»субстанция».[31 — История терминов»субстанция, сущность»(oЩs…a) и»ипостась»очень запутана и сложна. В частности существует мнение в отношении использования этих терминов в тринитарном богословии греческих отцов, что различие между субстанцией и ипостасью стало возможным на базисе логического различия, проводимого Аристотелем между»первичной субстанцией»и»вторичной субстанцией»(«Категории», 5, 2а, 11–16;»Метафизика»VII, 11, 1037а 5). Согласно этому мнению каппадокийские отцы в своем тринитарном богословии отождествляли термин»ипостась»с термином»первичная субстанция»(индивидуум и конкретное), а термин»сущность» — с»вторичной субстанцией»(общее) Аристотеля. Смотри, например, Г. Л. Престиж»Бог в патристическом мышлении», 1936, стр.245 и далее; Н. Д. Келли,»Древние христианские символы», 1950, стр. 243 и К. Ёлер, цит. соч., стр.23 и далее. Но это мнение кажется очень спорным при близком изучении греческих отцов»наприм., об Аристотеле смотрите выше прим.23.), в мышлении которых, по–видимому, полностью отсутствует аристотелево различие между первичной и вторичной субстанциями. Сомнительно также, представляет ли это различие правильно даже аристотелеву мысль, как отмечает это один выдающийся специалист. Смотри Д. М. Маккинон,»Субстанция в христологии»,»Христос, вера и история: Кембриджские исследования в области христологии», изд. С. В. Сайкс и Дж. П. Клейтон, 1972, стр.279–300. Кажется вероятным взаимоотношения между развитием этих терминов и историей философского смысла термина Шpoke…menon в период после Аристотеля. Из‑за двойного смысла, который, по–видимому, Аристотель приписывал этому термину Шpoke…menon есть а) материя и б) конкретное и независимое бытие; смотри»Метафизика»VII, 3, 1029а), в период после Аристотеля термин»ипостась»заменяет термин»ипокименон»из‑за материалистического смысла последнего и сам он принимает значение конкретного и независимого бытия. Таким образом, в первые столетия христианской веры термин»ипостась»постепенно приобретает значение реального, конкретного бытия в противовес тому бытию, которое является просто видимым, предполагаемым. Такая эволюция, по–видимому, была осуществлена главным образом стоиками (ср. Е. Церрер,»Философия греков»III, 2888, стр.644 и далее). Так как влияние стоиков на философию патристического периода было очень сильным, то вероятно, что употребление термина»ипостась»для выражения конкретного (в противоположность общему) бытия должно было иметь основание, подготовленное для этого таким путем. Однако остается фактом то, что богословская мысль каппадокийцев осуществила радикальное изменение в философском употреблении этих терминов.]
Однако ни один из них не может объяснить важный шаг отождествления»ипостаси»с термином»лицо»без изучения более широких философских изменений, которые имели место в патристический век в отношении греческой мысли.
Более глубокое значение отождествления терминов»ипостась»и»лицо», значение, революционная природа которого в развитии греческой мысли, по–видимому, не удостоилась внимания историков философии, заключается в двустороннем тезисе: а) Лицо больше не является дополнением к бытию, категории, которую мы дополняем к какой‑то конкретной единице–сущности, если мы уже установили и подтвердили его онтологическую ипостась. Оно само является ипостасью этого бытия. б) Сущность больше прослеживает свое бытие от самого бытия, то есть само бытие не является абсолютной категорией; они прослеживают свое бытие от лица, а именно от того, что составляет бытие, то есть дает возможность сущностям быть сущностями. Другими словами, от какого‑то свойства к
