эту мысль Фихте об общей основе пространства и времени в качестве философско-спекулятивного предвосхищения специальной теории относительности, как и всего новейшего здания физики в целом, будь «геометрия» внешнего мира в составе основополагающих предпосылок его наукоучения. Но такой геометрии у Фихте на самом деле нет (См.: Ильенков Э.В. Философия и культура. — М.: Политиздат, 1991. — С. 113), напротив, он хочет «вывести» её из деятельности «Я».
В целом положительно оценивая учение Канта о пространстве и времени, Фихте, тем не менее, считал его недостаточно последовательным. «Кант, пишет Фихте, — нуждается в идеальных объектах для того, чтобы заполнить время и пространство, мы же нуждаемся во времени и пространстве, чтобы поместить идеальные объекты, поэтому наш идеализм… идёт несколько дальше его идеализма» (Фихте И.Г. Избр. соч. Т. 1. — С. 163).
Вывести время, по Фихте, всё равно, что доказать необходимость предположения о таких формах организации мышления, которые не присущи индивидуальному «Я», а являются достоянием трансцендентального или «всеобщего Я». Индивидуальное мышление упорядочено во времени (одно представление сменяет другое) и этот порядок — функция определённой способности сознания, обуславливающей протяжённость переживаемых субъектом состояний сознания и связи их друг с другом. Понятие времени, таким образом, должно быть выведено из понятия различия, под которым Фихте подразумевает различные состояния сознания.
В своей дедукции времени Фихте опирается на силу воображения «Сила воображения, — пишет он, — есть способность, парящая между определённым и неопределённым, между конечным и бесконечным; и потому-то через её посредство А+В определяется одновременно и определённым А и неопределённым В… это парение силы воображения между двумя несоединимостями, это борение её с самой собой и есть то, что, как-то выяснится в будущем, растягивает состояние А в нём самом в некоторый момент времени» (Там же. — С. 192). Далее Фихте продолжает: «Мы получаем некоторый ряд точек, как точек синтетического соединения действительностей Я и не-Я в созерцании; причём каждая из них является зависимой от некоторой определённой другой, которая со своей стороны от неё уже не зависит, и каждая из них имеет такую определённую другую точку, которая от неё зависит без того, чтобы она сама зависела от неё; словом, мы получаем некоторый временной ряд» (Там же. — С. 395).
Понятно, что здесь хотя и не может быть речи о действительной дедукции времени, всё же сама попытка выведения порядка во времени из каких-то более глубоких оснований заслуживает внимания. Фихте отходит, с одной стороны, от понимания времени как чего-то самодовлеющего, и в этом смысле является противником идеализаций различных концепций времени, что, бесспорно, является позитивным, а с другой — утверждая самодовлеющий характер духовной субстанции, он закрывает дорогу для исследования действительного времени.
Некоторые авторы считают, что Фихте был первым, кто явно сформулировал идею о необратимости и определённой направленности времени (См.: Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. — М.: Наука, 1977. — С. 77). Разумеется, такое отношение к фихтевскому пониманию времени носит явно преувеличенный характер. Истинным здесь является другое: представления о пространстве и времени, согласно Фихте, возникают в логически-историческом генезисе. Но речь не идёт о реальном пространстве и реальном времени. Время и пространство, по Фихте, это определённые этапы движения к Абсолютному «Я». И в этом смысле время действительно носит необратимый характер, ибо оно стремится только к чистому духу, к абсолютно «чертящей линии». Ему очень важно показать не действительное время, но именно то, что в этом времени является от чистого духа, т.е. духовную «способность воспоминания».
«Вспоминающая сила, — пишет Фихте, — не только «совершенно свободная сила, подчинённая воле и понятию», но и то, что «есть непосредственная причинность воображения (подч. мной. — А.Л.), которая идёт навстречу вниманию всё равно, было ли пережито это состояние, или нет, и тем сообщает воспоминанию его своеобразный характер» (Фихте И.Г. Факты сознания. — С. 34). Способность воспоминания является, по Фихте, свойством трансцендентальной субъективности, свойством «Х» или «непосредственного сознания». Последнее он связывает с искусством проведения прямых линий.
«Образ непосредственного действия есть прямая линия» (Там же. — С. 45). Определёнными физическими аналогами непосредственных действий, совершающихся по линии, являются — удар, нажатие, сдвиг (Там же). В том же случае, когда мы наблюдаем факт сопротивления, то «действие отклоняется по другой линии и образуется угол» (Там же). Таким образом, прямая линия, по Фихте, «есть выражение самого свободного построения» (Там же). Кривая же линия, напротив, «есть противоположность свободе, есть её ограничение, поэтому и общему пространству мы необходимо придаём форму шара» (Там же).
Такое чисто спекулятивное объяснение природы пространства ни на шаг не продвигает нас к его реальному пониманию. Положение усугубляется тем, что Фихте отказывает пространству в свободе, исключая геометрию объективного мира из истории развития самосознания. Но и временем Фихте интересуется в той мере, в какой оно соответствует своему «носителю», Абсолютному «Я».
В действительности, пишет он, мы наблюдаем, «как культура странствует от народа к народу» (Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. — СПб., 1906. — С. 17). При этом «одна и та же эпоха также переселяется от народа к народу, при всех переменах в климате и местности всегда оставаясь неизменною в своём принципе» (т.е. Абсолютного Я. — А.Л.) (Там же). Данный принцип, по Фихте, есть не только носитель времени, но и центр единства.
«Объединяя, таким образом, все народы в одну великую семью, время, воплощающее понятие (т.е. Абсолютное Я, «дух». — А.Л.), задерживает на одном месте значительную часть хронологического времени и как бы заставляет остановиться течение его» (Там же).
