— С. 399).
Фихте хочет высказать ту мысль, что всегда были и есть люди, на громадное расстояние опережающие своё время, и их сила заключается в том, что они руководствуются понятием именно о том «состоянии, которое должно быть через них осуществлено и осуществлено само по себе, а не для каких-нибудь дальнейших вне его лежащих целей, … сила этого понятия превратила людей, равных от рождения окружающим, в гигантов телом и духом» (Там же. — С. 405).
Пафос фихтевских высказываний состоит в том, что он стремится наделить идею силой живой мысли. Он утверждает, что «идея есть самостоятельная, живая в себе и оживляющая материю мысль» (Там же. -С. 413). Далее он говорит: «Идея есть нечто самостоятельное, самодовлеющее и замкнутое в себе» (Там же. — С. 415).
Однако люди, как показывает опыт (особенно кровавых диктаторских режимов ХХ века) руководствуются разными идеями. Они мечтают о разных состояниях, которые должны быть через них осуществлены, о состояниях, которые не только не ведут к духовному и культурному прогрессу, но и часто приводят к преступлениям против человечности.
Пример, приводимый Фихте с известным «македонским героем» (речь идёт об Александре Македонском) носит достаточно ограниченный и относительный характер. Тем более что в известной статье, противопоставленной сочинению Форберга о религии, Фихте в своё время писал следующее: «Тот, кто хочет делать зло, чтобы из него получилось добро, есть самый настоящий безбожник» (Fichte J.G. Samtliche Werke, hrsg. von I.H. Fichte. — Bd 5. — S. 185).
В своей философии истории Фихте проводит ту мысль, что поскольку абсолютное знание как необходимый «образ» Божественного абсолюта существует извечно, то извечно существует и человечество в своей социальной определённости и разумности. Таким образом, Фихте снимает проблему антропогенеза как якобы лишённую смысла. Естественнонаучные и философские искания по проблеме происхождения и развития сознания, ознаменованные уже к началу XIX века довольно значительными достижениями, это, по замечанию Фихте, неразумная и безрезультатная затрата «труда на попытки выводить разум из неразумия, постепенно уменьшая степень неразумия, и, получив в своё распоряжение достаточное число тысячелетий, от орангутанга производить в конце концов Лейбница или Канта» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи //Он же. Соч. в 2-х т.: Т. 2. — С. 493).
Поэтому совершенно бессмысленно ставить вопросы не только о происхождении человечества, но и происхождении мира, поскольку «вообще нет такого происхождения, а есть только единое вневременное и необходимое бытие…» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. — СПб., 1906. — С. 127).
Фихте утверждает, что «из ничего не возникает ничего, и безразумность никогда не в состоянии превратиться в разум» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи //Он же. Сочинения в 2-х т.: Т. 2. — СПб.: Мифрил, 1993. С. 493). Человеческий род даже в самой глубокой древности оставался «совершенно разумным; он разумно становился «через свободу». Данный вывод, говорит Фихте, «вынуждает нас предположить существование первоначального нормального народа (эту гипотезу Фихте почерпнул из Библии), который сам по себе, без всякой науки и искусства, находился в состоянии совершенной разумной культуры» (Там же. — С. 492). Этот народ окружали «земнорожденные дикари, лишённые всякого развития» (Там же).
И жизнь «нормального народа», и жизнь дикарей были похожи друг на друга в том плане, что все дни в культурном отношении не отличались один от другого; различие состояло лишь в том, что люди сегодня имели пищу в изобилии, но завтра «возвращались с пустыми руками, падая в первом случае от пресыщения, а во втором от изнеможения, чтобы снова проснуться для этого бесцельного круговорота» (Там же. — С. 493). Однако, хотя «нормальный народ» и не имел науки или искусства, жизнь его была скрашена религией, дававшей «однообразному связь с вечным» (Там же).
Такие выкладки нужны Фихте для того, чтобы обосновать ту мысль, что религия является важнейшим механизмом осуществления долга. «Как пред моральностью исчезают все внешние законы, так пред религиозностью замолкает даже внутренний закон… Человеку морали бывает часто трудно исполнять свой долг; нередко от него требуется пожертвование своими глубочайшими склонностями и самыми дорогими чувствами. Тем не менее он выполняет это требование: так должно быть, и он не смеет позволить себе вопрос: к чему эта скорбь и откуда происходит это раздвоение между его… склонностями и… требованием закона… Для религиозного человека этот вопрос решён однажды на всю вечность» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. — СПб., 1906. С. 213-214).
Таково собственно фихтевское понимание идеи. Идея есть религиозная мысль, которая позволяет осуществиться долгу. Жизнь в идее означает жизнь в религии. Это такая жизнь, которая открывает индивиду, с одной стороны, новые миры, ибо последний порывает с царством всеобщей ограниченности и скуки, а с другой — заставляет его пожертвовать при случае даже собственной жизнью, ибо жизнь становится высокой и благородной путём отказа от эмпирической или «низшей жизни» (См. Там же. — С. 214).
История, считает Фихте, не могла бы начаться, продолжай всё оставаться на своих местах, т.е. если бы продолжало сохраняться состояние обособленности культуры и бескультурности. «Поэтому необходимо было, чтобы нормальный народ изгнан был каким-нибудь событием из своего местопребывания, в которое он потерял бы доступ, и рассеян был по странам некультурности» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи //Он же. Сочинения в 2-х т.: Т. 2. — СПб.: Мифрил, 1993. — С. 493-194).