Дух народа, следовательно, определяется не тем, сколько столетий и тысячелетий насчитывает его фактическая история, а своим последним основанием, в качестве которого выступает принцип самосознания Фихте высказывает диалектическую для своего времени догадку о том, что время не сводится к простой хронологии, к физическому или историческому времени. Истинное время, считает он, или время, «воплощающее» Абсолютное «Я», фактически равно вечности и так же, как дух, не знает «разорванности».
Фихте кажется, что в случае установления связи между трансцендентальной апперцепцией как «сознанием вообще», или временем, как универсальной формой созерцания, главный узел теоретической философии Канта окажется завязанным.
Но он решает эту кантовскую проблему таким образом, что связывает теоретическое самосознание с практическим в понятии «дело-действие» («Tathandlung») , в котором «субъективное и объективное суть безусловно одно и то же» (Фихте И.Г. Избр. соч. Т. 1. — С. 516). Это «непосредственное сознание» или трансцендентальную субъективность Фихте отличает от самосознания, являющегося только ипостасью «Х», но не самим данным «Х» (Там же).
Именно на стадии способности воспоминания» происходит, согласно Фихте, завязывание в один узел идеи духа и понятия времени. «Сила» воспоминания идёт от воли, составляющей «ядро» духовной субстанции, а память, в свою очередь, является важнейшей характеристикой процессуальности духа. «Дух, как справедливо пишет В.Н. Финогентов. — перестаёт быть временным тогда, когда он теряет процессуальность и (или) память. Но и то, и другое означает смерть духа» (Финогентов В.Н. Время. Бытие. Человек. Изд-во БГУ, 1992. — С. 203). Без способности воспоминания, рассуждает Фихте, «сознание было бы разорванным на отдельные моменты, бессвязным, … и оно не пришло бы даже к сознанию Я, как того, что остаётся неизменным в смене состояний» (Фихте И.Г. Факты сознания-С. 35). Однако, настаивая на силе воспоминания как важнейшем критерии духовного «Я», Фихте как бы забывает, что сам утверждал раньше в отношении возникновения знания. Ещё в наукоучении 1801 года он отстаивал ту главную мысль, что знание стоит перед полным незнанием, что для того, чтобы достичь незабвенной истины, надо проплыть через лету забвения.
Итак, анализ фихтевского учения о пространстве и времени раскрывает картину развития «интеллигенции» теоретического духа. Категории, описывающие духовную реальность, «возникают одновременно с объектами и для того, чтобы сделать эти последние впервые возможными на почве самой силы воображения»(Фихте И.Г. Избр. соч. Т. 1. — С. 373). Обосновывая идеальность пространства и времени, Фихте отправляется от идеальности объектов, которую считает доказанной. Он полагает, что основание трёхмерности пространства кроется в том пункте, из которого «для меня необходимо следует это созерцание» трёхмерности. Геометрическая точка, по Фихте, не является основанием такого созерцания. Из точки «может быть проведено бесчисленное множество линий, и если бы их считать измерениями, то пространство имело бы бесконечно много измерений» (Фихте И.Г. Факты сознания. — С. 46). Фихте, как видим, пытается вывести природу пространства из такого идеального объекта, который в наибольшей мере соответствует деятельности воображения, этой «чертящей линии».
Открытая в ХХ веке специальная теория относительности показала, что трёхмерность пространства обосновывается в синтезе четырёх координат, куда в качестве четвёртой входит мнимая временная координата, симметричная пространственным (См.: Эйнштейн А. Собр.науч.трудов в 4-х т.: Т. 1. -М.: Наука, 1965. — С. 161). Так что вопрос о реальной природе пространства не решается чисто трансцендентально, а требует исследования реальных связей между различными атрибутами материи.
Следует признать, что внимание крупных физиков привлекают не домыслы спекулятивной философии о пространстве и времени, а развитая в её пределах теория форм и методов познания. Так, Гейзенберга привлекал фихтевский принцип «самоограничения» Я; Эйнштейна, как можно видеть из его знакомства с работами Канта, идея несводимости мышления к ощущениям (А. Эйнштейн полагает, что «правильным в кантовской постановке проблемы является… следующее: … в процессе мышления мы с некоторым «основанием» используем понятия, не связанные с ощущениями». — Эйнштейн А. Собр. научных трудов в 4-х т.: Т. 1. — М.: Наука, 1967. — С. 251). В принципе, Фихте осуществляет ту же идею, когда рассматривает ряд ступеней познания. Но отдельные, различаемые Фихте, формы познания, — ощущение, созерцание, представление, рассудок, способность суждения, самосознание — всегда переплетены «в синтетическом единстве» (Фихте И.Г. Избр. соч. Т. 1. — С. 369). В научных открытиях ХХ века эта и другие идеи спекулятивной философии получили как бы бессознательную реализацию. Идея развития во всей совокупности своих частных импликаций входила в физику не через открытия Фихте и Гегеля. Эйнштейн пришёл к идее специальной теории относительности, связав факт мысленного созерцания погони световой ракеты за лучом света с уже существующей электромагнитной теорией Максвелла. Реальный опыт познавательной работы Эйнштейна был связан не только с конкретным фактическим материалом (теория электромагнитного поля Максвелла и т.д.), но и с переходом от иной формы познания к другой.
Итак, проведённый анализ идеи духовного «Я» в философии Фихте позволяет сделать следующие выводы:
1. Стирая грань между идеальным и существующим, Фихте, по
существу, мистифицировал процесс движения научного и философского
знания. Введя в обиход