Все эти гипотезы о «нормальном народе» до сих пор вызывают у исследователей желание критиковать их. Действительно, Фихте априорно постулирует понятие данного народа. Действительно он вводит идею «толчка», которую ортодоксальный марксизм истолковал, как известно, в том плане, что «толчок» есть проявление кантовской «вещи в себе». Но на самом деле всё выглядит гораздо сложнее. В самой культуре «нормального народа» изначальной формой которой, согласно Фихте, выступает религия, присутствует некое абсолютное начало или идея, живая мысль о том, «чтобы властвовало культурное и служило дикое» (См.: Там же. — С. 406). Фихте, на наш взгляд, специально до конца не проясняет вопрос о том, исходит ли толчок от абсолютного «Я» или нет. Трудно также сказать — исходит ли он от «нормального народа» или же от дикарей, которые изгнали его?
Вероятнее всего, тут возможны следующие суждения. Культура не может длительное время оставаться ограниченной в пространстве и во времени. Она сама, по всей видимости, достигнув стадии религиозного сознания и религиозной любви, не выдерживает этой полноты бытия и разрывается на определенные части, порождая, сталкивая с земной жизнью миры искусства, философии и науки. Фихтевская мысль о том, что знание о вечном (или наукоучение) выше, чем даже жизнь в вечном (См.: Гайденко П.П. Указ. соч. С. 221), есть результат глубокого осознания того факта, что религиозная мысль, возвысившаяся над требованием «так должно быть», сама, как потенция, разлетается на части. Спасает знание, которое, становясь самосознанием, «есть для себя собственная, основывающаяся на себе, сила, свобода и деятельность» (См.: Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи //Он же. Сочинения в 2-х т.: Т. 2. — СПб.: Мифрил, 1993. — С. 489).
Таким образом, если смотреть на процесс развития культуры с точки зрения взаимодействия трёх космических потенций (1) духа как чистого долженствования; 2) любви, которая равносильна тяготению к небытию; 3) свободы или творческого эроса, парящего между бытием и небытием), то становится ясно, что Фихте всё время шёл по пути усиления первой потенции и хотя на этом пути ему и встретилась третья, с которой только и связан, на наш взгляд, весь духовный и культурный прогресс, он, тем не менее, ослеплённый любовью к дальнему, долго не задержал свой взгляд на ней и развил теорию, адекватная оценка которой ещё только продолжает складываться.
В самом деле, Фихте полагает, что тип мировоззрения, покидающий точку зрения «чувственного знания» и постигающий мир «как некоторый закон и порядок» (Fichte J.G. Werke. Auswahl in sechs Banden, hrsg.von F. Medicus. Leipzig, 1908-1911. — Bd. 5. — S. 178), кладёт начало духовной жизни. Именно здесь во внутреннем мире человека открывается нравственный закон. Нравственным, согласно Фихте, является только тот человек, который с радостью следует велению долга, в котором склонности практически совпадают с требованиями категорического императива, а не противостоят данным требованиям. Закон этой второй точки зрения является законом, упорядочивающим наличное.
В дальнейшем фихтевская мысль развивается таким образом, что сила долженствования обязана как бы проскочить через точку зрения творческого закона или истинной нравственности, т.е. область науки, искусства, социально-правового творчества, дабы достичь ступени религии, на которой смолкает всякая скорбь, всякое страдание по тому, что уже осталось позади. Казалось бы, что теперь достигнута высшая точка зрения, и тем не менее Фихте считает, что возможна пятая точка зрения. Ведь отныне предстоит познание того, чтo религия вносит в мир как факт; наукоучение раскрывает генезис данного факта и представляет собой науку о нём или знание о вечном (См.: Гайденко П.П. Указ .соч. — С. 221).
Истинная нравственность у Фихте напоминает творческий эрос Платона. У него есть на этот счёт указания и на Платона и на Ф. Якоби (Fichte J.G. Werke. Auswahl in sechs Banden, hrsg.von F. Medicus. — Bd. 5. — S. 182). Но дело в том, что человек творческого закона или высшей нравственности, эта шиллеровская «прекрасная душа», не противопоставляющая долг склонностям, Фихте не устраивает, поскольку здесь ещё мир имеет самостоятельное значение. А между тем и общество, и государство, и отдельно взятая личность не могут постоянно вести борьбу с собственными влечениями. Именно творческий эрос есть их то естественное состояние, где они оказываются в гармонии с космическими силами любви и духа.
В разные периоды общественного развития преобладают то первая, то вторая потенции. Если преобладает сила любви, которая путешествует в мире небытия, то вырастает, по словам Эмпедокла, «много безвыйных голов» (Аристотель. О небе //Он же. Сочинения. В 4-х т.: Т. 3. — М.: Мысль, 1981. С. 347), т.е. «затылка лишённых и шеи» (Цит. по кн.: Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии: Учеб. пособие для филос. фак. и отделений ун-тов. — М.: Высшая школа, 1981. — С. 169). Далее, по мере усиления силы любви, соединяющей, по мнению Эмпедокла, разнородное как попало и разделяющей однородное, возникают чудовищные и нежизнеспособные сочетания. Это мы можем наблюдать сегодня на примере постсоветского государства, в котором смешались не только различные стили правления, но и сами люди в настоящее время сходятся как попало, образуя, правда, иногда удачные жизнеспособные комбинации.
Эта эпоха любви, пришедшая на смену эпохе ненависти, где ценился человек, подавлявший свои
